счастливым. Так маленькие девочки искренне верят, что красивыми их делает новое платье. Да и большие, кстати, тоже верят.

Но жизнь куда проще…

Люди делятся на две неравные части: одни были на Байкале, а другие – почему-то нет.

Первые понимают, что идут по жизни более или менее осмысленно, вторые мучаются от проклятого вопроса: почему мы живем так глупо, отчего не делаем то, что надо, чего хочется? Почему не едем в прекрасные края, а все топчемся в двадцатый раз по туристским коммерческим пятачкам парижей и нью- йорков? Зачем палим жизнь, пуская кому-то пыль в глаза? Лично я после Байкала заметно успокоился. Поскольку понял, что зарулил наконец, в кои-то веки, в правильную сторону. Я там как будто прошел какой- то обряд, я как бы допущен теперь к каким-то важным смыслам России, я теперь, не побоюсь этого слова, посвященный. Трудно точнее передать словами эти полувытащенные из подсознания файлы без названия, можно только косноязычно пытаться описать чувство облегчения: вот камень свалился, и стало легче. Я бы даже совсем жестко сформулировал: «Не был на Байкале? А что ж ты врешь тогда, что русский? Инострань ты и больше никто! Черт нерусский!»

Я был там… И это теперь одно из самых мощных впечатлений, которые насобирались за жизнь: лето, высокое синее небо с редкими облачками, тепло, штиль, ни ветерка, я плыву по озерной воде, один, и прихлебываю прямо из Байкала прозрачную чистейшую воду, удивительно вкусную, куда там тому эвиану…

Я много раз пролетал где-то над Байкалом; я начал лет 30 назад путешествовать на восток: БАМ, Сахалин, Владивосток, Магадан, Сеул, Токио, Гонконг какой-нибудь… И каждый раз на полпути, в середине полета, меня начинала тихо грызть какая-то мутноватая вина и тоска: отчего ж я не делаю остановку, отчего я так легкомысленно и равнодушно пролетаю над Байкалом? Не было ответа. И вот наконец летом 2005 года мы с товарищами прилетели в Иркутск самолетом, добрались до озерного берега и там сели на кораблик «Николай Ярошенко», старый, но вполне бодрый и весьма удобный, – лучший на тот момент был только у губернатора, он на нем катал Ельцина. Я смотрел на водную гладь нервно, я пытался не пропустить важных каких-то чувств, я искал оправдания своему былому преступному равнодушию к Байкалу, – и вдруг вся картина возвышенных переживаний смазалась: я увидел в стороне веселую компанию с рюкзаками, это были молодые ребята с девчонками, они что-то кричали, глядя на озеро, молодцы, вот счастье! Понятно, что они вот с этими рюкзаками ехали в общем вагоне от Москвы, теперь вот будут идти пешком по берегу, жечь костры, возьмут лодку, наловят рыбы, выпьют и начнут красиво приставать к своим чудесным подругам… Я прислушался к крикам повнимательней – и понял, что орут ребята на польском. М-да… Это, конечно, резануло. Я потом встречал там похожие команды немцев, чехов, еще кого-то. А мы-то, мы-то! Что ж мы-то? Ладно, спокойно, тут все свои… Хотите обижайтесь, хотите нет, но я вот вам еще что скажу про восточных европейцев. Некто Януш Бохенк, почему-то поляк, а не, к примеру, великорусский шовинист, обошел весь Байкал пешком по периметру. За 63 дня, с 3 февраля по 6 апреля 2000 года, он проделал путь длиной 1651 километр. А другие иностранцы, бывшие соседи по лагерю, чехи Новак и Векуловски, установили свой рекорд: переплыли Байкал. За 7 часов 27 минут. За это время они преодолели расстояние в 21 километр – от мыса Столбы до мыса Телеграфный, в самом узком месте, но это уже не важно. За время их заплыва температура воды болталась в неуютном промежутке от 9 до 12 градусов. Рекорд этот был поставлен 15 августа 1990 года. Кстати уж приведу попутную статистику: при температуре воды плюс 9 смерть у обычных людей, погруженных в эту воду, наступает не раньше чем через 5 минут – но не позже, чем через 40 после погружения в нее.

Помню, плывем мы, значит, на кораблике по священному морю, я уже выпил и лирически, даже сентиментально смотрю по сторонам. Все серо-голубое кругом, такое дикое серое безмолвие. Красота сочетания стихий: вода, небо, земля. И вдобавок к этому – горбатые островки, покрытые сосновыми лесками. Дымка делает пейзаж совсем дорогим – палевым, матовым, пастельным. Вода как свинцовая. Но вполне теплая! Местные распространяют слух, что у них летом в озере не бывает теплей 10 градусов. Многие верят и даже не лезут в воду. И то сказать – меньше народу, больше кислороду… Кто не верит и таки залезает в воду, а там плюс 20, тем объясняют, что такое бывает раз в 100 лет, в виде исключения, когда по какой-нибудь причине подолгу не случается штормов.

