было положиться. Разошлись они с «красными лицами».
Ланрезак информировал Жоффра, что англичане не будут готовы «по крайней мере до 24-го». Их кавалерия будет использована как конная пехота, и на нее «нельзя рассчитывать ни для каких других целей». Он поставил вопрос о путанице с дорогами между французами и англичанами «на случай отступления». Эта фраза была громом среди ясного неба в главном штабе. Ланрезак — «настоящий лев» наступления — уже готовился отступать.
Сэр Джон Френч также был поражен, прибыв в свой штаб, который временно размещался в Ле-Като, узнав, что командующий II корпусом, его старый товарищ генерал Грирсон, неожиданно скончался в поезде вблизи Амьена. Просьба Френча, чтобы Китченер прислал взамен Грирсона определенного, нужного Френчу генерала — «пожалуйста, сделайте, как я прошу», — была отклонена. Китченер прислал генерала сэра Горация Смит-Дориэна, с которым Френч никогда не ладил, так как оба были чрезмерно самоуверенными. Как Хейг, Смит-Дориэн не питал особого уважения к главнокомандующему и стремился действовать по собственной инициативе. Обида на Китченера вылилась в антипатию к Смит-Дориэну и нашла свое отражение в слабой и запутанной книге, которую Френч назвал «1914», признанной известным рецензентом «одной из самых скверных когда-либо написанных книг».
В штабе бельгийской армии в Лувэне 17 августа, в тот день, когда Френч встречался с Ланрезаком, а Руппрехт требовал разрешения на контратаку, премьер-министр де Броквиль и король Альберт обсуждали вопрос о переводе правительства из Брюсселя в Антверпен.
Части армии фон Клюка, превосходящие бельгийскую в четыре или пять раз, штурмовали бельгийскую оборону в 24 километрах у реки Жет, 8000 солдат фон Бюлова форсировали Уи в 50 километрах и двигались на Намюр. Если пал Льеж, то что может сделать Намюр? Период накапливания сил миновал, основное германское наступление начало развертываться, а армии гарантов Бельгии еще не прибыли. «Мы — одни», — сказал король де Броквилю. Немцы, предполагал он, пройдут через Центральную Бельгию и займут Брюссель, хотя «конечный итог событий еще не определен». Правда, в этот день французскую кавалерию ожидали у Намюра. Жоффр, информируя короля Альберта о рейде кавалерии, заверил его, что по самым точным оценкам главного штаба германские части к западу от Мааса были не чем иным, как просто «заслоном». Он обещал, что вскоре прибудут французские дивизии, которые будут взаимодействовать с бельгийцами в их отпоре врагу. Король Альберт был уверен, что германские войска у Жета и Уи не были «заслоном». Печальное решение о переводе правительства из столицы было принято. 18 августа король приказал армии отступить от Жета к укрепленной позиции у Антверпена и перевести штаб из Лувэна на 24 километра, в Малин.
Этот приказ вызвал «невероятные опасения» среди наступательной школы бельгийского генерального штаба и особенно у полковника Адельберта, личного представителя президента Пуанкаре. Энергичный и прекрасно подготовленный для наступательной войны, Адельберт «менее всего» был пригоден для дипломатических поручений, как признавал французский посланник в Бельгии.
«Вы собираетесь отступить перед каким-то кавалерийским заслоном?» — бушевал полковник. Пораженный и возмущенный, он обвинил бельгийцев в том, что они «покидали» французов без предупреждения «как раз в тот момент, когда французский кавалерийский корпус появился к северу от Самбры и Мааса». Военные последствия, говорил он, будут тяжелыми, моральный успех немцев — большим, а Брюссель будет открыт «набегам германской кавалерии». Так он оценивал противника, который через два дня, располагая силами свыше четверти миллиона человек, взял Брюссель. Однако, несмотря на его ошибочное мнение и грубый тон, беспокойство полковника Адельберта было понятно с французской точки зрения. Отступление к Антверпену означало, что бельгийская армия уйдет с фланга союзного фронта и потеряет соприкосновение с французами как раз накануне великого французского наступления.
В течение всего дня 18 августа решение короля несколько раз менялось — намереваясь спасти бельгийскую армию от уничтожения, он не желал оставлять выгодные позиции как раз тогда, когда могла подойти французская помощь.
