государством 35 лет, был погребен в Лондоне и оставил двух сыновей, Гвидерия и Арвирага. Имя Имоджена встречается в рассказе Холиншеда о Бруте и Локрине. В трагедии 'Локрин' от 1595 г. Имоджена упоминается как жена Брута.
Хотя по свидетельству главнейших источников, как уверяет Холиншед, Цимбелин жил в постоянном мире с римлянами, однако у римских писателей мы читаем, что когда Август принял в свои руки верховную власть, то бритты отказались уплачивать ему дань. Поэтому спустя лет десять после смерти Юлия Цезаря Август стал готовиться к походу на Британию, но план его не был, однако, приведен в исполнение. История о вторжении в Британское королевство Гая Луция, следовательно, присочинена.
В 9-ой новелле 2-ой книги 'Декамерона' Боккаччо Шекспир нашел рассказ о верной Джиневре, содержание которого таково. Несколько итальянских купцов, собравшихся в одном из парижских трактиров, завели после ужина речь о своих женах. Трое из них не слишком высокого мнения о добродетелях своих супруг, но один, Бернабо Ломеллини из Генуи, уверяет, что его жена сумеет противостать всяким искушениям, как бы долго ни длилось его отсутствие. Некий Амброджиоло предлагает ему держать с ним по этому поводу пари на большую сумму. Он едет в Геную и находит все так, как утверждал Бернабо.
Тогда он придумывает средство внести в спальню Джиневры сундук, и сам в него прячется. Ночью он отворяет сундук. 'Он вышел потихоньку в комнату, где горела свеча. При свете ее он начал рассматривать обстановку комнаты, картины и все, что в ней было замечательного, и постарался запечатлеть все это в своей памяти. Потом он приблизился к кровати, и, убедившись, что Джиневра и ее ребенок, лежавший возле нее, спят крепким сном, обнажил молодую женщину и увидел, что нагая она столь же прекрасна, как и одетая; но он не нашел иной приметы, которую мог бы назвать ее мужу, кроме окруженной золотистыми волосами родинки под левой грудью. Затем он вынимает из ее сундука кошелек и ночное платье, несколько колец и поясов и все это укладывает в свой собственный сундук'. Он спешит возвратиться в Париж, созывает купцов и утверждает, что выиграл заклад. Описание комнаты не производит на Бернабо сильного впечатления; он объявляет, что Амброджиоло мог разузнать об этом от подкупленной служанки. Но когда тот описывает ему родинку на груди жены, он чувствует, что ему словно вонзили в сердце кинжал. И вот он посылает к жене своего слугу с письмом, в котором просит ее выехать к нему навстречу в поместье миль за двадцать от Генуи, и в то же время дает приказание этому слуге дорогой убить ее. Джиневра с великой радостью встречает посланного с письмом; на следующее утро оба они садятся на коней и отправляются в указанное поместье. Слуга, которому жаль лишать жизни свою госпожу, решается пощадить ее, отдает ей камзол и плащ, оставляет ей ее деньги и помогает ей бежать; господину же своему дает ложный отчет о ее смерти и предъявляет как доказательство ее одежду. Джиневра в мужском костюме поступает в услужение к одному испанскому дворянину и вместе с ним отплывает в Александрию, куда его посылают, чтобы преподнести в подарок султану редких соколов. Здесь красивый юноша, т. е. Джиневра, привлекает султана и становится его любимцем. На базаре в Аккре она случайно сталкивается в венецианском отделе с Амброджиоло, выставившим на продажу свой товар и, в числе прочих предметов, украденные у нее кошелек и пояс. На ее вопрос, откуда у него эти вещи, он отвечает, что получил их от своей любовницы, синьоры Джиневры. Она уговаривает его приехать в Александрию, вызывает туда же своего мужа, приводит их обоих к султану, истина обнаруживается, и лжец уличен. Амброджиоло не отделывается здесь так легко, как Иахимо в пьесе, и не получает прощения. Он, лживо хваставший благоволением к нему женщины и этим навлекший на нее несчастье, подвергается со средневековой последовательностью каре, которую заслужил: 'Тогда султан повелел отвести Амброджиоло на возвышенное место в городе, привязать его к столбу, лицом прямо к солнцу, обмазать его всего медом и не освобождать его, пока он сам не распадется на части. Среди несказанных мучений он не только был до смерти искусан мухами, осами и оводами, которыми кишит эта страна, но съеден ими до самых суставов. И таким образом, белые кости, скрепленные одними только жилами, долго еще не убирались и висели как предостерегающий пример'.
