– Не, Федор, легче сюды шахтеров из Макеевки перебросить, чем грушевских в Ростов отправить. Давай я товарищам отпишу, мабуть, макеевский комитет нас поддержит. Тилько швыдче трэба. Казачки могут на город двинуть.

– В том и дело, Микола, шо на город. На Александро-Грушевский они не попрут – силы не те. А вашим-то сюда пешком дуть всего ничего. Ты в своем комитете пошукай верных товарищей, а я в долгу не останусь – каждому за голос по вагону реквизиций дам. Опять же, оружием и провиантом братьям-шахтерам подмогну.

– Добро. Пошукаю, киль так.

– Вот це дило. Поправляйся. Нехай к твоей персоне санитарку пожопастей приставят.

Рябов рассмеялся и чиркнул спичкой, видимо, прикуривая. Вскоре едкий дым наполнил перевязочную и пополз из дверных щелей, проникая в моечную. Горелый дух нискосортного табака затеребил ноздри. Уля, плохо переносившая запах курева, зажала лицо ладонями, сдерживаясь, чтобы не чихнуть.

Она уже не слышала, о чем говорили в соседнем помещении, изо всех сил пытаясь не выдать себя. Но у нее не получилось. Чихая в ладошку, девушка повела локтем, и жестяная шайка, стоявшая рядом на полке, громыхнула, как оркестровые литавры.

– Кто тута? – крикнул помощник комиссара, с револьвером в руке врываясь в моечную.

Увидев обомлевшую от страха Улю, он схватил девушку за косу и пригнул к полу:

– Подслушивала, тварь?! Кто такая? Кто послал? Говори, сука!

От боли у девушки потемнело в глазах.

Намотав косу Ули на руку, Рябов таскал ее, полусогнутую, по моечной, дергая и тыча в спину дулом нагана. Курсистка растерялась, обомлев от животного ужаса. Из горла вырывались только прерывистые всхлипы. Наконец, собрав силы, Ульяна заголосила:

– Не бейте, дяденька комиссар! Я нечаянно тут! Воду носила-а! Я ваших слов не поняла-а! Пожалейте!

Разглядев, что перед ним девчонка-санитарка, Рябов отпустил косу и взяв жертву сзади за шею, повернул лицом к окну.

– Смазливая сучонка!

– Это лекаря дочка, – тронул чекиста за плечо Шайтенко. – Не калечь. Она перевязки справно робит.

В комнату ввалились прибежавшие на крик кожанки.

– Возьмите ее, – приказал Рябов, – после допросим.

– Не трэба, товарищ помкомиссара, – шахтер был настроен более миролюбиво. – Дивчина воду носила – вон и ведро.

Он шагнул вперед и поморщился от кольнувшей в руке боли.

– Отвечай, чего слыхала?

На Улино счастье, у стены стояло только что принесенное кем-то полное ведро с водой. Рябов сунул палец в воду:

– Студеная. Согреться не успела.

Он медленно ощупывал глазами всхлипывающую девушку.

– У тебя товарищ Шайтенко вопрос спросил, – коряво проговорил он.

– Я ничего… ничегошеньки не знаю, – решила играть дурочку Ульяна. – Какие-то шахтеры и вагоны… и Стиверс… Отпустите меня-я, дяденьки! Ради Бога!

– Так, – задумчиво произнес помощник комиссара по борьбе с контрреволюцией, – подойди-ка сюда!

Уля послушно выполнила приказание.

Рябов изучающе тронул ее ладонью пониже спины.

Курсистка вспыхнула, задрожала от возмущения. Первым желанием было ударить обидчика по лицу. Но девушка до крови прикусила губу и сдержалась. Не стерпи она – наверняка прощай, жизнь.

– Думаю, Федор, ты уже нашел себе санитарку, да молоденькую, самый сок! – чекист плотоядно причмокнул губами. Затем он протянул знакомому руку:

– Ладно, бывай. А ты, – он тронул Ульяну за подбородок, – проглоти свой язык, а то и тебя, и папашу – в расход. Завтра вечером найдешь меня, будешь прощение вымаливать.

Но вечером следующего дня комиссарам стало ни до чего. Объединенные дружины станичников пошли на приступ Новочеркасска. Просидев и проплакав в темной кладовке полтора часа, Ульяна Захарова выбралась и побрела, пошатываясь от тошноты и отвращения к себе. Она разыскала Шурку Пичугина и передала ему все услышанное. Казаки, получив от Шурки и Журбы ценные сведения, не стали дожидаться подхода шахтерского подкрепления и ударили на город как можно скорее.

Выскочив на улицу, Алешка чуть не издал боевой индейский клич – так переполняли его чувства. Не чуя под собой ног и сияя как медный пятак, юноша устремился к Платовскому проспекту.

На горизонте как раз показался Пичугин. Шурка отчаянно семенил, держа под мышкой толстую папку.

– Привет! – поздоровался он, как будто они давно не виделись, и с ходу шлепнул на столб объявление- призыв:

– Во как! – прокомментировал Пичугин собственные действия.

Алешка рассмеялся:

– От тебя пар идет!

– Ничего, пар костей не ломит!

Шурка, отдуваясь, вытер вспотевший лоб, протер чистым носовым платком очки и водрузил их на нос.

– Как наши?

Он радостно выслушал рассказ об установлении связи с отрядами, об отличившихся друзьях- подрывниках.

Первое, что надлежало сделать в Инженерном управлении, – установить связь с телефонной станцией, а после передать Барашкову и командованию северного отряда распоряжение полковника Смолякова.

Покрутив ручку аппарата, Алексей услышал голос поручика-сапера: «Алле?»

– Это я, Лиходедов. Свяжите меня, пожалуйста, с Персияновкой! Алле, Вениамин? У меня телефонограмма-приказ.

– Что, на Александро-Грушевский не ходить?

– А что, уже передавали?

– Звонил начальник штаба Рытиков.

– Ну хорошо, значит, я дублирую приказ штаба, – Лиходедов зачитал текст. – Как вы там?

– Пока все тихо, красных не видно.

– Иван Александрович просил тебя и Серегу с Толиком приехать. Я сейчас в Инженерном управлении. Здесь формируется инженерная часть. Так вот, тебя, по мнению командования, ей как раз сильно не хватает.

– Солидно!

– Готов передать распоряжение вашему начальству. А от себя лично добавлю: мы с Пичугой вас ждем!

– Есть! – весело ответил Барашков.

Алексей представил себе, как студент-химик озорно щелкает каблуками.

Бывший гимназист пребывал в чудесном настроении. После разговора с Улей и без того чистое солнечное небо казалось еще прозрачнее и голубее. За эту улыбку, за этот волшебный, чарующий, щекочущий нежный голосок можно было, вне всякого сомнения, отдать все золото мира.

Ваську Компота все золото мира не интересовало. Ему нужен был только один ящик. Въехав в город, сообразительный жиган понял, что дело красных – швах. Оставалось улучить момент. А самый лучший момент для воплощения всякого рода личных бесчестных замыслов – когда начинается всеобщий драп или