предстоящем вступлении в Париж». В Брюсселе опадали листья, ветер гнал их по улицам. Осень уже давала о себе знать, и многих мучил вопрос: что же произойдет, если война затянется до зимы? Американский посол Хью Гибсон отметил «возрастающую нервозность» германского штаба, уже четвертый день не сообщавшего о победах на фронтах. «Уверен, сегодня случится что-то значительное».
В германском штабе в Люксембурге напряжение достигло своей высшей точки — приближался триумфальный, исторический момент. Армия, дошедшая до предела человеческих возможностей, была готова завершить на Марне труд, начатый под Садовой и Седаном. «Наступил 35-й день, — с торжеством произнес кайзер, когда встретился с одним из своих министров. — Мы заняли Реймс и находимся в 50 километрах от Парижа...»
На фронте немцы рассматривали завершающий этап кампании как капитуляцию французских войск, а не как генеральное сражение. «Важная новость, — писал офицер германской 5-й армии в своем дневнике, — французы предложили нам перемирие и готовы уплатить контрибуцию в 17 миллиардов франков. Пока мы отвергаем предложение о перемирии».
Считалось, что враг разбит и все доказательства, говорившие об обратном, отбрасывались в сторону. Ужасное сомнение закралось в сердце генерала фон Кюля, начальника штаба Клюка, когда ему сообщили об одной колонне французских войск, отступавшей в районе Шато-Тьерри. Маршировавшие солдаты пели! Но он отбросил все сомнения, поскольку «все приказы о начале новой операции были уже отданы». Не считая нескольких подобных случаев, никто из высшего командования не подозревал о возможности французского контрнаступления. И хотя признаки его подготовки были заметны, германская разведка ничего о них не сообщала. Офицер разведки главного штаба, прибывший в штаб кронпринца 4 сентября, заявил, что на всем фронте сложилась благоприятная обстановка. «Мы с триумфом наступаем повсюду».
Лишь один человек в Германии думал по-другому. Мольтке, в противоположность Жоффру, не был уверен в своей звезде, пелена самоуверенности не застилала ему глаз, и он смотрел на мир без иллюзий. Этим он походил на Ланрезака. 4 сентября он выглядел «серьезным и мрачным». В беседе с Хельфферихом, министром, с которым только что разговаривал кайзер, он сказал: «Вряд ли в нашей армии найдется лошадь, способная сделать хотя бы еще один шаг». Подумав немного, он добавил: «Мы не должны обманывать сами себя. Мы достигли успеха, но не победы. Победа — это уничтожение способности противника к сопротивлению. Когда в сражениях участвуют миллионные армии, победитель должен захватить множество пленных. А где они? Тысяч двадцать в Лотарингии, ну еще десять-двадцать тысяч пленных на других участках. Судя по сравнительно небольшому количеству оставленных пушек, французы, по моему мнению, осуществляют планомерное и организованное отступление». Мысль, считавшаяся запретной, была высказана вслух.
В тот же день главный штаб получил сообщение Клюка о намерении перейти Марну — слишком поздно, чтобы не допустить этого маневра. Мольтке беспокоил фланг Клюка, обращенный к столице. Поступали донесения об усилении железнодорожного движения в сторону Парижа. В тот же день, как сообщил Руппрехт, французы сняли с его фронта два корпуса. Теперь все данные свидетельствовали о том, что сопротивление противника далеко не сломлено.
Переброска французских войск, утверждал полковник Таппен, указывает на подготовку «удара со стороны Парижа по нашему флангу, где мы не имеем резервов». Эта проблема мучила не только Мольтке, но и командиров на местах. Потери, понесенные во время боев с арьергардами французов, нельзя было возместить за счет резервов, подобно тому как это делал противник. На стыке германских армий оставались бреши. Не хватало двух корпусов, переброшенных ранее на русский фронт. Теперь Мольтке уже хотел взять подкрепления у Руппрехта, только что начавшего — 3 сентября — наступление у Мозеля.
Случилось так, что кайзер находился в штабе Руппрехта как раз тогда, когда туда пришло это предложение Мольтке. Кайзер, уверенный в успехе прорыва линии обороны под Нанси, решительно поддержал Руппрехта, выступившего против какого-либо сокращения его сил Другой человек на месте главнокомандующего начал бы настаивать, но Мольтке не стал этого делать. Тяжелые переживания в ночь на 1 августа, неопределенность и напряженность кампании скорее ослабили, а не укрепили его волю. Не получив подкреплений для правого крыла армий, он решил приостановить их наступление.