Сами по себе оба эти рассказа - повествование о распрях между Римом и языческой Британией и история о клевете, взведенной на итальянскую даму, о грозившей ей смерти и ее спасении, - не имели, конечно, между собой ни малейшего соотношения. Шекспир связал их между собой, сделав Джиневру, которую он назвал Имодженой, дочерью короля Цимбелина от первого его брака; она является, следовательно, наследницей британской короны.
Теперь остается еще третья часть, обнимающая все, что касается Беллария, его изгнания, бегства с королевскими сыновьями, его уединенной жизни в лесу с этими молодыми людьми, появления среди них Имоджены и т. д. Все это - вольный вымысел Шекспира. И в этой части, целиком прибавленной им от себя, в противоположении или дополнении, в котором этот эпизод находится по отношению к тому, что поэт взял из источников, достаточно ясно указывается нам путь к настроениям и мыслям, наполнявшим его в то время, когда он задумал создать из этого сюжета свою драму.
Я представляю это себе таким образом: как пережитое и оставленное позади настроение, как свежее, хранившееся в нем впечатление, у него было сознание, что пребывание среди людей, особенно же среди людей в большом городе и при дворе, нестерпимо. Никогда до тех пор не чувствовал он с такой полнотой и таким возмущением, что значит, в сущности, придворная обстановка. При дворе преуспевают, при дворе царят глупость, грубость, слабохарактерность и лживость. Цимбелин глуп и слабохарактерен, Клотен глуп и груб, королева вероломна.
Здесь лучшие люди (Белларий и Постум) осуждаются на изгнание; здесь лучшая из женщин (Имоджена) терпит жестокую обиду. Здесь знатная отравительница занимает самое высокое место - сама королева приготовляет яд и требует яда от своего врача. При дворе развращенность достигает своего апогея, но и вообще в больших городах, в совместной жизни с многоразличными людьми даже лучшему человеку невозможно сохранить себя безупречным. Оружие, против вас употребляемое, ложь, клевета и хитрость, принуждают вас пользоваться всякими средствами, какие находятся в вашем распоряжении, для законной зашиты. Отсюда стремление уйти прочь из города, уйти в деревню, в уединение лесов, в идиллию!
Эта черта - постоянная, неизменная черта в душе Шекспира в эти годы. Тимон стремился прочь от людей для того, чтобы наполнить уединение своими проклятиями. Он хотел скрыться в пустынных местах. Но здесь Белларий живет с королевскими сыновьями в романтической глуши, совершенно так, как вскоре после того Пердита и Флоризель (в 'Зимней сказке') являются, окруженные красотою сельского праздника жатвы, и как (в 'Буре') Просперо со своей дочерью живет на прелестном необитаемом острове.
Когда Шекспир в более молодые годы давал место в своих грезах фантастической жизни в уединении лесов, он это делал (как это мы видим в комедии 'Как вам угодно'), потому что ему доставляло удовольствие представлять себе обстановку, которая была бы достойна его Роза-линд и Целий, идеальными Арденнами, как тот Арден, где он жил в детстве вместе с природой, такими местностями, где люди не знали забот, неразлучных с деловою и трудовою жизнью, где юноши и молодые девушки проводили свои дни в блаженной праздности, в обществе друг друга, влюбленные или смешливые, грустные или веселые. Лес был здесь ничто иное, как самой природой учрежденная республика для преисполненной гения и любви, неисчерпаемо богатой на остроумные выходки молодежи, - избранной молодежи, какую он знал или, вернее, о какой мечтал и какую создал по своему собственному образу, чтобы иметь подходящее для себя общество. Воздух оглашался пением, вздохами и поцелуями, каламбурами и смехом. То был рай гениально-влюбленных, которого он искал и который рисовал себе в своих мечтах.
