выскочки. Флетчер испортил эту фигуру плохими монологами, которые кардинал произносит после своего падения. В слегка проповедническом тоне этих монологов слышится голос сына священника. Наконец, Шекспир нарисовал легкий эскиз фигуры Анны Болейн, искаженный впоследствии Флетчером. Но особенно ярким светом осветил он покинутую католическую королеву, Екатерину Арагонскую, в том виде, как она вырисовывалась на страницах старой хроники, как тип благородной, непризнанной женщины, как тот тип, который теперь занимает поэта с особенной силой. Она напоминает Гермиону в 'Зимней сказке' - эту непризнанную королеву, которую бросают в темницу и разъединяют с супругом. Она не перестает любить своего обидчика, как Имоджена Постума, когда он от нее отказывается. Хотя Шекспир не придумал в данном случае ничего от себя, а вложил в ее уста слова хроники, тем не менее Екатерина вышла прекрасной и благородной фигурой в ее характере соединяется кастильская гордость с безусловной простотой, непоколебимая решительность с кротким самоотречением, горячий темперамент с искренней религиозностью. Шекспир рисовал эту фигуру с истинной любовью. Эта королева не красавица, она не блестяща и не остроумна, но она правдива, правдива до мозга костей и гордится своим происхождением и королевским титулом. Но она тает, как воск, перед своим коронованным повелителем, которого любит после 24-летнего брака так искренно горячо, как в первый день. Эта характеристика не противоречит истории. Несколько писем, написанных ее рукой и дошедших до нас, показывают, как она была нежна и симпатична. Здесь она называет супруга 'Ваше Величество, мой муж, мой Генрих' и подписывается 'Ваша преданная супруга и верная служанка'. В тех сценах, где королеву заставляет говорить уже Флетчер, он следовал как указаниям Шекспира, так и данным хроники. Даже в предсмертный час Екатерина делает выговор послу, который не опустился перед ней на колени и не обращается с ней как с королевой. И в то же время она прощает своего врага кардинала и просит приветствовать короля следующими словами:
...Вы государю
И обо мне напомните. Скажите,
Что в мир другой уж скоро перейдет
Виновница его мучений долгих,
Скажите, что оставила я жизнь,
Его благословляя... так умру я.
Ее благородное спокойствие напоминает Гермиону. Но она отличается от этой последней каким-то странным сочетанием религиозного благочестия с сословной гордостью. Гермиона ни высокомерна, ни набожна. Таков был и сам Шекспир. Доказательством служит прозаическая сцена в конце этой обстановочной праздничной пьесы (V, 4). Когда любопытная толпа теснится в дворцовый двор, чтобы полюбоваться торжеством крестин, привратник восклицает:
Это - гуляки, которые в театре шумят и дерутся из-за отведанного яблока, и шума которых не могут выносить никакие слушатели, кроме Товерчильского цеха, да члены Лаймхауса, достойные соперники их.
Лаймхаус состоял из квартир для ремесленников, которые оглашались спорами религиозных сектантов. В высшей степени забавно видеть, как здесь Шекспир поднимает на смех как ненавистных ему театральных 'groundlings', так и буржуазных пуритан.
Пьеса заканчивается, как известно, пространным, льстивым предсказанием Кранмера о Елизавете и Иакове. Эти стихи звучат по-английски очень однообразно. Это - самый плохой стиль Флетчера. Шекспир не написал, без всякого сомнения, ни одной строчки этой тирады. Как странно поэтому приписывать этому предсказанию какую-нибудь роль в вопросе о религиозной и церковной точке зрения Шекспира, которую часто истолковывали с полным отсутствием психологического чутья. Как много раз утверждали, что выражение 'под скипетром Елизаветы мир познает истинного Бога' служит неопровержимым доказательством в пользу твердых протестантских убеждений великого поэта, а стих этот вовсе не принадлежит ему и ни в одной строчке этой грандиозной реплики не слышится ни его пафоса, ни его стиля.
Вообще во всей пьесе о Генрихе VIII мы только изредка видим проблеск его поэзии. Мы чувствуем, что он был стеснен и несвободен в своем творчестве. Он работал в союзе с другим писателем над неблагодарным сюжетом, и только призывая на помощь всю силу своего гения, он сумел оживить его кое-где драматическим интересом.
ГЛАВА LXXVI
В 'Цимбелине' Шекспир вновь берется за сюжет, которым один овладевает всецело, и где развертывает с начала и до конца свой собственный пестрый мир. Здесь тоже еще чувствуется по временам небрежность в техническом отношении. Экспозиция слаба; предпосылки пьесы воспринимаются нами через посредство диалога, представляющего ничто иное, как повествование. Комические сцены сплошь и рядом построены неудовлетворительно; элемент, вызывающий смех, проявляется в том, что одно из действующих лиц постоянно комментирует или пародирует в репликах в сторону то, что произносит грубый и исполненный самомнения принц. В середине пьесы, в плохо написанном монологе, заканчивающем третью сцену третьего акта, находится необходимое для уразумения действия дополнение к экспозиции. Наконец, узел распутывается при помощи deus ex machina: Юпитер является верхом на орле спящему герою пьесы и оставляет возле него массивную книгу; в этой книге начертано оракульское изречение, в котором Юпитер с целью показать зрителям, что поэт немножко знаком с латынью, выводит с сумасшедшей этимологией mulier, женщина, из mollis, мягкий воздух. Но, несмотря на все это, Шекспир все же вознесся здесь снова на свою поэтическую высоту; мы видим, что к выздоравливающему возвратились силы. С гениальной мощью очертил он главное из женских действующих лиц пьесы и так чудесно оправил жемчужину среди своих женских образов, Имоджену, что все ее преимущества выступают в подобающем блеске и дивная оправа оказывается достойна жемчужины.
