Предводитель с иссиня-черным плюмажем на шлеме вытянул меч в направлении танкистов и свободной рукой дал знак фланговым группам брать неприятеля в клещи. Длинные пики легли на уровень груди, и, чтобы удержать их на весу, ряженые уже бежали, увлекаемые тяжестью страшных наконечников. Иван сорвал шлем и со всей злости шлепнул его оземь. Капитан был непреклонен.
Раненый танкист, до поры с интересом наблюдавший за происходящим, бросился в люк механика-водителя. Взревел мотор, и танк, сорвавшись с места, описал стремительную дугу, прикрыв командира и механика от атакующих. Марис жахнул осколочным, прорубив солидную просеку в ближнем, левом рыцарском фланге. Рыцари в синих доспехах по инерции продолжали наступление, не поняв ничего, оглохшие от грохота. Иван вскочил на броню и, держась за скобу, протянул руку и дернул Ковалева вверх, на себя. Ковалев прыгнул следом, нечаянно прижав свиненка. Поросенок завизжал и пребольно уколол капитана своим маленьким шипастым хвостом. От укола Ковалев-Байрон исчез, уступив место Ковалеву-капитану гвардейской танковой роты.
– Ваня, быстро в люк! Прими свиненка! – капитан втиснулся в башню и закрыл люк. По броне застучало железо.
Латыш занял свое привычное место и зарядил очередной осколочный. Все равно в башне было тесно. Суворин полулежал вокруг огромного командира, проклиная все на свете. Поросенок окончательно проснулся и брыкался, повизгивая. Иван пропихнул его на сторону Мариса. Марис переправил животное на место стрелка-радиста. Командир осматривался в оптику командирской башенки. Ряженые были, несомненно, воинами, причем бывалыми. Они обнаружили, что танк может передвигаться, и преградили ему путь с четырех сторон сплошными заборами из щитов в рост человека и торчащими под углом копьями. Двое обходили сраженных осколочным выстрелом и добивали раненых короткими ударами двуручных мечей.
«Совсем озверели, сволочи, – подумал Александр. – Сон, не сон, а с нами церемониться никто не будет».
Капитан машинально ткнул ногой в правое плечо механика. Двигатель взревел, и танк начал выполнять правый разворот. Ломая копья, словно спички, танк наехал на щиты и с противным хрустом и чавканьем проехал сквозь строй рыцарей, устроивших заслон справа от тридцатьчетверки. Водитель продолжал смертоносное вращение вокруг правой гусеницы, подбираясь на проскальзывающих по окровавленной траве траках к группе, устроившей минуту назад заслон за кормой танка. Тридцатьчетверка зашла сбоку, где не было щитов и копий. Для танка это было безразлично, но оглушенные и подавленные рыцари почувствовали себя безоружными и жалкими. Они дружно расступились и напали с боков, надеясь проткнуть шкуру чудовища в самых уязвимых местах, там, где бок переходит в подбрюшье, всегда мягкое и ранимое. Танк уже закончил разворот и смотрел дулом в лощину, в сторону, противоположную той, откуда пришли рыцари. Капитан ткнул механика ногой между лопаток. Механик прекратил разворот и дал полный газ. Тридцатьчетверка рванула вперед с предельной скоростью. Капитан открыл люк и высунулся, глядя назад. Фигурки ряженых уменьшались на фоне рощи. Скалы постепенно смыкались в перспективе, почти сходясь у горизонта, и очень скоро Ковалев видел и впереди, и сзади одинаковый пейзаж – ровное зеленое поле и фиолетовый лишайник, поднимающийся на невысокие скалы по бокам. Ближе к скалам то тут, то там встречались рощи, узкие, прозрачные, как две капли похожие на первую, с чудовищным кабаном. Солнце садилось слева, значит, путь лежал на север. Под гусеницами танка лежала дорога. Старая, начинающая зарастать густой травой, но все же дорога.
