В тумане ты выполнишь сводни двусмысленный труд, Хотя бы окрестные горы краснели заране, — И к нашим губам долгожданные губы прильнут, Едва увлажненные за ночь душистым мухрани. **** * Хехроба — женское пиршество (у сванов), куда мужчины не допускаются.
** Гоглá — мой друг Георгий Леонидзе (его прадед был «канцлером» при последнем грузинском царе).
*** Квинби — ритуальный хлебец.
**** Мухрани — чудесное мухранское вино, изготовляемое немцами-колонистами близ Натахтари, где в мою честь в октябре был устроен грандиозный банкет (без дам), о котором еще теперь вспоминают мои, видавшие всякие виды, друзья.
112—114. АЛA3АНCKАЯ ДОЛИНА
1 Как продолговатое марани, Полное душистого вина, Распростерлась в голубом тумане Трижды вожделенная страна. Звонко по камням журчит Иори, Горной песенки неся росток, Но звончей на виноградосборе Запевает виноградный сок. Он, как закипающая лава, Выступив из недр невпроворот, От сигнахских склонов до Телава И на юг, до Пойли, потечет. Он, смотри, уже на поединок Вызывает скуку и тоску, Он под смуглой кожей кахетинок Разливается во всю щеку. А вдали и при незорком взгляде С голых скал ты видишь, как во сне, Груды нежно-розового мцвади В разноцветном шелковом руне. Трижды вожделенная долина И на солнцепеке и в тени Пиршество готовит для лезгина: Все твое — лишь руку протяни! 2 Меркнет на горах узор фазаний, Родники тревожнее бурлят, И орел с долины Алазани Кличет перепуганных орлят. Взлет ли то бровей многострадальный, Иль ворота в четырех стенах, Увидав вдали огонь сигнальный, Распахнул для беженцев Сигнах? Вот они несутся пыльной тучей — Скрип колес, мычанье, женский плач, — А внизу бедою неминучей Черный набухает Карагач. «Пусть навек бесславной тенью сгину, Чтоб и не найтись моим следам, Если родину свою лезгину Я на растерзание отдам! Он известен мне не понаслышке, Мы в бою сходились уж не раз, Мы столетьями без передышки Неделимый делим с ним Кавказ!» И мечи, пробившись сквозь кольчуги, Орошают кровью горный прах, И бровей окаменевших дуги Подымает в ужасе Сигнах.
