ли одну или больше до тех пор, пока территориальные войска не будут обучены или пока из Индии не будет доставлено пополнение.
Китченер вновь повторил свою идею относительно высадки в Амьене, найдя поддержку со стороны своего друга и будущего командующего Галлиполийской кампанией сэра Яна Гамильтона, который, однако, полагал, что британские экспедиционные силы должны прибыть на место как можно скорее. Грирсон говорил о «решающем количестве в решающем месте». Сэр Джон Френч, самый решительный из всех решительных, предлагал, что «мы должны начать сейчас, а пункт назначения выбрать потом».
Было решено немедленно заказать транспорты для всех шести дивизий, отложив решение о месте назначения до прибытия представителя французского генерального штаба, срочно высланного по настоятельной просьбе Китченера, а также провести с ним консультации относительно стратегии французов.
В течение двадцати четырех часов совет изменил свое решение и сократил число отправляемых дивизий до четырех из-за страха германского вторжения в Англию.
Сведения относительно состава британских экспедиционных сил в тайне удержать не удалось. Влиятельная «Вестминстер газетт», орган либералов, осудила «безрассудное» обнажение страны. Со стороны оппозиции выступил лорд Нортклиф с протестом против посылки котя бы одного солдата. Хотя адмиралтейство подтвердило заключение комитета обороны империи в 1909 году о том, что серьезное вторжение в Англию невозможно, видения вражеского десанта на восточном побережье не исчезали.
К огромному неудовольствию Генри Вильсона, Китченер, отвечавший теперь за безопасность Англии, вернул в Англию одну дивизию, которая должна была отправиться во Францию прямо из Ирландии, и выделил две бригады из состава других дивизий для охраны восточного побережья, «безнадежно спутав, таким образом, все наши планы».
Было решено сразу же отправить четыре дивизии и кавалерию — погрузка должна была начаться 9 августа, — 4-ю дивизию отправить позднее, а 6-ю оставить в Англии. После заседания совета у Китченера сложилось впечатление, которого, правда, не было у генералов, что на Амьене остановились как на районе сосредоточения.
Когда прибыл полковник Уге, спешно направленный французским генеральным штабом, Вильсон информировал его о сроках погрузки. Это вызвало гнев Китченера и обвинения в нарушении секретности. Вильсон «огрызнулся», не желая, как он писал, «выслушивать выговоры» от Китченера, «особенно когда он болтает всякую ерунду, как сегодня». Так началась, или, вернее, усилилась, взаимная антипатия, которая отнюдь не пошла на пользу будущей судьбе английских экспедиционных сил. Вильсона, теснее всех английских офицеров связанного с французами и сэром Джоном Френчом, Китченер считал самоуверенным и высокомерным и игнорировал его. В свою очередь, Вильсон называл Китченера «сумасшедшим» и «таким же врагом Англии, как и Мольтке», передавая свою неприязнь подозрительному по природе и легко возбудимому главнокомандующему — Френчу.
С 6 по 10 августа, пока немцы под Льежем ожидали прибытия своих осадных орудий, а французы то брали, то сдавали Мюлуз, 80 000 английских солдат экспедиционных сил с 30 000 лошадей, 315 орудиями и 125 пулеметами накапливались в Саутгемптоне и Портсмуте. Офицерские сабли заново оттачивались в соответствии с приказом, предписывавшим производить наточку сабель на третий день мобилизации, хотя нужны они были разве что для парадов. По словам же официального историка, это была «самая обученная, самая организованная и самая снаряженная английская армия из всех, которые когда-либо отправлялись на войну».
9 августа началась погрузка. Транспорты отваливали с интервалами в десять минут. Каждое покидавшее гавань судно остававшиеся провожали гудками и свистками, а с палуб раздавались восторженные крики. Шум стоял такой оглушительный, что, казалось, генерал фон Клюк не мог не слышать его у Льежа. Поскольку флот торжественно заявил, что он блокировал пролив, за безопасность форсирования никто не беспокоился.
