теплую, изрядно подвыпившую компанию – Ступичева и Ценципера – и вышел во двор. Дверь в уборную он за собой не закрыл. И не потому, что было темно, а чтобы лучше слышать, как взбрехивают собаки на улице. Ему показалось, что соседские псы ведут себя нервозно, словно передавая эстафету облаивания по цепочке. Так ни на мелкого зверя, ни на ветер лаять не будут – кто-то шастает. Во всей округе не спали только у них.
Гулянка по поводу прибытия фотографа длилась с раннего вечера. Но, несмотря на большое количество выпитого, подельник подъесаула не сильно захмелел. Вполуха слушая пьяные суждения своих спутников относительно расклада сил на Южном фронте и о том, что припрятанного «всю жизнь украсить хватит», Васька думал, как бы поскорей избавиться от обоих, заполучив свою долю. Нет, он не собирался их убивать, чтобы все присвоить себе. Суеверное понятие о том, что надо делиться, вбитое еще на одесских улицах, прочно засело в сознании. Да и по природе своей Васька никогда не был жаден. Ему хватит выше крыши и трети. Другое дело, если с ним делиться не захотят. Тут уж ничего не поделаешь, придется эту странную парочку пришить. А потому нужно всегда быть начеку.
Ступичев придумал уходить на паровом катере вниз по Дону в сторону Таганрога, а там, если все сложится удачно, до Крыма недалеко. Компот уже и с капитаном договорился.
Василий так и сказал ему: «После этого сможешь купить себе посудину получше и подальше от берегов неблагодарного отечества». На что сорокалетний моряк мрачно отвечал: «Мне и вода надоела, и люди».
Васька тогда подумал: «С таким настроением лучше всего кенгуру в Австралии пасти».
Люди в солдатских шинелях перемахивали через плетень один за другим. Появились они почти бесшумно. Быстро окружили дом и по сигналу бросились к окнам и в дверь, которую за Васькой забыли закрыть.
«Подготовленные, гады, – отметил недавний участник реквизиций, наблюдая из уборной, как нападавшие лихо вышибают рамы. В доме завязалась перестрелка, высоко и истошно закричал Ценципер, потом все стихло. Компот успел сделать два прицельных выстрела по лезущим в хату с его стороны и тенью, по-кошачьи, метнулся в глубь двора к лошадям. Его конь стоял под седлом. Было видно, как двое волокут Ступичева к калитке, а остальные отступают, прикрывая.
Неожиданно на улице вновь началась стрельба.
«Ого, наверное, казачки проснулись!» – решил Васька. Секунды понадобились, чтобы заскочить в хату, проверить карманы кончающегося фотографа, вбежать в комнату вдовы, которая в этот день подозрительно отсутствовала, и запустить руку в угол, за образа. Но там ничего не было. Матеря хитрую бабу с ее поросячьей мечтой, жиган вылетел во двор и вскочил в седло, направляя коня на изгородь соседского сада. Кто-то стрелял ему вслед и, как назло, зацепил.
Утро уже наступило. Перевязав наскоро рану и бросив прощальный взгляд на разоренный схрон, Компот, боясь быть обнаруженным неизвестными налетчиками, погнал коня в сторону Новочеркасска. Он знал наверняка: там, на кладбище, в могиле, его дожидаются еще три пуда чего-то ценного. В карманах умирающего Ценципера оказались ключи от ателье и памятка-план с расположением заветной могилы.
В Новочеркасске утро тридцать первого марта началось с орудийных выстрелов. С восточных спусков красные били по Кривянской.
В станице с первыми выстрелами ударили в набат. Казаки, кто мог держать оружие, вместе с глубокими старцами, женщинами и детьми бросились на защиту своих домов. Под сильным огнем противника жители занимали заранее подготовленные позиции за околицей.
Впереди хорошо вооруженных красногвардейских цепей двигались два грузовика с установленными на них пулеметами. Имея явное техническое и численное превосходство над станичниками, большевики не жалели патронов. У казаков же боеприпасов не хватало. Многие вооружились шашками, пиками, вилами и топорами. Однако дружинники, воодушевившись примером своих отважных подруг, чрезвычайно смело встретили наступление красных, нанеся им урон лихими кавалерийскими наскоками с флангов. К середине дня наступление большевистских отрядов, не ожидавших такого отчаянного сопротивления, выдохлось.