Совсем, совсем иначе представляет он себе сельское уединение теперь! Теперь это уединение для него приют - и только. Оно означает для него чистую атмосферу, очаг душевного здоровья, неприкосновенную обитель истинной невинности, пристанище для того, кто бежит от заразы лжи и фальши, свирепствующей при дворе и в городах. Там никто не ускользнет от этой заразы. Однако, заметьте это, Шекспир уже не взором Тимона смотрит теперь на распространенность неустойчивости и неправды. Он глядит теперь вниз с более свободно расположенных высот.
Конечно, никто не может сохранить свою жизнь совершенно чистой от неправды, от обмана и от нанесения вреда другим. Но неправда и обман не всегда бывает пороком, и даже вред, причиняемый другим людям, не непременно порок; он часто лишь необходимость, дозволенное оружие, право. В сущности, Шекспир всегда полагал, что нет безусловных запретов или безусловных обязанностей. Он не сомневался, например, в праве Гамлета умертвить короля, не сомневался даже в его праве заколоть Полония. Но до сих пор он все же не мог оборониться от подавляющего чувства негодования и отвращения, когда озирался кругом и повсюду видел, как беспрерывно нарушались самые простые законы морали. Теперь в душе его образовался как бы тесно сомкнутый круг мыслей относительно того, что смутно он чувствовал всегда, таких безусловных заповедей не существует; не от их соблюдения или несоблюдения зависит достоинство и значение поступка, не говоря уже о характере; вся суть в содержании, которым единичный человек в момент решения наполняет под собственной ответственностью форму этих предписаний закона.
Иными словами, Шекспир ясно видит теперь, что мораль цели есть единственная истинная, единственная возможная.
Его Имоджена говорит (IV, 2):
Я лгу, но ложь моя безвредна; если
Ее услышат боги, то простят.
Его Пизанио говорит в своем монологе (III, 5):
Совет плохой; тебе чтоб верным быть,
Я господину должен изменить,
и он попадает в самую точку, когда (IV, 3) характеризует самого себя следующими словами:
В обмане честен я, в измене верен.
Это значит, что он лжет и обманывает других, потому что должен это делать, но его характер не теряет своей ценности, а еще более выигрывает вследствие этого. Он ослушивается своего господина и этим самым приобретает его признательность; он обманывает также Клотена, поступая и в этом случае справедливо.
Таким образом, все благородные лица пьесы действуют наперекор традиционным предписаниям морали. Имоджена непокорна отцу, не страшится его гнева и даже его проклятия, потому что не хочет отказаться от человека, которого свободно избрала.
Точно так же впоследствии она обманывает юношей в лесу, являясь перед ними мужчиной и под вымышленным именем - лживо и, однако, с высшей истиной называя себя Fidele, верная. Точно так же честный Белларий похищает у короля обоих сыновей, уводя их с собою, но этим спасает их для него и для отечества; кроме того, для их же блага дает им ложные объяснения в течение всего этого времени, как их воспитывает. Точно так же добрый врач, угадывая злой умысел королевы, обманывает ее и, дав ей сонное питье вместо требуемого ею яда, делает безопасной ее попытку умертвить Имоджену. Точно так же Гвидерий поступает справедливо, как убийца-самоуправец, когда в ответ на оскорбления Клотена, не задумываясь, закалывает его и отрубает ему голову. Этим, сам того не зная, он избавляет Имоджену от попытки зверского идиота овладеть ею.
Таким образом, все достойные личности совершают здесь обманы, насилия, лгут, мало того, всю жизнь проводят в искусно поддерживаемой неправде, нисколько не делаясь от этого хуже. Пороки бросают в них лишь брызги, не пятная их, если даже сами они и страдают от того, что вынуждены стать в фальшивое положение к истине и справедливости, и чувствуют себя неуверенными порой.
Чисто личные впечатления, без всякого сомнения, вызвали впервые перемену в строе чувств Шекспира и вновь открыли его очам светлые стороны жизни. Но существенно и решительно подняла его дух над ненавистью и презрением к людям та идея, которая здесь косвенно высказывается: один и тот же поступок не есть одно и то же, когда он совершается разными личностями. Если даже, например, взор наш встречает всюду, куда бы он ни устремлялся, неправду и притворство, то это не значит, без дальнейших рассуждений, что все человечество испорчено. Ни притворство, ни всякий другой способ действий, запрещаемый моральным законом, не находятся под безусловным запретом. Конечно, большинство тех, кто говорит неправду или действует противозаконно,
