доставят вам красноармейскую форму и удостоверение военного врача. У нас будет целая ночь, чтобы разработать вашу легенду: откуда вы прибыли, зачем, и тому подобное.

— Ага, после чего я приду к Борис Михалычу и спрошу: «Уважаемый командарм! Не болит ли у вас горло, не тревожат ли старые раны, хорош ли стул?»

— Нет. Конечно же, нет, — улыбнулся бывший статский советник. — Но профессия врача хороша тем, что, согласно клятве Гиппократа, он лечит всякого, кто к нему обратится. В том числе и высокопоставленных чиновников из ОГПУ.

— И что я такого налечил?

— Информацию о том, что эта не всегда гуманная организация разыскивает вашу общую знакомую, Татьяну Михайловну Згурскую. Вот, полюбопытствуйте. — Орлинский достал из кармана френча сложенный пополам конверт. — Здесь и портретик ее прилагается.

— Я прибыл в полк в начале войны, когда Татьяна Михайловна уже покинула его. Но слышал по рассказам, что она была женщиной очень доброй.

— Да, все так говорят. И это только повышает ваши шансы. Можно предположить, что полковник Шапошников испытывал к Татьяне Михайловне в высшей мере дружеские чувства, и он так же, как вы и я, будет в недоумении — отчего вдруг ОГПУ разыскивает эту славную и безобидную женщину. Скорее всего он пожелает ее спасти. Вам это представляется вероятным?

— Представляется. А далее я спрошу Бориса Михайловича: «А не знает ли товарищ командарм, где располагается лаборатория профессора Д., занимающаяся передачей эмоциональных сигналов на расстоянии?»

— Да, смешно, — без тени улыбки подтвердил контрразведчик. — Но обратите внимание вот на что: если подобные изыскания и впрямь производятся в Москве, то, бесспорно, армия их курирует. И уж конечно, командующий округом знает, где они ведутся, и имеет доступ на объект.

И второе. Меня не менее, чем вас, удивил приказ о поиске госпожи Згурской. Должен заметить, что подписан он непосредственно товарищем Дзержинским, что само по себе говорит о многом. Я постарался разузнать, чем вызван подобный интерес, и то, что мне удалось разведать, признаюсь честно, несколько ошарашило.

— Я весь внимание.

— Татьяну Михайловну разыскивают по настоянию лично мне не известного профессора Дехтерева. Не ваш ли это искомый Д.?

Виконт пожал плечами.

— Вот и я не знаю. Но, как я уже говорил, лично мне — а поверьте, я знаю очень многих особ, влияющих на принятие решений в ОГПУ и НКВД, — имя профессора Дехтерева ничего не говорит. Так что, если удача на вашей стороне, а пока было именно так, то мы напали на верный след. А теперь, — Орлинский постучал рукой в окошко, — Фен Бо, позови шофера! В Лефортово!

Генерал Згурский нажал на заводную головку часов, и серебряная крышка с тремя грациями легко откинулась, открывая циферблат.

«Еще минута», — отметил Владимир Игнатьевич и перевел взгляд на двери окутанного мрачными легендами здания Сюрте Женераль. Поговаривали, что тень Видока — короля преступников, ставшего королем сыска, и поныне живет здесь, в особняке на набережной Орфевр. Рассказывали также, что его тень бродит по каменному берегу Сены, постукивая дубовой тростью по тротуару. И если слышишь этот доносящийся ниоткуда звук, то лучше прибавить шагу, а то и вовсе бежать — где — то рядом Видок чует душегуба — разбойника.

Массивная дверь отворилась, и на улицу вышел поджарый мужчина чуть выше среднего роста, в модном клетчатом пиджаке и рубашке без галстука. Взгляд Згурского моментально оценил наведенные стрелки на брюках, выдраенные штиблеты и — что главное — офицерскую прямую осанку.

Мужчина начал оглядываться, рассматривая припаркованные у подъезда автомобили. Его лицо показалось Згурскому знакомым. Он напряг память, воскрешая события недавних лет. Где — то он его определенно видел.

Владимир Игнатьевич нажал на клаксон, и господин в сером клетчатом пиджаке тут же приветственно махнул рукой и зашагал к автомобилю.

— Добрый день. — Дверь автомобиля открылась.

— Приветствую вас, генерал. Сожалею, что для нашей встречи понадобился такой повод. — Мсье замялся, что — то недоговаривая. — Я — комиссар Анри — Жермен Рошаль. Мы когда — то уже встречались прежде. Вы, конечно, не помните…

— При Мон — Спен. Вы командовали ротой Марокканских стрелков, — заводя мотор, равнодушно отозвался генерал. — Затем в восемнадцатом году вы уже исполняли обязанности командира третьего батальона этих же самых стрелков. В звании капитана.

— Браво! — Рошаль склонил голову. — У вас блестящая память! Я удивлен, что вы меня отмстили среди прочих солдат и офицеров, но чтобы запомнить…

— У меня действительно неплохая память. Кроме того, после расписанной в прессе охоты на аэроплан барона фон Шауссе, вас несложно узнать.

— Польщен. Честно вам должен сказать — польщен.

— Куда мы с вами направимся? — не давая ему закончить фразу, спросил Згурский.

— Если не возражаете, в квартале Марэ есть очень милое кафе под названием «Литера». Там нам предоставят уютный кабинет, где мы сможем перекусить, а заодно обсудить имеющиеся вопросы.

— Я так понимаю, что должен говорить под запись?

— Да. Именно так.

— Ладно, — вздохнул Владимир Игнатьевич. — Ну, не будем терять времени попусту. Можем начать разговор здесь. Будьте уверены, я не откажусь от своих слов.

— Как пожелаете, — кивнул мсье Рошаль. — Надеюсь, это не будет мешать вам вести авто.

— Ни в малейшей степени.

— Скажите, вы знакомы с господином Рафаиловым.

— Знаком.

— Каков характер ваших отношений.

— Я вел с ним переговоры от имени Торгово — промышленного комитета. Это эмигрантская организация.

— Да — да, я знаю. Если не секрет, в чем суть упомянутых переговоров?

— Рафаилов украл деньги из казны адмирала Колчака. Торгово — промышленный комитет, понимая бессмысленность попыток вернуть украденные миллионы, желал привлечь Рафаилова к работе на благо России, к активному участию в финансировании благотворительных и медицинских программ белогвардейского движения.

— И что Рафаилов?

— Он не захотел передавать деньги ни РОВС, ни какой бы то ни было другой политической или военной организации.

— Вы поссорились?

— Мы никогда не были друзьями. Я считаю Рафаилова казнокрадом и мерзавцем. Будь моя воля, поставил бы к стенке.

— Но генерал, вы понимаете, что эти слова… — Рошаль потер переносицу, зная, что не должен говорить этого, — свидетельствуют против вас?

— Ерунда. Этот человек — казнокрад. Он похитил военные ассигнования, причем сделал это в критический для Отечества и для армии Колчака момент. На его совести тысячи жизней. Если уместно послать на гильотину негодяя, убившего и ограбившего в темном переулке одного — двух человек, то не вижу, почему следует жалеть Рафаилова.

Рошаль с грустью покачал головой.

— Итак, вы действительно встречались с мсье Рафаиловым и вели переговоры. В какой обстановке они протекали?

— Я старался быть спокоен, но под конец мне это не удалось.