В эти часы в городе царила полная неразбериха. Грузовики, набитые красногвардейцами, стали, едва выехав из гаража. Испуганные комиссары в одночасье лишились легковых авто, выведенных из строя. Они хватали пролетки извозчиков, тачанки и, сажая на козлы ординарцев, везли награбленный скарб к железнодорожному вокзалу. Остатки казаков исчезнувшего «красного атамана» Голубова вихрем промчались в сторону Тузловского моста. Туда же прошел единственный исправный автомобиль с урядником Журбой. После этого центр города вовсе опустел.
Но к вечеру любопытные горожане стали скапливаться на спусках улиц, ведущих к реке Тузлов. Оттуда, как на ладони, была видна картина боя станичников с большевиками.
Казаки станиц Заплавской, Маныческой, Старочеркасской, Бессергеневской, Мелиховской, Раздорской и Богаевской густыми конными и пешими цепями медленно продвигались к городу.
Хотя артиллерия красных била с высот, располагая свои орудия на ведущих к Тузлову улицах, беспорядочный огонь разрозненных батарей не наносил атакующим никакого урона. На левый фланг, откуда наступали кривянцы и заплавцы, попытался выдвинуться отряд моряков с несколькими пулеметами и единственным оставшимся у красных броневиком, но закрепиться не смог. Внезапно появившиеся здесь конные части раздорцев, развернувшись в лаву, налетели вихрем. Они на скаку рубили матросов шашками, обращая последних в беспорядочное бегство. Перед этим раздорская дружина встретила и разоружила направлявшихся в Каменскую голубовцев, отобрав у них лошадей.
Экипаж броневика бросился своим на выручку, прикрыв стихийное отступление морской ватаги, остановив станичников и дав подтянуться отряду ростовских рабочих. Но хотя ни орудий, ни пулеметов у восставших не было, им сопутствовала удача. Постепенно нажимая на левый фланг красных, им удалось вскоре его охватить, продвинувшись вплотную к городским окраинам. В этом бою большевики потеряли семьдесят четыре человека убитыми. У казаков оказалось только несколько раненых. С темнотой наступила временная передышка.
К девяти часам вечера в городе воцарилась жуткая тишина. Даже дворовые собаки, напуганные орудийной канонадой, перестали лаять. На улицах не было ни души. Только со стороны вокзала беспрестанно неслись тревожные гудки паровозов да изредка рычали грузовики. Похоже, товарищи готовились к бегству. Долго мечтавшие об этом жители в страхе затаились за дверными засовами, опасаясь особо жестоких проявлений классовой ненависти. Но, видимо, большевикам было не до них.
Около полуночи со стороны Хотунка – восточного предместья Новочеркасска, где после германской войны в бараках запасных полков ютилась беднота, затрещал пулемет и раздалась частая ружейная стрельба. После бурного военного совета восставшие станичники, окрыленные первой победой, решили продолжить наступление, предприняв ночную атаку на город.
Атакующие разделили свои силы на три части. Северную группу составляли заплавцы и раздорцы, поддерживаемые частью кривянцев. Им надлежало овладеть Хотунком и захватить железную дорогу на Александровск-Грушевский. Южная смешанная группа, в состав которой также входили бессергеневцы и казаки Старочеркасского округа, двинулась через реку Аксай к хутору Мишкину, чтобы взорвать полотно на Ростов и перекрыть опасное направление. В центре находились кривянцы, богаевцы и мелиховцы, которым вменялось в обязанность захватить станцию Новочеркасск, а затем вести бои за городской центр.
В первом часу ночи у станицы Кривянской казаки навели наплавной мост, по которому двинулась центральная, основная колонна. Впереди шли двадцать пластунов-охотников под командой хорунжего Азарянского, которые бесшумно подкрались к станции и вырезали караулы, открыв путь для внезапной атаки.
Мельников, Барашков и Журавлев находились в пешем отряде заплавской дружины, ударившей ночью на Хотунок. Серегина родня радушно приняла и, как смогла, вооружила племянника и двух студентов Донполитеха. Кроме шпионских браунингов подрывная группа (так в момент наступления именовалась группа) имела на вооружении винтовку Мосина образца 1898 года, дробовик системы Бердана, офицерский наган, казачью шашку и сидор с толом. Сидор находился за спиной у Барашкова, трехлинейка на плече Мельникова, а берданка и шашка – у Журавлева. Анатолий предлагал другу махнуть дробовик на револьвер, но Вениамин вовремя отказался. Как заядлый бомбист, старшим группы считался он.
Снявшись с занятых днем позиций, цепи атакующих молча двинулись по влажной ночной степи. Впереди темной громадой возвышался Бирючий кут, увенчанный богатырского сложения Войсковым собором. Купола