Ковалев подключился к бортовой связи.
– Доложить о готовности!
– Водитель готов!
– Заряжающий готов!
За спиной командира завозился Иван, намекая, что терпеть стесненное положение он больше не может.
Командир взглянул поверх люка.
– Вижу деревню. Людей и живности не наблюдаю. Приказываю свернуть с дороги к левому склону. Привал возле рощи.
Капитан вылез из люка, прихватив с собой бинокль и автомат со снаряженным магазином.
– Сержант Суворин, остаетесь за старшего. Я на разведку.
Иван наполовину высунулся из люка, козырнул, затем спрыгнул на землю и согнулся в три погибели. Затекшие от неудобного положения ноги отказывались держать могучий торс.
– Марис! Марис, помоги!
Заряжающий выбрался из недр танка, усадил Суворина спиной к гусенице и начал стаскивать с товарища сапоги.
Люк водителя открылся. Новенький выбрался наружу, снял шлем и стал его рассматривать, пытаясь разобрать вытравленные на подкладке инициалы бывшего владельца.
Александр уже от подножия скалы крикнул Суворину:
– Ваня! Выпусти поросенка, сомлеет в духоте, – и начал подъем по чернильному лишайнику. Он опасался, что растительность окажется предательски скользкой. Оказалось, что поверхность фиолетового с белыми пятнами налета приятна на ощупь, бархатиста и довольно прочна. Сапоги не соскальзывали, пальцы не срывались. Через десять-пятнадцать минут Ковалев был возле вершины и мог в бинокль рассмотреть деревню.
Строения располагались слева от дороги, в десять улиц, примерно по двадцати одноэтажных домов на каждой. Дома были смещены относительно противоположных так, что из окон нельзя было увидеть, что происходит в доме напротив. Интересно. На каждой улице в центре был колодец. Сады, окружающие дома, ровные прямоугольники огородов и полей никто не обрабатывал уже давно – все заросло змеевидной травкой. Окна в домах были выбиты, двери перекошены, ворота неряшливо распахнуты или сброшены наземь. Все это произошло очень давно, годы назад. Возле первого от дороги дома валялась деревянная квадратная дверца, похоже, от входа в погреб. Ковалев почему-то вспомнил, что под такими гниющими на земле и оплетенными травой деревяшками было здорово собирать земляных червей – жирных, розовых и темно-красных. К следующей рыбалке под заветной доской собиралось столько же, если не больше. Александр сморщился, как от зубной боли – следующее воспоминание неминуемо вело в тот уголок памяти, куда Ковалев запретил себе возвращаться до конца войны. Войны? Где война? Вот от нее «Т-34» остался. Танк внизу был похож на жестяную игрушку и невероятно красив. Возле него три черные фигурки. Так летуны видят танки, заходя на бреющем. Как на ладони…
Ковалев вдруг вздрогнул и снова припал к биноклю, жадно всматриваясь в деревеньку.
– Вот это да! Интересно, как это я сразу не заметил! Посмотрим, что скажут ребята, – капитан схватил планшет и начал рисовать. Набросав план деревни и обозримой долины, Ковалев посмотрел вверх. До гребня скалы оставалось всего метра три. Глупо спускаться, не заглянув за гряду.
Александр застегнул планшет и осторожно взобрался на самый верх. На камнях уже не было никакой растительности. Гладкие, отполированные камни на самом верху были приятно прохладны. Александр подтянулся выше и оказался на самом верху. Скалы уходили налево и направо, сколько хватало взгляда. Внизу, с другой стороны… Ковалев ощутил сильное головокружение. Его мутило от невозможности сопоставить все, что довелось испытать примерно с 9 часов утра по настоящий момент, хоть в какую-то связную картину.