На исходе дня дилемма, стоявшая перед королем, была разрешена приказом Жоффра № 13. Основные французские усилия будут предприняты в другом направлении, а Бельгия должна была охранять проход к западу от Мааса при возможной поддержке 5-й армии и англичан. Король Альберт больше не колебался. Он подтвердил свой приказ об отступлении к Антверпену, и в ту же ночь пять бельгийских дивизий снялись со своих позиций у Жета и отошли к укрепленному району у Антверпена, которого достигли 20 августа.
Приказ Жоффра № 13 был сигналом «приготовиться» для большого наступления на германский центр. Приказ был адресован 3, 4 и 5-й армиям и доводился до сведения бельгийцев и англичан. Он предписывал 3-й и 4-й армиям генералов Рюффе и де Лангля де Кари подготовиться к атаке через Арденны, оставляя 5-й армии выбор, зависящий от окончательной оценки германских сил к западу от Мааса. В первом случае Ланрезак должен был атаковать на север через Саллбру «в полном взаимодействии с бельгийской и английской армиями», а в другом, если противник двинет «только часть своей правофланговой группировки», к западу от Мааса. Ланрезаку предстояло вновь пересечь реку и поддержать главное наступление через Арденны, предоставив бельгийской и английской армиям задачу борьбы с германскими силами к северу от Самбры и Мааса.
Это был невозможный приказ. Он требовал от армии Ланрезака — не сколоченного соединения, а разношерстной массы, состоящей из трех корпусов и семи отдельных дивизий, растянувшихся более чем на пятидесятикилометровом фронте, совершавших в этот момент движение к Самбре, — выбрать два пути, причем во втором случае вернуться на первоначальную позицию, с которой Ланрезак с таким трудом ушел только три дня тому назад.
Ожидать, пока Жоффр выберет одно из направлений, означало бы для армии Ланрезака полный паралич, а фраза «только часть правого крыла противника» лишь подтвердила потерю доверия к главному штабу. Игнорируя второе направление, Ланрезак двинулся к Самбре. Он сообщил Жоффру, что достигнет позиции к 20 августа, и контратакует войска противника, пытающиеся форсировать реку между Намюром и Шарлеруа, и «отбросит его назад в Самбру».
На марше его батальоны пели «Самбру и Маас», памятную и любимую песню французской армии 1870 года.
Причиной появления приказа № 13 было твердое решение генерального штаба осуществить «план-17», носителя всех его надежд на победу в результате решающего сражения. В августе, когда война только еще начиналась, господствовало мнение, что ее можно быстро закончить одной решающей битвой. Генеральный штаб упорно верил, как бы силен ни был германский правый фланг, французское наступление через центр поможет изолировать и уничтожить его. В ту ночь Мессими, обеспокоенный слабо защищенной границей ниже Самбры, позвонил Жоффру и получил ответ, что главнокомандующий спит. Страх перед Жоффром пересилил беспокойство, и министр просил не будить генерала. Бертло успокаивающе сказал Мессими: «Если немцы сделают глупость и совершат обходный маневр через Северную Бельгию, тем лучше. Чем больше солдат будет у них на правом крыле, тем легче будет нам прорваться через их центр».
В тот день германское правое крыло уже шло по Бельгии. Фон Клюк приближался к Брюсселю, фон Бюлов наступал на Намюр, а фон Хаузен на Динан. Намюр, удерживаемый 4-й бельгийской дивизией и своим гарнизоном, одиноко стоял перед противником. Считалось, что он является неприступной крепостью. Даже те, кто учитывал опыт Льежа, думали, что Намюр продержится по крайней мере до тех пор, пока Ланрезак не перейдет Самбру, а затем присоединится к защитникам Намюра, заняв оборону по линии фортов. Старший офицер Дюрю, бывший военный атташе в Брюсселе, посланный офицером связи в Намюр, мрачно доносил Ланрезаку 19 августа — по его мнению, крепость долго не продержится. У отрезанных от остальной армии ее защитников было плохое моральное состояние и не хватало боеприпасов. Многие не соглашались с этим, но Дюрю был по-прежнему полон пессимизма.
