Колупаев упал на пол и пополз к пулемёту. Где-то хлопнул миномёт, застучали автоматы.

Он осторожно выглянул в узкое окно.

Немцы на этот раз поступили…

На дороге стоял танк и время от времени хлопал по деревне фугасными. Лениво так хлопал. Не спеша.

А в атаку шла пехота. Тоже не спеша. Лениво так. ещё и ржут, сволочи… Видно как ржут. А перед немцами идут бабы. И дети. Некоторые на руках. Кричат, визжат… Гады! Глаза бы закрыть, нельзя, нельзя.

Колупаев закусил губу. Пацаны молодцы — ждут, не высоваются, терпят. Небо-то как высоко… Рукой не достать… Смотри! Смотри!!

Толпа прошла по воронкам, оставшимся после предыдущих атак. Сейчас ступят на мины… Немцы остановились. Ждут, ссуки, ждут… Сейчас… Вот уже можно над головами по каскам очередь дать, чуть позже… Чуть…

— Аааааааа!!!! — закричал кто-то в траншеях и бросился вперёд с автоматом наперевес. И тут же упал, сбитый метким выстрелом. Махнул рукой, как птица…. Ага… В белых маскхалатах, за дорогой, лежат ещё фрицы. Хитрые, сволочи! По месту, откуда выскочил то ли Ванька Паньков, то ли Сашка Васильев ударил ещё одним фугасом танк.

Бабы и дети завизжали и попадали на землю.

Паша не вытерпел и вдарил очередью над толпой в самую гущу фрицев. На, ссуки, на! Как тараканы побежали в разные стороны!

Танк стал разворачивать башню, целясь по дому.

— Трапезников, давай, давай же!

Хлопнуло ПТР. Пашка увидел, как высекла пуля сном искр по броне. Смазал, чертяка! Давай ещё раз!

Танк дернул чуть назад, пернув синим бензиновым выхлопом.

Колупаев бил короткими очередями по залегшим фрицам, стараясь не задеть визжащую кучу баб. Самые умные из немцев подползали к этой толпе, поняв, что русский пулемётчик бережет своих.

Вдруг, словно какой-то шуткой, паша Колупаев вспомнил фильм, который показывали им перед самым выходом на задание. «Александр Невский» Там немцы тоже детей в огонь кидали. Песня там была правильная… Как это… Вставайте люди русские, на эээ… славный бой, на смертный бой, вставайте люди русские, парам-пам-пам… Как там дальше?

— Давай, Серега! Давай!

Серега Трапезников не успел попасть. Сделал ещё выстрел, но пуля опять цвиркнула по квадратной башне немецкого танка. Тот ответил новым выстрелом. Чуть промазал, но… Длинный ствол противотанкового ружья изогнуто упал в нескольких метрах от траншеи.

— Ну, фашисты… — Паша метнулся за стенку — раз-два-смена ствола! Потом метнулся к дальнему окну — ушли наши, ушли! И глупо, очень глупо дал очередь по танку. Надеясь попасть по щелям, что ли?

Заскрипела башня. Немец чуть дернул вверх ствол танковой пушки, потом право-влево…

Бабушка в детстве так крестила перед сном.

А потом упала ночь на глаза.

Закончилась она, когда Пашка открыл глаза. Над ним стоял немецкий офицер и зло улыбался, вытирая кровь, текущую с рассеченного лба.

Вставайте, люди русские?

И Паша попытался встать…

— Значит и в разработке, и в самой операции, Вы участия не принимали, так герр подполковник?

— Так, господин обер-лейтенант. Не принимал.

— А руководил операцией…

— Майор Гринёв и полковник Латыпов, господин обер-лейтенант.

Фон Вальдерзее был удивлен. Даже более того… Потрясен!

— В вермахте такое невозможно, герр Тарасов. Снимать командира подразделения во время операции это… Это, как минимум, безответственно! А чем Вы занимались все это время?

— Пил. Можете так и записать в протоколе — «Был в запое»

— Вы не шутите, Николай Ефимович?

— Да какие шутки, господин обер лейтенант. Фактически я был арестован. Сидел в отдельной землянке, под охраной четырех особистов и глушил водку.

— Вы, русские, любите этот напиток, я знаю! Кстати, не хотите коньяка? Французского! Такой вы, вряд ли пили в России.

— С удовольствием, господин обер-лейтенант!

Фон Вальдерзее встал из-за стола и подошёл к двери, рявкнув по-офицерски:

— Коньяк. И закуску!