Когда первые английские солдаты высадились в Руане, их встретили с такой помпой, вспоминает французский свидетель, как будто они прибыли, чтобы совершить обряд искупления для Жанны д'Арк.
В Булони высадка происходила у подножия колонны, воздвигнутой в честь Наполеона на том самом месте, откуда он собирался начать вторжение в Англию.
В Гавре весь французский гарнизон забрался на крыши казарм и громкими криками приветствовал своих союзников, спускавшихся по сходням с пароходов под палящим полуденным зноем, В тот вечер кроваво-красное солнце садилось под отдаленные раскаты грома надвигавшейся летней грозы.
На следующий день в Брюсселе тоже видели английских союзников, правда, не все. Хью Гибсон, секретарь американской миссии, приехавший навестить английского военного атташе, войдя в его кабинет без доклада, увидел английского офицера в полевой форме, грязного и небритого, писавшего за столом. Выпроваживавшему его атташе Гибсон шутя заметил, не прячет ли тот всю английскую армию в доме. Действительно, место высадки англичан было так хорошо засекречено, что немцы до тех пор не знали, где и когда те высадились, пока не столкнулись с экспедиционным корпусом под Монсом.
А в Англии антипатии между генералами становились все более заметными. Как-то во время инспекционного визита король спросил Хейга, который был своим человеком при дворе, каково его мнение о Джоне Френче в качестве главнокомандующего. Хейг посчитал своим долгом ответить: «Я испытываю большие сомнения по поводу того, является ли его характер достаточно ровным, а военные знания достаточно глубокими, чтобы позволить ему быть хорошим командующим». После того как король уехал, Хейг записал в своем дневнике, что военные идеи сэра Джона во время бурской войны «часто шокировали меня», и добавил свое «невысокое мнение» о сэре Арчибальде Мэррее, «старой бабе», подчиняющемся «по своей слабости» глупым приказам, чтобы только не связываться с плохим характером сэра Джона. По мнению Хейга, оба «совсем не годятся для занимаемых должностей». Своему приятелю он как-то заметил, что сэр Джон слушать Мэррея не будет, а «положится на Вильсона, что еще хуже», так как Вильсон не солдат, а «политикан», а это, пояснил Хейг, «синоним мошенника и ростовщика».
Изливая свои чувства подобным образом, лощеный, франтоватый и светский Хейг, имевший друзей во всех нужных местах, а за плечами блестящую карьеру, в 53 года готовился к будущим успехам, Он, у которого во время Суданской кампании в личном обозе был «верблюд, нагруженный кларетом», привык, чтобы у него все получалось.
11 августа, то есть через три дня после отплытия во Францию, сэр Джон Френч впервые узнал некоторые интересные факты о германской армии. Он и генерал Колуэлл, из оперативного отдела, посетили начальника разведки, который начал рассказывать им о германской системе использования резервов. «Он называл свежие резервные и сверхрезервные дивизии, — писал Колуэлл, — как фокусник достает вазы с золотыми рыбками из своего кармана. Казалось, что он делает это нарочно. Невозможно было не злиться на него».
Это были те же самые сведения, которые стали известны французской разведке весной 1914 года, но слишком поздно, чтобы повлиять на генеральный штаб или заставить его изменить оценку правого крыла немцев. Они также опоздали, чтобы изменить и английскую точку зрения. Для этого нужно было время, гораздо больше того, которое оставалось.
На следующий день во время заключительного заседания совета развернулась борьба по вопросам стратегии между Китченером и генералами. Помимо Китченера, присутствовали сэр Джон Френч, Мэррей, Вильсон, Уге и два других французских офицера. Хотя Китченер не мог слышать разрывов 420- миллиметровых снарядов, открывавших путь через Льеж, он чутьем угадал это и предположил, что немцы прорвутся «большими силами» на краю фланга у Мааса. Одним жестом показав обходный германский маневр на большой настенной карте, он утверждал, что, если британские экспедиционные силы будут сконцентрированы у Мобежа, их сомнут раньше, чем они подготовятся к битве. Им придется отступить, а это фатально скажется на моральном духе войск, впервые после Крымской кампании столкнувшихся с врагом в Европе. Он настаивал на концентрации сил ближе, у Амьена, чтобы обеспечить свободу действий.
