Пред каждою из высших ступеней

Нижайшая стоит благоговейно,

И голова ученого всегда

Склоняется пред золотым болваном.

Все вкривь идет; прямого ничего

Нет в проклятой натуре человека,

И подлость лишь прямая в ней пряма.

Алкивиад, явившийся в обществе двух гетер, приветливо заговаривает с Тимоном. Последний произносит оскорбительные слова по адресу одной из этих женщин, говоря, что она более, чем меч воина, способна истреблять людей. Она отвечает ему, он возражает ругательствами и впадает совершенно в тон пьесы 'Троил и Крессида'; легкомысленная девушка в его глазах есть лишь распространительница чумы и заразы, и он высказывает надежду, что она многим и многим юношам подарит недуги и болезни. Алкивиад предлагает ему свою дружбу.

Тимон мой благородный,

Чем я могу тебе мою приязнь

Здесь доказать?

Тимон. Ничем иным, как только

Мой взгляд на мир сильнее укрепив.

Алкивиад. Какой же взгляд?

Тимон. Дай слово быть мне другом

И обмани.

Когда Алкивиад сообщает ему, что идет со своим войском на Афины, Тимон выражает пожелание, чтобы боги разорили все гнездо его победой и уничтожили его самого после того, как он победит. Он дает ему золото для того, чтобы вести войну, и убеждает его свирепствовать, как чума (IV, 3):

Пусть меч твой не минует

Ни одного. Пощады не давай

Ты старикам, столь чтимым за седые

Их бороды: они ростовщики.

Руби насмерть лукавую матрону:

В ней честны лишь одежды, а она

Развратница. Пред девственниц щеками

Не опускай разящего меча:

Знай, груди их молочные, коварно

Манящие к себе глаза мужчин

Из-за своих решетчатых окошек,

Не вписаны в страницы доброты

И жалости - отметь их, как ужасных

Изменников. Бей и грудных детей,

Смягчающих улыбкою веселой

Гнев дураков; кроши их на куски

Без жалости; воображай, что каждый

Из тех детей - тот незаконный сын,

Которого двусмысленный оракул

Избрал за тем, чтоб глотку у тебя

Перерубить. От жалости навеки

Ты отрекись: на уши и глаза

Надень такой неодолимый панцирь,

Чтоб не могли проникнуть сквозь него

Крик матери, и девы, и младенца,

И вид жреца, лежащего в крови

Перед тобой, в священном облаченье!

Вот золото для воинов твоих!

Все истреби и, бешенство насытив,

Погибни сам!

Гетеры, увидав, что он болен по-прежнему, естественно, спешат выпросить у него золота и для себя. Он отвечает им словами: 'Ну, твари, подымите передники!' Клясться он их ни в чем не заставит, так как они ведь не могут присягать, но они должны дать ему обещание, что будут продолжать обманывать и распутничать, пусть соблазняют они того, кто захочет их обратить на путь истины, пусть прикрывают свои жидкие волосы волосами трупов и лучше всего трупов, умерших на виселице женщин, пусть они румянятся и красятся до тех пор, пока сами не сделаются похожи на трупы, и пока лошадиный навоз не будет падать им прямо в лицо.

Они, одна громче другой, только просят у него еще золота; за деньги они все готовы сделать, и в ответ он держит к ним такую речь, какой, по резкой необузданности ее, Шекспир не превзошел и в пафосе своих юных лет - более того, какой он вообще не достигал еще никогда.

В костях мужчин вы сейте истощенье,

Параличом сводите ноги их,

Энергию и живость расслабляйте;

Ломайте вы юристам голоса,

Чтоб не могли они давать защиту

Кривым делам и ябеды гнусить;

Слуг алтаря, кричащих против плоти

И собственным не верящим словам,

Заразою дарите; продолжайте

Проваливать и разрушать совсем,

Вплоть до костей, носы у тех, кто, слыша

Своим чутьем свой личный интерес,

Лишен чутья к общественному благу;

Плешивьте всех мерзавцев завитых;

Каким-нибудь страданьем наделяйте

Тех храбрецов хвастливых, что войной

Пощажены; все в мире заражайте

И заглушать старайтесь и сушить

Источники людского плодородья!

Вот золото! Губите вы других,

А это пусть и вас самих погубит!

Пусть грязный ров могилой будет вам!

Тимандра и Фрина. Давай, давай побольше и советов,

И золота, великодушный муж!

В этих словах есть страстность, которая ошеломляет. Стоит только прочесть для сравнения 'Тимона' Лукиана, чтобы почувствовать, как пафос Шекспира охватил здесь своим пламенем яростные лишь по содержанию, по форме же столь бесстрастные рассуждения и решения древнего грека: 'Имя человеконенавистника будет всего сладостнее звучать в моих ушах, и отличительными признаками моего нрава будут угрюмость, резкость, грубость, раздражительность и вражда к людям и т. д.' Прочтите еще для сравнения конец плутарховского Алкивиада, которого имел перед собою Шекспир, и вы увидите, что сделали его угнетенное состояние духа и его ожесточение из верной наложницы Алкивиада, Тимандры, которая последовала за ним во Фригию, у которой он был схвачен, когда его убийцы подожгли дом, и которая сперва обернула его труп в самые дорогие ткани, какие имела, затем устроила ему такое пышное погребение, какое только могла придумать, одинокая в чужой стороне.

Вслед за Алкивиадом приходит демон-мучитель Тимона, Апемант, а когда ему удается его прогнать, являются два разбойника, привлеченные слухами о золоте. Для Тимона они желанные гости. Со словами: 'Ну, вот вам золото, мошенники и воры' он дает им то, чего они домогаются. И к своему подарку он присоединяет благие советы. Пусть они пьют, пока не обезумеют от вина; этим они избавятся от виселицы. Пусть не верят они врачам, - противоядие, которое они дают - отрава, они чаще убивают, чем воры грабят. Пусть они, где только могут, отнимают и имущество, и жизнь. Все в мире крадет. Сам закон прикрывает лишь грабительство:

...Грабьте

Друг друга. Вот вам золото еще.

Пилите глотки: все, кого вы только

Встречаете - грабители. Теперь

Направьте путь в Афины, разбивайте