и сила, чтобы осуществлять его. Наше предложение, чтобы вы признали весь Балканский полуостров от Румынии до Крита зоной интересов России, не было одобрено вами. Несомненно, вы решили, что таким образом даете нам слишком много. Моя задача состояла в том, чтобы сформулировать более сдержанное требование, которое бы обеспечило нам проход через проливы, одновременно не связывая Британию чрезмерно пророссийской политикой на Балканах.

– Правильно.

«А у него ум точный, как скальпель, – подумал Уолден. – Лишь минуту назад я давал ему отеческие советы, и вот вдруг он ведет себя как ровня, не меньше. Видимо, так и происходит, когда твой сын взрослеет».

– Сожалею, что все тянулось слишком долго, – продолжал Алекс. – Мне пришлось через русское посольство отправлять в Петербург шифрограммы, а на это уходит больше времени, чем мне бы хотелось.

– Понимаю, – согласился Уолден, а про себя подумал: «Ну, давай же, выкладывай».

– Между Константинополем и Андрианополем расположена территория примерно в десять квадратных километров – это почти половина Фракии – принадлежащая в настоящее время Турции. Береговая линия ее тянется от Черного моря через Босфор, Мраморное море и Дарданеллы и заканчивается у Эгейского. Другими словами, она закрывает проход из Черного в Средиземное море. – Тут он сделал паузу. – Отдайте нам эту землю и мы на вашей стороне.

Уолден постарался скрыть волнение. Вот это уже настоящий предмет для переговоров.

Вслух же он сказал:

– Проблема по-прежнему в том, что мы не можем отдавать то, что нам не принадлежит.

– Подумайте об открывающихся возможностях в случае войны, – сказал Алекс. – Первая: если Турция будет на нашей стороне, мы и так получим право прохода. Однако, это маловероятно. Вторая: если Турция нейтральна, мы будем рассчитывать на то, что Британия настоит на нашем праве пользоваться проливами, чтобы подтвердить нейтралитет Турции, а если ей это не удастся, то поддержит наше вступление во Фракию. Третья: если Турция окажется на стороне Германии, что наиболее вероятно, то Британия согласится с тем, что Фракия принадлежит нам, как только мы ее завоюем.

– Интересно, как жители Фракии отнесутся к этому, – с сомнением проговорил Уолден.

– Они предпочтут быть частью России, нежели Турции.

– Полагаю, они предпочтут быть независимыми.

Алекс улыбнулся мальчишеской улыбкой.

– Ни вы, ни я, и безусловно, ни одно из наших правительств ни в коей мере не интересуются тем, что могут предпочесть жители Фракии.

– Совершенно верно, – сказал Уолден.

Ему пришлось с этим согласиться. Сочетание юношеского обаяния и зрелой хватки и ума в Алексе постоянно сбивало с толку. Ему все время казалось, что это он направляет ход переговоров, но тут вступал в дело Алекс, и становилось ясно, что направлял все он.

Они поднялись на холм по другую сторону замка Уолденов. Уолден заметил в лесочке охранника, осматривающего окрестности. Его тяжелые коричневые ботинки были покрыты пылью. Стояла сушь – уже целых три месяца не было дождей. Контрпредложение Алекса привело Уолдена в волнение. Что на это скажет Черчилль? Безусловно, часть Фракии могла бы быть отдана русским – кому, собственно, дело до этой Фракии?

Они пересекли огород, где младший садовник поливал салат. Он поприветствовал их, коснувшись кепки. Уолден напрягся, вспоминая имя этого работника, но Алекс опередил его.

– Прекрасный выдался вечер, Стенли, – произнес он.

– Но дождь не помешал бы, ваша светлость.

– Только не слишком сильный, верно?

– Совершенно верно, ваша светлость.

«Алекс быстро учится», – подумал Уолден. Они вошли в дом. Уолден вызвал лакея.

– Пошлю телеграмму Черчиллю о встрече с ним завтра утром. Отправлюсь в Лондон пораньше, на машине, – объяснил он.

– Правильно, – сказал Алекс. – Времени осталось мало.

Лакей, открывший Шарлотте дверь, воскликнул:

– Слава Богу, вы вернулись, леди Шарлотта!

Шарлотта отдала ему пальто.

– Не понимаю, почему вы так говорите.

– Леди Уолден ужасно беспокоится из-за вас, – ответил он. – Она распорядилась, чтобы вы пошли к ней, как только вернетесь.

– Сначала пойду приведу себя в порядок, – сказала Шарлотта. – Леди Уолден сказала «немедленно».

– А я говорю, что пойду сначала приведу себя в порядок.

Шарлотта поднялась в свою комнату.

Она вымыла лицо и распустила волосы. От полученного удара в живот ощущалась тупая боль, руки саднило. Колени, наверняка, были ободраны, но ведь их никто не видел. Зайдя за ширму, она сняла платье. Оно как будто не пострадало. «Никто и не догадается, что я попала в потасовку», – решила она. Тут дверь ее комнаты отворилась.

– Шарлотта!

Это был голос мамы.

Набрасывая халат, Шарлотта подумала: «Бог мой, сейчас у нее будет истерика». С этой мыслью она вышла из-за ширмы.

– Мы просто с ума сходили от беспокойства, – проговорила мать.

Следом за ней в комнату вошла Марья. В ее стальных глазах сквозило неодобрение.

– Ну вот, я здесь, живая и здоровая, так что вам не о чем больше беспокоиться, – парировала Шарлотта.

Мама залилась от возмущения краской.

– Бесстыдница! – закричала она резким голосом. Сделав шаг вперед, она ударила Шарлотту по щеке. Качнувшись назад, Шарлотта так и уселась на постель.

Ее потряс не сам удар, а то, что это оказалось возможным. Раньше маман никогда ее не била. Но эта оплеуха, казалось, причиняла большую боль, чем все удары, полученные ею во время драки в той толпе. Тут на лице Марьи она заметила необычайно довольное выражение.

– Я никогда тебе этого не прощу, – произнесла Шарлотта, прейдя, наконец, в себя.

– Ты еще смеешь говорить о том, что не простишь меня! Охваченная гневом, маман заговорила по- русски.

– А как я могу простить тебя за то, что ты пошла буйствовать с толпой к Букингемскому дворцу?

Шарлотта так и ахнула.

– Откуда ты знаешь?

– Марья видела, как ты маршировала по Моллу с этими... суфражистками. Какой это позор. Тебя могли видеть и другие. Если Его королевское величество узнает об этом, нас отлучат от двора.

– Ах, вот в чем дело.

Щека Шарлотты все еще горела.

– Значит, ты беспокоилась не о моей безопасности, а о репутации семьи, – произнесла она с желчью.

Лицо маман приняло обиженное выражение. Тут встряла Марья:

– Мы беспокоились и о том, и о другом.

– Замолчи, Мария, – оборвала ее Шарлотта. – Твой длинный язык и так уже навлек беду.

– Марья поступила совершенно правильно, – воскликнула маман. – Она не могла не рассказать мне!

– А ты разве не считаешь, что женщины должны иметь право голоса? – задала вопрос Шарлотта.

– Конечно, нет, и у тебя не должно быть таких мыслей.