18 августа авангард фон Клюка достиг Жеты и не нашел бельгийской армии. Уничтожение этой армии как раз и было задачей фон Клюка. Он рассчитывал выполнить ее, нанеся удар между войсками бельгийцев и Антверпеном, окружить их, не дав дойти до укрепленного района. Но он опоздал. Маневр короля Альберта спас армию, сохранил ее и превратил в угрозу тылу фон Клюка, когда позднее тот повернул на юг для марша на Париж. «Им всегда удавалось ускользнуть от нас, и поэтому мы не сумели нанести решительного поражения и не дать уйти к Антверпену», — доносил он своему генеральному штабу.
Фон Клюку вскоре пришлось поворачивать на юг, не только имея в своем тылу бельгийцев, но и столкнуться с новым противником, англичанами, которые появились перед его фронтом. Немцы рассчитывали, что логически лучшим местом для английской высадки будут порты, ближайшие к бельгийскому фронту, поэтому конная разведка фон Клюка, поддавшись этому удивительному человеческому качеству видеть то, что хочется, там, где его нет, аккуратно донесла, что англичане высаживаются 13 августа у Остенде, Кале и Дюнкерка. Это означало, что в любой момент они могли оказаться перед фронтом фон Клюка. На самом же деле их, конечно, там не было. Они высаживались гораздо дальше, в Булони, Руане и Гавре. Сообщение о высадке в Остенде, однако, заставило генеральный штаб забеспокоиться, поскольку при повороте на юг правое крыло фон Клюка могло оказаться под ударом англичан, а если бы он развернул свой левый фланг, чтобы встретить их, между ним и фон Бюловом оказался бы промежуток.
Чтобы предотвратить эту опасность, генеральный штаб 17 августа подчинил Клюка, к его большому неудовольствию, фон Бюлову. Как мог генеральный штаб действовать, зная донесение из Остенде о высадке англичан, и в тот же самый день сообщить Руппрехту, что они еще не высадились и могут вообще не сделать этого, остается одной из тайн войны, которую можно объяснить разве что при помощи черной магии. Возможно, группа, занимавшаяся в главном штабе левым крылом, располагала сведениями, отличными от тех, которые были у группы, отвечавшей за правое крыло, а между собой они не консультировались.
Командующим 1-й и 2-й армиями обоим не хватало двух лет до семидесяти. Фон Клюк, черноволосый, свирепый, выглядел моложе своих лет в противоположность фон Бюлову, который со своими седыми усами и припухшим лицом казался старше.
Фон Клюк, раненный в войне 1870 года и получивший благородную приставку «фон» в пятьдесят лет, был выбран перед войной на главную роль в будущем марше на Париж. Это его армия должна была стать головой молота на правом фланге, она должна была задавать скорость продвижения остальным войскам. Это она обладала самой большой ударной силой, имея плотность в 18 000 человек на милю по фронту по сравнению с 13 000 у фон Бюлова и 3300 у Руппрехта. Но, опасаясь разрыва между армиями, генеральный штаб решил, что фон Бюлову, находящемуся в центре правого крыла, будет удобнее удерживать все три армии на одной линии. Фон Клюк, недовольный своим подчинением, оспаривал все приказы фон Бюлова, касающиеся ежедневного продвижения, вызвав настоящий хаос, чему очень способствовала плохая связь. Через десять дней генеральный штаб был вынужден отменить приказ, причем разрыв между армиями все-таки произошел.
Бельгийцы действовали на нервы фон Клюку даже больше, чем фон Бюлов. Их армия, оказав серьезное сопротивление, сломала график немецкого продвижения и, взрывая железные дороги и мосты, срывала доставку боеприпасов, продовольствия, медикаментов, почты и т. п., заставляла немцев тратить значительные усилия, чтобы обеспечить тыловые функции. Местные жители блокировали дороги и, что было хуже всего, перерезали телефонные и телеграфные провода, нарушая связь не только между германскими армиями и генеральным штабом, но и между корпусами. Эта «чрезвычайно агрессивная партизанская война», как назвал ее фон Клюк, и особенно франтиреры-снайперы, стрелявшие по германским солдатам, выводили из себя его и командиров.
С самого начала вступления армии в Бельгию ему пришлось предпринять, по его собственным словам, «жестокие и непреклонные» меры, такие, как «расстрел отдельных лиц и сжигание домов», чтобы противодействовать «предательству» местного населения. Сожженные деревни и мертвые заложники отмечали путь 1-й армии.
19 августа после того, как немцы форсировали Жету и не обнаружили бельгийской армии, отступившей ночью, они обрушили свой гнев на Аэршот,
