этом сказать, и наблюдает издали. Однажды вторая видит, как первая наносит себе рану острием циркуля. Она понимает, что добиться дружбы той, кого она обожает, можно, предложив причинить ей боль.
Наступает тишина. Зал ждет развязки.
– Вот моя история, – заканчивает Мари-Анж Жиакометти.
Лукреция полностью владеет собой. Всего три деления Она отвечает:
– История двух сирот в приюте. Одна из них очень одинока, и ей кажется, что она нашла подругу, которая ее понимает. Она думает, что у нее теперь есть близкий человек. Но на самом деле новая знакомая не любит ее, а просто хочет над ней поиздеваться.
Снова тишина.
– Вот моя история.
Шесть делений. Но это не смех, Мари-Анж просто взволнована.
Зрителям не смешно, они разочарованно свистят.
– Смеши или умри! – выкрикивает кто-то.
Лицо Мари-Анж меняется.
– Нет, подруга не хотела издеваться над девочкой. Она просто хотела немного разнообразить их унылую приютскую жизнь. Девочке нравилось испытывать боль, и подруга решила помочь ей. Ей показалось, что она поняла, как лучше всего вести себя с ней.
В зале раздается несколько нервных смешков.
Гальванометр Лукреции стоит на «единице». Она спокойно говорит:
– Тем не менее доверие девочки было обмануто. Вместо того чтобы хранить в тайне их интимные игры, она привязала ее, голую, к кровати, позвала других девочек, и они разрисовали ее тело рыбками, выкрикивая: «С первым апреля!»
Несколько человек в зале смеются.
Мари-Анж не может совладать с эмоциями, гальванометр подскакивает до десяти.
Поднимаются руки желающих заключить пари. Тадеуш удивлен, но разрешает «девушкам Дария» принимать ставки.
– Скажи, что ты сожалеешь! – говорит Лукреция.
– Вовсе нет! Ты помогла мне развить природную склонность к юмору и садомазохизму. Спасибо, Лукреция.
На этот раз зал реагирует одобрительно. Ставки растут, все с интересом наблюдают за дуэлью, так непохожей на обычный раунд «ПЗС».
– Мы с тобой не виделись с тех пор. Я расскажу тебе, как я объединила обе страсти. Покинув приют, я попыталась выступать с юмористическими миниатюрами в маленьких кафе. Ничего не вышло. Я сидела без денег и искала работу, желательно на телевидении или на радио. Однажды подруга, профессиональная садомазохистка, предложила мне попробовать себя на ее поприще. Она пользовалась таким успехом, что не справлялась с наплывом клиентов. Первый сеанс прошел в ее квартире, похожей на застенок для пыток. В нем участвовали восемь мужчин в стрингах и подгузниках. Среди них я узнала руководителей знаменитых теле– и радиоканалов. Все эти начальники, до которых я не смогла добраться, чтобы выклянчить себе место, стояли передо мной на четвереньках в ошейниках и кожаных трусах с заклепками. Подруга сказала: «Бей их, они за это заплатили». Я принялась их истязать, но они казались недовольными. Я не понимала, что не так, а подруга сказала… что я бью недостаточно сильно, им кажется, что они тратят деньги впустую!
Смех в зале.
– Я стала колотить их что было мочи, и они замычали сквозь кляпы уже по-другому. Как животные. Представляешь, Лукреция, могущественные руководители средств массовой информации, к которым и приблизиться невозможно, стояли передо мной на четвереньках. Я хлестала их плеткой, а сама мечтала… как бы подсунуть им свое резюме!
Хохочет весь зал. Но Лукреция остается сдержанной. Всего три деления. Мари-Анж невозмутимо продолжает:
– Я согласилась бы и на должность секретарши!
Зрители в восторге.
– Я бросила это занятие. И нашла место, соответствующее моей первой склонности: поступила продавщицей в магазин товаров для розыгрышей. Знаешь, бутылки с невыливающейся жидкостью и чесалки для спины? Моими покупателями оказались в основном тринадцатилетние сопляки-садисты, те, из кого потом вырастают… директора каналов, те, кто посещает мою подругу!
Зал снова хохочет, но Лукреция совершенно невозмутима.
– Зарабатывала я не бог весть сколько, но смогла появляться на сцене. Усовершенствовала свое умение смешить и стала профессионалом.
– Но если ты здесь, это значит, что твой профессионализм никто не оценил, – замечает Лукреция.
Раздается несколько одобрительных смешков.
– Ты мне нравишься! Все такая же жесткая и свободная. Ты не поверишь, но я всегда любила тебя, Лукреция. Ты самая красивая женщина из всех, что я встречала. Воплощенная женственность.
Настроение зала резко меняется.
Реакция Лукреции: три деления.
Публика нетерпеливо выкрикивает:
– «ПЗС»! «ПЗС»! «ПЗС»!
Лукреция отвечает:
– А ты мне кажешься смешной. Всего-навсего продавщица из магазина розыгрышей.
Мари-Анж не смеется, но датчики улавливают ее волнение: одиннадцать баллов.
Зал бушует.
– Смеши или умри! Смеши или умри! Смеши или умри!
– Я всегда помнила тебя, Лукреция. Ты моя самая большая любовь. Но ты ничего не понимаешь. И сейчас я убью тебя, потому что я профессионал, а ты любительница. Твоя смерть станет развязкой шутки, начавшейся десять лет тому назад.
Лукреция выдает девять баллов. Это бешенство. Участники пари начинают испытывать разочарование.
– Хватит болтать! «ПЗС»! «ПЗС»! Смеши или умри! – кричат в зале.
– Видишь, публика не довольна, – говорит Лукреция. – Ты не остроумна. Давай вернемся к соответствующему тону. Знаешь, я сказала тебе тогда «ничего страшного», вернулась в свою комнату и… попыталась покончить с собой.
Зал аплодирует реплике.
– Покончить с собой? – Мари-Анж не может сдержать смешок, и ее датчики показывают тринадцать делений.
В зале вырастает лес рук желающих увеличить ставки. «Девушки Дария» бегают вдоль рядов. Перевес явно на стороне Лукреции, на нее ставят восемь против одного.
Мари-Анж Жиакометти начинает нервничать и решает перейти в наступление.
– Как же было смешно смотреть на тебя, когда ты извивалась ужом на кровати, голая, связанная и разрисованная рыбками.
Мари-Анж имитирует мычанье Лукреции сквозь кляп. Зал смеется.
Лукреция в ярости: одиннадцать баллов.
Последняя фраза резко увеличивает показатели Мими.