Через минуту появился солдат с подносом, на котором стояла пузатая бутылка коньяка, нарезанный лимон, солонка и сахарница, и тонко порезанная ветчина с черным хлебом. Пожаренным, между прочим! А ведь немец ждал этого момента, психолог, мать его прусскую…

Фон Вальдерзее плеснул коньяка в бокалы. «Интересно, где он в этой деревне бокалы взял? С собой что ли таскает?» — подумал Тарасов.

— Прозит, Николай Ефимович!

— Будем здоровы, господин обер-лейтенант.

— Вы можете называть меня просто Юрген. Прозит!

После ареста Тарасов не пил вообще. До самой войны. И только здесь, в демянских снегах, вечерами иногда выпивал водки. Грамм пятьдесят. Перед сном в снегу. А коньяк он вообще терпеть не мог. Но сейчас выпил и поморщился. «Что «Двин», что «Курвуазье» этот хваленый… Однофигственно клопами воняют…»

От лимона Тарасов отказался, а вот ветчиной закусил. Не удержался. Съел аж два куска.

— Николай Ефимович, — фон Вальдерзее с удовольствием закусил посоленной долькой лимона. Даже раскраснелся… — Вернемся к Доброслям… Командование соединением было в курсе, что десантников там ждали?

— Конечно, нет, Юрген. Но я понимал, что атака будет не такой легкой, как ее рисовал Гринёв. К сожалению, я был прав.

— К сожалению? — приподнял брови немец.

— Для меня — да!

Чувство тревоги не оставляла Мачихина. Вроде все шло по плану — батальоны четырьмя колоннами обходили Добросли — с запада и юго-запада идут первый и второй батальоны. Третий и Гринёвцы — с востока. Четвертый прикрывает тыл атакующих. Почти две тысячи десантников скользили по снегу в самое сердце котла.

Но смутная тревога грызла и грызла комиссара. Ссора между Гринёвым и Тарасовым ни к чему хорошему привести не могла. А как примирить их — Мачихин так и не придумал. Впрочем, если операция удастся, все обиды останутся в прошлом.

Должна удастся. Должна! Непременно! Бойцы уже набрались боевого опыта. С продуктами, правда — беда. В лучшем случае, две трети нормы получают. Ничего — возьмем Добросли…

Жаль, погода ненастная. Поддержки с воздуха не будет. Как Латыпов и Степанчиков ни просили, штаб фронта ответил, что тучи разгонять не умеют. А вот фрицы летают… Над самыми деревьями транспортники туда-сюда сновали вчера весь день.

ещё один момент серьезно напрягал и Мачихина, и Шишкина, и Тарасова.

Разведгруппа вчера наткнулась на финских лыжников. Опытные звери. Хорошо, без потерь отошли. Один легкораненый не в счет. Но к Доброслям подойти не удалось. Это плохо. Плохо и то, что немцы могут предпринять меры предосторожности. А может это был просто случайный дозор? Прав Тарасов, ох прав — сила десантника в скорости.

— Товарищ комиссар, слышите? — внезапно остановился Малеев. — Стреляют! И густо стреляют!

— Черт… — выругался Мачихин. — Был же приказ в бой до начала атаки не вступать! До Доброслей ещё пять километров! Что там произошло?

Стрельба разгоралась все сильнее и сильнее, она слышалась уже и с других направлений.

Комиссар побежал вперёд, ругая себя за то, что не придал вчера значения донесению разведчиков.

— Кукушки! По кукушкам, твою мать, бейте! — Мачихин узнал в суматохе ночного боя голос комбата-два — Ивана Тимошенко.

Автоматная очередь вспорола снег, комиссар рухнул плашмя, выворачивая ступни в лыжных креплениях. Потом пополз дальше.

— Комбат, комбат, Тимошенко! — заорал он дьяконским басом, перекрывая грохот боя. — Какого тут у вас!

— Немцы! Практически кругом. Кукушки на деревьях сидят, головы поднять не дают.

— Может быть, дозоры, комбат? — предположил комиссар, понимая уже, что это не так. Ответом ему были хлопки миномётов.

Немцы готовились встречать десантников. «Измена?» — мелькнула мысль. Но комиссар тут же отбросил ее, как нелепую. И пополз обратно, к Тарасову. Пятясь как рак и оглядывая плюющийся огнём и смертью черный лес. Некоторые мины взрывались вверху, задевая толстые ветви и тем страшнее они были для десантников, залегших в снегу. А некоторые шлепались в сугробы и только шипели паром. Одна такая упала рядом с Мачихиным, обдав лицо снежной пылью. Он замер на несколько мгновений, крепко зажмурившись. А потом снова пополз в тыл. Выбравшись из зоны обстрела, встал и побежал, что было сил.

До Тарасова, сидевшего у радиостанции, добрался минут через пятнадцать.

— Ефимыч, что происходит? Второй батальон в засаду попал! Как у других?