Шесть его противников, три англичанина и три француза, горячо настаивали на необходимости придерживаться первоначального плана. Сэр Джон Френч, проинструктированный Вильсоном после своего предложения идти на Антверпен, теперь утверждал, что любые изменения «сорвут» французский план кампании, и настаивал на выдвижении к Мобежу. Французы подчеркивали необходимость занятия англичанами левого фланга их позиций. Вильсон внутренне кипел по поводу «предательского» предложения сосредоточиться у Амьена. Китченер заявил, что считает французский план кампании неясным и что вместо наступления, против которого «лично он возражает», союзникам следует дождаться наступления немцев и отразить его. Спор продолжался в течение трех часов, пока Китченер, все еще не убежденный, постепенно не сдался.
План существовал в течение 5 лет, и Китченер с самого начала не соглашался с ним. Теперь, когда войска уже плыли к континенту, ничего не оставалось, как согласиться с ним, потому что не было времени составить другой.
В качестве последней тщетной попытки или заранее продуманного шага, чтобы снять с себя ответственность, Китченер, взяв с собою Френча, доложил обо всем премьер-министру. «Ничего не зная обо всем этом», как писал Вильсон в своем дневнике, Асквит поступил так, как и следовало ожидать. Выслушав мнение Китченера и познакомившись с точкой зрения обоих генеральных штабов, он согласился с последней. Уменьшенные с шести до четырех дивизии, британские экспедиционные силы начали действовать в соответствии с планом. Победу одержала инерция предопределенных планов.
Китченер, однако, в отличие от французского и германского военных министров продолжал сохранять руководство военными усилиями, и его указания Френчу в отношении действий английских экспедиционных сил во Франции отражали его желания ограничить потери на первых стадиях войны.
Китченер, думая о миллионной армии, которую ему еще предстояло создать, заставил британские экспедиционные силы осуществлять задачи, несовместимые друг с другом.
«Особой задачей войск, находящихся под Вашим командованием, является, — писал он, — поддерживать и взаимодействовать с французской армией... и помогать французам в предотвращении или отражении попыток вторжения Германии на французскую или бельгийскую территории...» С некоторым оптимизмом он добавлял: «...и в конечном результате восстановить нейтралитет Бельгии», что было равносильно предложению о возвращении утраченной девственности. Поскольку «численный состав английских войск и возможности пополнения крайне ограничены», то, имея эти соображения «постоянно в виду», необходимо проявлять «максимум осмотрительности в отношении потерь».
Напоминая о неодобрительном отношении Китченера к французской наступательной стратегии, в его приказе говорилось: в случае, если к англичанам обратятся с просьбой принять участие в каких-либо «продвижениях вперед» без участия французских крупных сил и англичане могут «подвергнуться ненужному нападению», сэр Джон должен сначала проконсультироваться со своим правительством, а также «хорошо понимать, что Ваше командование является абсолютно независимым и что Вы ни в коем случае и ни в каком смысле не подчиняетесь никакому союзному генералу».
Вряд ли можно придумать указания более конкретные. Одним росчерком Китченер отменял принцип объединенного командования. Его главный мотив — сохранение английской армии в качестве ядра на будущее — практически сводил к нулю приказ «поддерживать» и «взаимодействовать» с французами. Это правило еще долго мешало военным усилиям союзников даже после того, как сэр Джон был заменен другим, а сам Китченер погиб.
15 августа Джон Френч, Мэррей, Вильсон и офицер штаба майор сэр Хирвард Уэйк прибыли в Амьен, где английские войска дожидались дальнейшего продвижения в район концентрации у Ле-Като и Мобежа. В тот день, когда они начали движение, армия Клюка выступила из Льежа.
Британских солдат, весело маршировавших по дорогам, ведущим к Ле-Като и Монсу, французы встречали с энтузиазмом и возгласами: «Да здравствуют
