наполнило Шаха такой решимостью, что даже если бы Мосол встретил его с заряженным браунингом — Сашку бы и это не остановило.

Машина причалила к русскому драмтеатру.

— Сидите, — приказал своим и Лине Сашка и почти бегом метнулся в узкий проход между домами, в скрытый тенистый дворик за театром, где обычно дежурил Толик Хачмас. Слава Богу, Толик был на месте. Сашка молча протянул ему «Сейку», увидел, как вспыхнули глаза у Хачмаса, и спросил: — Сколько дашь?

— Одесские, небось? — лениво сказал Толик, пытаясь сбить цену.

— Хачмас, не тяни резину! Я спешу. Это не фуфло, ты же видишь! Настоящие, японские! Мосол здесь был?

— А что? — Хачмас разглядывал часы или, вернее, любовался ими. я — Он мне нужен! Он был у тебя? С башлями? я — Ну, был… я — Давно?

— Не знаю… Десять минут… Четвертак дам, — сказал свою цену Хачмас.

— Давай обратно, — решительно взялся за часы Шах.

— Подожди. В чем дело?

— Ни в чем. К Мамеду поеду, мне бабки нужны.

— А «план» брать не будешь?

— Мне деньги нужны, деньги, понимаешь? — зло и нетерпеливо сказал Сашка.

— Сколько нужно?

— Полста. Если дашь, возьму у тебя две мастырки, даже три, — он вспомнил про себя тоже. Две «мастырки», то есть, две порции анаши для двух сигарет — это он имел ввиду Рафика и Семена, от которых нужно быстрей избавиться, чтоб не ляпнули Лине чего-нибудь лишнего, а третью мастырку он припрячет для себя, пошабит где-нибудь на ходу, тайно от этой Лины, не колоться же при ней опиумом, но и удержаться уже невозможно — кости ломит вовсю, суставы выворачивает, ужас!

— Сорок дам, — сказал Хачмас.

— Пошел в ж…! — рванул у него из рук «Сейку» Сашка Шах.

— Подожди! Да ты что, псих сегодня? — изумился Хачмас, он действительно никогда не видел Сашку в таком возбуждении. — Держи. Три мастырки, — он вытащил из-под подкладки пиджака три крошечных брусочка анаши и приложил к ним 35 рублей.

— Эти бабки тебе Мосол дал? — кивнул на деньги Сашка. я — Ну? А что? я — Восемьдесят рублей?

— Это не твое дело. Сколько дал — все мои, — на всякий случай замкнулся Хачмас. — Ты получил бабки — вали отсюда.

Это было правильно. Никто не имеет права лезть в чужой карман, тем паче если там ворованные деньги. Сашка сунул деньги в карман, зажал в руке мастырки и вернулся к машине, кивком головы позвал Семена и Рафку. Они тут же выбрались из такси, он незаметно вложил Рафке в руку две порции анаши и сказал:

— Валите отсюда куда-нибудь, только не на горку. Меня сегодня не видали вообще, понятно? Все! — он нырнул в машину, сказал водителю: — Арменикенд, Дворец Сталина. Хотя Дворец культуры имени Сталина в армянском районе Баку — Арменикенде — уже давно переименовали в Дворец Культуры имени Гагарина, никто в городе не называл дворец по-новому. Там, за Дворцом, в скверике тоже была «горка» — владения Арифа Мосола.

И когда машина тронулась, он взял Лину за руку, сказал:

— Ничего. Все будет хорошо. Смотри — это наш Малаканский сквер, а это центр города — Парапет, а это — музей Низами…

Машина катила по центральным улицам вверх, в Нагорную часть Баку, и на взлобье идущей круто вверх улицы Ленина Лина оглянулась и ахнула: огромная чаша зелено-синего моря лежала внизу, а вокруг нее, в обхват спускался к воде город — террасами зеленых плоскокрыших улиц, глыбами современных белых домов, скверами, парками. В море белели паруса яхт-клуба…

— Как красиво! — сказала Лина. — А мне говорили, тут море грязное от нефти, а оно, смотри, — зеленое!