Как Клеопатра и Крессида представляли собою женщину, следующую лишь половому инстинкту, так Имоджена есть олицетворение наивысших свойств женщины, какие только возможны, - душевного здоровья, которого ничто не повреждает, силы, которой ничто не может сломить, верности, которая выдерживает все испытания, снисходительности, Которая никогда не ослабевает, ума, который никогда не помрачается, любви, которая никогда не изменяет ни на миг и, наконец, внутреннего огня, который никогда не меркнет. Как Марина, она выброшена судьбой в вертеп земного существования. Она оклеветана, и не так, как Дездемона, из вторых или третьих рук, а самим лицом, похваляющимся ее благосклонностью и представляющим ее супругу убедительнейшие на вид доказательства своего успеха. Она терпит несправедливость не так, как Корделия, которую лишь холодно отталкивают, и которая уходит прочь со своим избранником, а так, что сам заблуждающийся, единственный человек, любимый ею, приговаривает ее к смерти. И тем не менее чувство ее к нему не изменяется и не ослабевает
Изумительно, в высшей степени изумительно! У Имоджены мы встречаем самую сильную, самую глубокую любовь, какую Шекспир когда-либо вкладывал в сердце женщины Он изображает эту любовь теперь, так скоро после того, как его пьесы были до краев полны презрением к женщине. Значит он верил в такую любовь, столь восторженную, столь настойчивую, столь смиренную, верил в нее теперь. Значит он видел или встретил такую любовь, встретил ее теперь.
Ведь и поэт нечасто имеет случай наблюдать любовь. Любовь - редкая вещь, более редкая, чем думают, и там, где она есть, она обыкновенно бывает крайне немногословна. Обратился ли Шекспир просто к тому, что сам испытал, к внутренним событиям собственной жизни, к своему сознанию того, как сам он чувствовал, когда любил, и переложив затем эту любовь из мажорного тона в минорный, перенес ее на женские уста? Или он именно теперь полюбил и теперь, в конце пятого десятилетия своей жизни, сам был любим такой любовью? Все говорит за то, что он пишет под совершенно свежим впечатлением. Но из этого вовсе не следует, что чувство, оставившее в нем это впечатление, непременно относилось к нему самому Женщины редко любят с такой глубиной и страстью мужчин с его характером и его значением. Общее правило будет всегда, что таким человеком, как Мольер, пренебрегут ради какого-нибудь графа де Гиш, а таким человеком, как Шекспир, ради какого-нибудь графа Пем-брока. Поэтому нельзя утверждать, что он вновь обрел веру в столь цельную и безусловную любовь женщины к одному единственному мужчине из всех, благодаря чувствам, имевшим предметом его самого.
Иначе он едва ли покинул бы Лондон всего лишь несколько лет спустя Однако, очевидно, что именно в это время он лично встретил какие-нибудь сильные проблески любви; может быть, мужественная, столь жестоко наказанная королем любовь принцессы Арабеллы к лорду Вильяму Сеймуру послужила моделью для презирающей запрет короля любви принцессы Имоджены к лорду Леонату-Постуму.
'Цимбелин' был впервые напечатан в издании m-folio, но самое раннее указание на него мы находим в театральных заметках астролога и волшебника д- ра Симона Формана. Он вписывает в них, что присутствовал на представлении 'Зимней сказки' 15-го мая 1611 года; вместе с тем он рассказывает о представлении 'Цимбелина', но, к сожалению, без обозначения даты, По всей вероятности, оно имело место лишь немногим раньше, 'Цимбелин', наверно, написан в течение 1610 г, пока еще не изгладилось впечатление, произведенное судьбой Арабеллы, но и много позднее Форман тоже не мог быть на представлении, о котором говорит, так как он умер в сентябре 1611 г.
Эта пьеса одна из наиболее пестрых, наиболее обильных материалом, наиболее гениальных и наиболее неправильных пьес Шекспира, одна из наиболее привлекательных, но в то же время она редко имела большой успех на сцене, и вообще это изучавшаяся и не понимаемая большой публикой драма, граничащая с трагическим. С внешней точки зрения 'Цимбелин' является пьесой, в которой Шекспир самым бесцеремонным образом обходится с историческими эпохами и свойственным каждой из них кругом представлений; он всевозможные эпохи и всевозможные представления перемешивает между собой.
Пьеса переносит нас в царствование императора Августа. Но перед нами проходят английские, французские и итальянские кавалеры; мы слышим их разговоры о стрельбе из пистолета, об игре в кегли и карты. В конце списка действующих лиц значится: лорды, придворные дамы, римские сенаторы, испанец, музыканты, военачальники, солдаты, вестники, свита, духи - какая разнокалиберная компания!
Что хотел сказать Шекспир этой драмой? - спросят, наверное, многие и многие. Мои читатели знают, что я никогда не начинаю с этого вопроса. Что побудило его писать, как пришел он к этой теме - вот в чем основной вопрос, и раз мы на него ответим, то все остальное разрешится само собою.
Итак, где же исходная точка в этой кажущейся путанице? Мы найдем ее, расчленив сюжет на составные его элементы.
Он явственно распадается на три части.
В своем обычном источнике по отношению к английской истории, у Холиншеда, Шекспир нашел упоминание о короле Кимбелине или Цимбелине, воспитавшемся, по словам хроники, в Риме и там посвященном в рыцари императором Августом, в войсках которого он служил во время различных войн. Он пользовался таким благоволением императора, что ему было предоставлено на его собственную волю - платить или нет дань Риму. Он правил своим