Плывем дальше… Редкие огоньки в черноте берега. Два огонька мелькнули парой – а следующие вдали только. Отчего эти красоты заброшены в такую даль от цивилизации? Байкальские высокие резные берега с соснами по красоте не хуже Эгейских островов, или Сардинии, или Капри – у кого что выскакивает из памяти. Все такое же прекрасное, только почему-то очень далеко. Может, это какой-то последний резерв, неприкосновенный запас, так вдали он только и имеет шанс уцелеть? Вон Путин отвел от Байкала нефтепровод, видите…

К счастью, однажды на Байкале я попал в грозу. Счастье – оттого что это было экзотическое непривычное зрелище! Молнии там не бледные европейские, угловатые, но густые, жирные, красные, с округлыми извилинами. Вообще тут все такое нерусское, не подмосковное, но чужое, далекое, экстремальное. Как будто это другая страна или даже другая планета. И то сказать, эти земли не так давно захвачены Россией. Они отняты у тех же бурятов, которые могли б в принципе быть великой державой, если б Россия сосредоточила усилия на своих старых землях и из десятка областей вокруг Москвы и Питера построила цветущую богатую европейскую страну. А далекие богатые земли, отделившись в свое время от России, стали б новой страной, сильной и дикой, молодой, любопытной – что называется, развивающейся. Уж мы видели на чужих примерах, что не объять необъятного – Испания с Англией нам это доказали, а еще пуще того Португалия. Они кинулись в свое время захватывать новые земли – и ослабли, метрополии угасли и утратили былое величие, вот только что дожили до старости, тихой и сытой. А новые земли ушли на волю и поднялись самостiйно и незалежно, но после, когда кончились смуты и улеглись страсти, они вспомнили про родство со старыми землями и поддерживают теперь теплые отношения. У нас же первопроходцы преодолевали не моря, но куски континента. И ситуации и чувства невозвратности по этой простой причине не возникло. Так иногда люди разводятся, но продолжают жить в одной квартире…

Ну и рыба, куда без нее. Она там везде продается, в разных видах, – омуль, хариус, сиг и прочее в таком духе. Трудно ожидать там от местных, чтоб они соблюдали правила рыболовства, в диких-то краях. Кругом браконьеры! Когда плывешь на пароходе, с берега иногда летят сигнальные ракеты: они показывают, с какой стороны нам лучше обойти сети, чтоб не порвать. Наш капитан деликатно огибал браконьерские угодья… А как-то нам сигнала не подали и мы в буквальном смысле намотали на винт браконьерскую сеть. И потом матросы ее снимали, ругаясь, с винтов. Которые тоже, кстати, используются при ловле рыбы. Пароход ставится носом к берегу, на банке, и винты крутятся в разные стороны. Со дна поднимается ил, а вместе с ним и корм, и хариус кидается на голые даже крючки. Благодать! Вот туристы разве что и ловят на удочки там… Ловили мы и сами, испытывая легкий трепет и получая гомеопатический, но все же приятный адреналин. Рыбу тут же коптили, но я как-то больше ожидал от парного такого свежайшего копчения… Другое дело рыба сырая, то, что во внешнем мире называется сашими, а у нас – сабудай или собудай, я знаю слово только на слух. Вместо васаби и соевого соуса в простом русском быту идет черный молотый перец и соль. А можно и луку порезать. На Байкале сабудай (пусть будет с «а» в начале, в этом есть какая- то дикая беспорядочность, а то «о» – как-то слишком по-школьному, по-правильному) приготавливается, если так можно сказать, из мелко порубленной рыбы, как рубится фарш для мантов. А где-нибудь на Оби, в Туруханском крае, свежепойманная рыба просто рубится ломтями, солится и перчится и тут же идет на закуску к алкоголю, без которого какая ж рыбалка. Употребляя в пищу сашими, я всегда вспоминаю чужой чей-то рекламный слоган: «вкус, знакомый с детства». На Оби я рыбачил при глубокой еще советской власти, и для меня сабудай первичен, а сашими – это вроде как чья-то позднейшая плагиаторская выдумка… Как сейчас помню, первый сабудай в моей жизни был из стерляди. Которой вам ни в каком японском ресторане не подадут, слава Богу.

То же касается и вкуса саке, который опять-таки знаком с детства: это не что иное, как слабая фракция самогона, уже обильно сдобренная сивушными маслами, – она капает из змеевика, когда первач уж давно отошел. Всякий раз, как я пью саке вспоминаю выпускной бал в нашей 93-й школе города Макеевки и самогон, которым мы отмечали торжество… И – закольцовывая тему – сабудай, которым закусывал на священном море.