Машина тормознула возле ДК им. Сталина, Сашка снова оставил Лину в такси, перешел через улицу и вошел в сквер. Мосол и его компания были тут, на месте. Они сидели на скамье, отвалившись к спинке, — Ловили кайф после укола. Когда Сашка подошел, Мосол чуть приоткрыл один глаз, потом лениво — второй. Они никогда не были врагами, но и друзьями тоже. У каждого был свой участок, каждый соблюдал правила и не лез в чужой огород. Конечно, эти арменикендские ребята не могли любить их, городских, из центра, но открытой вражды не было, не выдавалось случая, что ли?

Поэтому Мосол посмотрел на него удивленно и выжидающе.

— Привет, — сказал Сашка, глядя на них на всех и чувствуя, что ноги сейчас подкосятся от зависти — ведь они все уже накачались наркотиками, накурились, укололись и испытывают то непередаваемое, воздушно-аморфное ощущение эйфории и легкости, веселья и беспечности, которое не передать никакими словами.

— Салам, — ответил Сашке Мосол.

— Дело есть, — сказал Шах.

— Говори.

Сашка посмотрел на парней, которые сидели по обе стороны от главаря — они тоже настороженно открыли гляделки, вылупились на Шаха своими тупыми и бессмысленными от наркотика зенками. Ладно, ничего не поделаешь, придется разговаривать при них, ведь не Мосол к нему пришел, а он пришел к ним в садик.

— Хорошо. Час назад на вокзале ты взял ксиву моей двоюродной сеструхи. Маманя ее не встретила, заболела, а я опоздал на десять минут. Там еще были бабки, но бабки — это твое, я не прошу, а ксиву верни или скажи, куда выкинул.

Мосол посмотрел на него долгим изучающим взглядом и в глубине его черных армянских глаз проснулась природная сметка и хитрость. Сашка просто видел по его глазам, как усилием воли Мосол отстраняет от себя кайф наркотического дурмана, выпрастывает из него свой мозг и извлекает единственный возможный для Мосола ответ:

— А если это не твоя сеструха, то что?

— Я тебе говорю — моя. Вон она сидит в такси, можешь пойти спросить.

— Ара, зачем бабу вмешивать, — усмехнулся Мосол. — Я тебя спрашиваю. Если это твоя сеструха — одно дело, а если нет — другое дело, точно? — спросил он у своих, и те заржали таким смехом, словно перед ними Райкин выступал.

Сашка стоял спокойно, ждал. Конечно, Мосол даром ничего не отдаст, во всяком случае покуражится, еще бы — сам Шах стоит перед ним и чего-то просит.

— Ладно, заткнитесь, — вдруг оборвал своих по-армянски Мосол и сказал Сашке — Ксиву и кошелек я спихнул, сам понимаешь…

— Куда? — нетерпеливо спросил Сашка.

— Ну-у-у, в кебабный раствор, знаешь?

Шах знал. Кебабный раствор — значит, в подворотню привокзальной кебабной, в мусорный ящик, только в какой, там их штук восемь, если не десять — огромный двор, может быть, сто семей выносят мусор в эти ящики.

— Знаю кебабный, — сказал Сашка. — В какой ящик?

Мосол ухмыльнулся, развел руками:

— Не помню, дарагой. Знаешь, по спешке бросил — может быть в третий или — пятый… — и опять повернулся к своим. — А?

И снова эти долболомы заржали, как кони, — представили себе, как Сашка Шах будет рыться в мусорных ящиках в поисках паспорта своей сеструхи.

— Ладно, — сказал ему Сашка. — Сагол, Мосол. Спасибо, — и хотел уйти, но Мосол удержал его.

— Подожди, Шах! — Он сунул руку в карман, вытащил скомканные деньги, потом вытащил такие же скомканные бумажки из другого кармана — не спеша, демонстративно, чтобы все видели, что он вытащил