— Так, теперь дальше все по порядку. Какая квартира у вас была? — обратился Демин к деду. — Адрес?
— Пролетарская сорок два, квартира шесть. Трехкомнатная, хорошая квартира, теплая, с большой кухней, магазин внизу, рынок рядом, аптека. Благодать! Рай, а не квартира. Бабка у меня год назад умерла, дети еще раньше преставились. Тут, я, честно говоря, — он махнул рукой, — в запой ушел. И как эта курва меня на обмен уговорила, не пойму! Прямо как гипноз какой. Зачем тебе говорит, дед, за лишние метры платить? Давай, махнем на однокомнатную. Я, по пьянке то, и согласился. Документы все подписал, не читая. Какой там читать, я и букв то не разбирал, когда подписывал! И вот, вместо однокомнатной квартиры попал сюда.
— А в милицию потом не пробовали обращаться? — спросил Демин.
— Пробовал. Да он мне сказал, что теперь все бесполезно. Выгнал, как собаку.
— Кто он то?
— Да, участковый наш, Колька. Там, на Пролетарке.
— Копчик?
— А, не, знаю, как у него фамилия, длинный такой, с фиксой во рту. Орал он на меня сильно. Алкаш, кричал, ты все пропил, а теперь хочешь все вернуть через нас! Тебе вернут, а ты опять ее пропьешь! Что ты теперь тут ходишь, права качаешь? Ты никто! Выгнал, как собаку, — повторил он. — Слава богу, нам сюда хоть еще пенсию носят, а то вообще бы загнулись давно.
История старухи была еще страшней. У ней были и дети, и внуки, но все они давно разъехались по разным городам и напрочь забыли о существовании своей родной бабушки. Здесь Зубаревская отличилась особенно.
— Она ведь пришла ко мне, сказала, что из собеса, — обливаясь слезами, рассказывала Монина. — 'Что, — говорит, — бабушка, тяжело одной жить? Давайте мы вас в дом престарелых устроим. Но только там берут тех, у кого жилья нет совсем. Давайте, мы вашу квартиру продадим, а деньги за квартиру пойдут государству. За это вам будет потом всю жизнь усиленное питание'. Вот так сказала, а вместо этого я вот здесь оказалась. Мне бы до собеса добраться, чтобы наказали ее там за самоуправство. Да ноги у меня сильно болят. До остановки даже дойти не могу.
'Вот сука! — изумился Демин. — Это ж надо такое придумать!'
— Болеет она, простыла, — сказал Соболев, кивая на невольную спутницу жизни. — Ей же восемьдесят шесть лет! Жалко мне ее.
— А вам сколько?
— Я еще молодой, мне только вот на днях семьдесят два стукнуло. Что, тут же холодно, вот она и простужается. Я уж половину яблонь в саду перепилил и сжег, а что толку. Разве эту халупу протопишь, щели вон какие? Вот, возьмешь бутылку, раздавишь, вроде согреешься.
— А какие у вас документы есть? Паспорта есть?
— Нет. Умыкнула, сучка. Пенсионное есть, и у меня, и у нее. А то бы мы и пенсию не получали. Тогда бы нам вообще хана пришла.
Когда Демин, записав показания, уходил, старик увязался за ним.
— Пойду, бутылочку возьму у Верки, — сказал он.
— Это из сорокового дома? — Понял Виктор. — Она все продает свою паленку?
— Да, у ней она всего двадцатку стоит. Тонька не пьет, поэтому и болеет. А меня ничего не берет. Алкоголь, он как антифриз работает, не дает крови замерзнуть.
И он, переваливаясь на кривых ногах, свернул в сторону, к дому номер сорок.
ГЛАВА 7
Панков на неделю отъехал в командировку в Саратов, на совещание начальников городских отделов внутренних дел по Приволжскому округу. За него, как обычно, остался Попов. Когда утренняя пятиминутка закончилось, Попов кивнул Астафьеву: — Юрий Андреевич, вы задержитесь.
Расспросив его о паре не сильно значащих дел, Попов спросил, странно косясь глазами куда-то в сторону: — Ты, мне говорят, решил вплотную заняться Зубаревской?
— Ну, вплотную, это еще сказать нельзя. Просто все эти дела были у нас раскиданы на несколько человек, я обобщил в одних руках.
— В чьих?
— В своих. Выполняя ваше распоряжение, решил объединить их в одно дело о серийном мошенничестве.
Попов опешил.
— Мое распоряжение? Какое еще мое распоряжение?
— Как какое, вот это.