Внизу, в невероятном удалении, почти в пропасти, о вертикальную каменную стену бил прибой. До воды было не меньше полутора километров. Слева, на юге, скальная стена делала незаметный поворот. Примерно там, где, по расчетам капитана, та роща, с псами-рыцарями. Справа береговая линия чуть изгибалась к северо-западу. Высота скал, похоже, постепенно уменьшалась, но конца скалистой гряды видно не было. Впереди, на западе, дышало и шевелилось могучее море, бездонно-синее в удалении от берега и мутно-зеленое с белой пеной внизу, у скал…
Капитан захотел есть и пить. Он начал спуск, всегда гораздо более трудный и опасный, чем подъем. Выручила фотографическая зрительная память, и Ковалев спускался по тому же маршруту. Примерно через полчаса, совершенно умаявшись, Александр спрыгнул на землю с уступа, с которого начал подъем. В тени скалы было почти темно. Тень достигала противоположного края лощины и уже карабкалась на гряду. Небольшой костер освещал переднюю часть танка и троих стоявших у костра.
– О, мужики, костер развели. Молодцы! Пора поесть. В деревне нет ни души. Дальше – тоже. И еще: за нами не гонятся люди в доспехах, с перьями и мечами, я проверил с высоты, – предвкушая отдых и ужин сухим пайком, Александр вступил в круг света.
Молчание. Танкисты стояли треугольником: Ваня держал новенького на мушке, а Марис, стиснув зубы и положив руку на кобуру, переводил взгляд с Ивана на Виктора и обратно. Новенький Виктор жевал травинку, вытянув левую руку чуть вперед, ладонью вниз. Правая спокойно и расслабленно висела вдоль тела. В левой руке танкист держал круглую немецкую гранату, прижав рычаг большим пальцем. На бурой почве валялись банки с тушенкой и канистра с водой.
– Вы чего, сдурели? Прекратить! Смирно! Где чека? Где чека, спрашиваю!
Пришлый Виктор прекратил жевать и бросил проволочное колечко под ноги Суворину.
– Ах, ты ж сука! – Иван повернул к Ковалеву разбитое лицо. – Степаныч, он же предатель! Он же за немцев, иуда!
– Да, времени вы не теряли, – со зловещим спокойствием проговорил Ковалев. – Мо-лод-цы-ы. И ты, Марис, хорош. Куда смотрел? Они друг другу морды бьют, а ты не разнял!
– Вообще-т-то он-ни не бил-ли, – Марис, внешне невозмутимый и спокойный, говорил с таким акцентом, которого Александр не слышал от заряжающего ни разу за все время. – Бил он. Ваня взял его за горло, а он ударил. Один раз.
– Ваня, дай сюда автомат, – в усталом Ковалеве проснулся школьный учитель. Он подошел к Ивану, взял автомат за ствол и забрал его. – Я прошу тебя, Ваня, не размахивай оружием. Ну, повздорили, ну, подрались. В конце концов, ты сам его притащил.
Суворин вспыхнул, вскинул голову, но тут же сник. Ковалев смотрел в упор на раненого с перевязанной шеей.
– Виктор, подними чеку и вставь обратно.
Виктор посмотрел Ковалеву в лицо. Сделал шаг, другой. Нагнулся и поднял колечко. Вставил обратно.
– Дай мне гранату.
Виктор помедлил, затем вложил кругляш в руку Ковалева.
– Вот теперь поговорим. Всем сесть вокруг костра. Руки держать на виду. Значит, Виктор – предатель. Так?
– Да, предатель и иуда, – Иван тронул разбитую губу. – И по законам военного времени его надо шлепнуть, Степаныч.
– А как ты узнал, что он изменник?
– Да он сам сказал! Я его спросил, где он учился танк водить. А он говорит – в Казани.
– Ну. И что?
– А то, что он к немцам переметнулся, вот что!
– А это откуда известно?
– Так он сам сказал! Мы с Марисом его спросили про звание, чтоб, так сказать, при случае субординацию соблюдать. А он говорит – майор вермахта!