Направленный командующим армиям новый приказ, составленный вечером и изданный утром, открыто признавал провал наступления, предпринятого правым крылом, провал стратегии, ради которой немцы принесли в жертву нейтралитет Бельгии. Датированный 4 сентября, этот документ, появившийся через месяц после вторжения в Бельгию, давал точную оценку положению на фронтах. «Противник, — говорилось в нем, — сумел избежать окружения 1-й и 2-й армиями. Часть его войск присоединилась к парижской армии». Вражеские части были переброшены из района Мозеля под Париж; «созданная там группировка угрожает правому флангу германских армий». Ввиду создавшегося положения «1-й и 2-й армиям предлагается развернуть свои силы в сторону Парижа... с тем, чтобы отразить любую наступательную операцию противника, предпринятую с этого направления». 3-я армия должна была наступать к югу в направлении Сены, а другим армиям следовало действовать в соответствии с предыдущим приказом от 2 сентября.
Остановить арлдии на пороге победы — так мог поступить только сумасшедший, думал военный министр генерал фон Фалькенхайн, сменивший через две недели Мольтке на посту главнокомандующего. «Лишь одно ясно, — писал министр 5 сентября, — наш генеральный штаб совсем потерял голову. Записки Шлиффена кончились, и Мольтке перестал соображать». Виноват был не Мольтке — Германия теряла инициативу в войне. По переброске войск противника Мольтке безошибочно увидел опасность, нависшую над правым флангом его армии, и принял разумные меры для ее отражения. Приказ имел лишь один недостаток — был отдан слишком поздно. Он мог бы оказаться даже своевременным, если бы не один беспокойный француз — Галлиени.
Донесения парижских летчиков от 4 сентября убедили Галлиени в «необходимости быстрых действий». Тыл выгнувшейся дугой армии Клюка представлял прекрасную мишень для Монури и английского экспедиционного корпуса. Следовало лишь, не мешкая, нанести удар. В 9 часов утра, еще не имея согласия Жоффра, Галлиени направил Монури предварительный приказ: «Я намереваюсь бросить вашу армию при поддержке англичан на германский фланг. Немедленно отдайте все необходимые распоряжения с тем, чтобы ваши войска смогли выступить днем в ходе проведения общего наступления войск парижского укрепленного района в восточном направлении». Монури предлагалось также срочно прибыть в Париж для консультации.
Затем Галлиени решил добиться «окончательного и быстрого» согласия Жоффра. Этому в какой-то степени препятствовали остатки их прежних взаимоотношений начальника и подчиненного. Случись что-нибудь с Жоффром, и Галлиени стал бы главнокомандующим. Жоффр восставал против его влияния в армии, его популярности, поэтому Галлиени не столько рассчитывал убедить, сколько заставить главнокомандующего сделать этот шаг. Чтобы добиться этого, он переговорил по телефону с президентом Пуанкаре, находившимся в Бордо, сообщив ему о «благоприятной возможности» немедленно возобновить наступление на фронте.
В 9:45 Галлиени позвонил в главный штаб и затем уже не отходил от аппарата. «Битва за Марну велась по телефону». Генерал Клержери вел переговоры с полковником Поном, начальником оперативного отдела главного штаба, потому что Жоффр не желал брать трубку, а Галлиени хотел разговаривать только с Жоффром. Жоффр терпеть не мог телефон и делал вид, что «не разбирает слов», сказанных собеседником. Он, как и многие люди, занимающие высокие посты, уже смотрел в будущее и опасался, как бы сказанное по телефону не было кем-нибудь записано и не стало бы без его ведома достоянием истории.
Клержери сообщил о планах наступления силами 6-й армии и парижского укрепленного района на фланг Клюка севернее Марны; в этом случае бои начались бы 6 сентября. Если бы удар по немцам был нанесен на южном берегу Марны, произошла бы задержка на один день, чтобы Монури смог форсировать реку. В любом случае Клержери просил главный штаб отдать приказ о выступлении 6-й армии сегодня вечером. Он передал мнение Галлиени о том, что пришло время прекратить отвод войск и перейти всей армией к наступательным операциям, в которых приняли бы участие и силы парижского укрепленного района. Теперь слово оставалось за главным штабом.