Астафьев с невозмутимым лицом достал из папки листок бумаги. Это было постановление об объединении в одно производство дела на Зубаревскую Софью Романовну. Бумага была стандартной, от руки вписывались только имя и фамилия фигуранта. При этом подпись была его, Попова. А, судя по числу, подмахнул он ее как раз два дня назад. Владимир Александрович напрягся, и попытался представить себе, что тогда могло произойти, и почему он поставил тут свой автограф. Память у подполковника работала хорошо, так что он вспомнил, как уже в конце дня к нему пришли сразу несколько руководителей подразделений, с многочисленными, самыми разными бумагами. Тут еще жена звонила — внучка внезапно затемпературила. Видно, тогда он в запарке и подмахнул эту самую бумагу. Идти сейчас пятками назад ему было неудобно.
'Потом все это прикрою, как он недельку помучается с этим делом', — решил майор.
— Новый год на носу, а у нас столько висит незаконченных дел, — продолжал Астафьев. — Вот я их и решил сократить. Вместо трех — одно. Статистика.
— Ну, хорошо, раз я сам разрешил заниматься этими делами, то занимайся. И как идет расследование?
— Тяжеловато. Фактов много, а свидетелей практически нет. Пока перспектив мало, но кое-что появилось. Точно будет ясно где-то через неделю, может — две.
— Ну, хорошо. Почаще информируй меня о ходе следствия. Дело, все-таки важное.
'Ну, вот и решился вопрос, кто крышует Соньку', — с усмешкой подумал Астафьев, выходя из кабинета начальника.
В это же самое время Малиновская и Колодников снова встретились, и опять при не очень приятных обстоятельствах, правда, на природе, примерно в километре от города.
— Его нашли спортсмены, есть тут у нас группа энтузиастов бега на долгие дистанции во главе с Рыжовым, — пояснял Андрей, еще на дороге.
— Иваном Михайловичем? — удивилась Ольга.
— Ну, да, подполковник наш, участковый, все не успокоится, все бегает.
— Надо же! Сколько ему уже лет?
— За пятьдесят далеко. Летом он каждый выходной бегает двадцатку, а зимой, на лыжах — тридцатку. А тут он еще нашел таких же энтузиастов. Вот они в лесопосадке увидели плохо прикопанный мешок. Так, они бы пробежали мимо, да наш лучший участковый города решил посмотреть, что за мешок тут зарыт.
— А там, естественно, труп. Так везет только ментам, — хмыкнула Ольга.
— Ну да. Вот, дернули они его вверх, и нашли труп. Мужика скрючило всего, его чуть не вдвое сложили, чтобы запихать в мешок.
— Давай, посмотрим, — предложила Ольга. Они спустились вниз, девушка глянуло на то, что лежало на старом одеяле, и поморщилась. Действительно, в живом состоянии человека так не согнешь. Перекошенное лицо убитого торчало между его же ног. Рядом лежал разрезанный белый мешок.
— Это что его, сломали так, чтобы запихать в мешок? Что сказал Крылов? — спросила Ольга.
— Предварительно, сказал, удушение. На горле следы веревки. Точнее скажет завтра.
Колодников так же глянул на тело, то же поморщился, сплюнул в сторону.
— Что-то мне кажется, что я его видел где-то, откуда-то я его знаю. Но вот откуда, ни как не вспомню.
— А что это у него за чешуя на лице? — в свою очередь спросил Ольга.
— Не знаю, может это рыбак.
К ним подошел запыхавшийся Зудов.
— Обошел всю посадку, ничего толкового не нашел. Единственное — рядом с ямой нашли вон варежку, верхонку. Игорек, покажи улику.
Подошел Масленников. В руках у него был пакет, в котором покоилась самая обычная, рабочая рукавица из мешковины. На ней так же явно были видны несколько рыбных чешуек.
— Ты думаешь, ее оставили убийцы? — спросила Ольга с большим сомнением в голосе.
— Ну, земля на ней точно с этой могилы, — подтвердил эксперт. — Я, на всякий случай, ее завязал, может еще собаки смогут след взять.
— Только не наши, — почесав голову, признался Колодников. — С тех пор как два года назад пристрелили Лорда, хороших собак у нас в отделе не осталось.
— Ну, все же, надо ее сохранить. А вдруг!
— А на ней тоже чешуя, — заметила Ольга.
— Да вижу я.
— Почему тут везде чешуя? — недоумевала Малиновская.
— Жена убитого была русалкой, — пошутил Зудов.
В это время подъехал Уазик с прицепом — труповозкой, на котором обычно и возили такие вот, бесхозные трупы. Наблюдая, как милиционеры с пыхтением тащат тело вверх по склону, Колодников спросил Павла: — Больше ничего не надыбали?
За Павла ответил криминалист.