В противоположность намерениям главного штаба сдать Париж Галлиени с самого начала исходил из предположения, что столицу следует оборонять всеми средствами. Он рассматривал военную ситуацию лишь с точки зрения военного губернатора Парижа, не учитывая положения на других фронтах, и решил использовать те преимущества, которые давал французам маневр Клюка. Операция, начатая парижской армией, должна была бы перерасти в общее наступление, поддержанное всеми вооруженными силами. Это был смелый, даже опрометчивый план, потому что Галлиени, не знавший обстановки на других участках, не мог с уверенностью предсказать исход сражения и даже сам несколько сомневался в успехе. Может быть, инстинкт командующего говорил ему о приближении благоприятного момента, а вероятнее всего, он решил, что для Франции — это единственный выход из создавшегося положения.
В 11 утра прибыл Монури, чтобы посоветоваться, Жоффр пока молчал. В полдень Клержери вновь позвонил в штаб.
Тем временем в школе в Бар-на-Обе, где разместился главный штаб, офицеры оперативного отдела, сгрудившись у большой настенной карты, горячо обсуждали предложение Галлиени о совместном наступлении. Крушение французской стратегии в августе побудило некоторых проявлять особую осторожность, другие же остались по-прежнему горячими сторонниками наступательной теории и отвергали все призывы к сдержанности. Жоффр находился здесь же, слушая их спор, в то время как его адъютант делал пометки в своом блокноте.
Войска измотаны? Не имеет значения, это французы, и они устали от отступления. Как только они услышат о наступлении, их усталость как рукой снимет. Брешь между армиями Фоша и де Лангля? Туда можно направить XXI корпус из армии Дюбая. Части не готовы к наступлению? Спросите лучше командиров на местах, и вы убедитесь в обратном. Сотрудничество англичан? Да, это уже серьезнее. Их командующему приказ не отдашь, придется его уговаривать, а времени мало. Но главное — не упустить случай, обстановка быстро меняется. Клюк еще может исправить свою ошибку, так как передвижения частей 6-й армии определенно привлекут его внимание и он поймет, что его войскам угрожает опасность.
Не сказав ни слова, Жоффр пошел советоваться с Бартело, который выступал против этого плана. Войска не смогут без подготовки перейти в наступление. Необходимо завершить отход на подготовленные позиции и затянуть немцев подальше в сети. Кроме того, численного превосходства не удастся достигнуть до тех пор, пока из Лотарингии не прибудут и не займут свои позиции два корпуса.
Жоффр молча сидел на стуле напротив настенной карты в кабинете Бартело и размышлял. Его окончательный план перехода в наступление и раньше предусматривал использование 6-й армии для атаки правого фланга немцев. Галлиени, однако, предвосхищал события. Жоффру был нужен еще один лишний день, чтобы дождаться подхода подкреплений, подготовить 5-ю армию и заручиться поддержкой англичан. Когда Клержери позвонил снова, ему ответили, что главнокомандующий высказывается за наступление на южном берегу Марны. Клержери начал было протестовать против отсрочки операции, но ему объяснили, что «задержка на один день даст возможность подтянуть больше войск».
Жоффр стоял на пороге еще более важного решения: продолжить ли отступление к Сене или пойти на риск и дать отпор врагу сейчас. Стояла невыносимая жара. Он вышел во двор школы и сел в тени развесистого ясеня. Судья по натуре, он собирал мнения других, сортировал их, делал поправку на личные способности говорившего, тщательно взвешивал все «за» и «против» и потом объявлял приговор. Последнее слово оставалось всегда за ним. В случае успеха его ждала слава, в случае неудачи он нес всю тяжесть ответственности. Сейчас от его решений зависела судьба Франции. За последние тридцать дней французская армия не смогла выполнить ту великую миссию, к которой готовилась тридцать лет. Сейчас ей был дан последний шанс — спасти Францию, вновь вернуть ее к границам 1792 года. Захватчики находились всего в 60 километрах от главного штаба и 30 километрах от передовых французских частей. А если французы все же решатся на наступление, несмотря на то, что армии не готовы к нему, и потерпят поражение?
Теперь требовалось срочно выяснить, способны ли вообще французские войска предпринять наступление. Поскольку 5-я армия находилась в критическом положении, Жоффр отправил Франше д'Эспери телеграмму: «Создалась благоприятная обстановка для нанесения удара по германской армии
