Раздался дружный хохот.

— Спокойно, еще немного вперед, подтяни, — проговорил унтер-офицер.

— Запоздал ваш показ, Нужно было раньше учить.

— Кто это сказал?

— Не все ли равно? Теперь лишь бы как-нибудь облачиться.

Харкус шел вдоль колонны, украдкой посматривая на часы. Вебер не отставал. С каждым шагом в нем росло раздражение. Он злился и на солдат, и на самого Берта, который молчал, за все время ни разу не похвалив и не побранив ни одного солдата. Майор шел вдоль колонны, заложив руки за спину. Вебер повернул назад, к мосту, воодушевляя по дороге солдат своим спокойным, глубоким голосом:

— Давайте, ребята! Покажите, на что вы способны! Давайте, ребята! — Это несколько помогло ему. Он не мог, как Харкус, молча идти вдоль колонны, отмечая лишь одни недостатки. Его подбадривающие возгласы должны помочь солдатам наверстать время, хотя бы даже несколько секунд.

Но что значили эти несколько секунд против десяти минут, прошедших с тех пор, как погасла желтая ракета? Время не остановишь.

«А что стало бы с этими солдатами, если вместо ракеты вверх поднялось смертоносное грибовидное облако?» — подумал Харкус, услышав подбадривающие возгласы Вебера.

Вебер старался, будто этими криками мог что-то изменить. Время, потерянное на сборы в казарме, на марше и даже в первый месяц солдатской службы, не вернешь, Вебер неожиданно замолчал, как будто понял это.

Древс засунул тяжелую ракетницу за пояс и спрятал руки в карманы. На вершине холма дул прохладный ветер. Над городом разливалось слабое зарево рассвета, как будто день начинался именно оттуда. Вдали зазвонили колокола. На дороге послышался шум моторов. Затем Древс услышал лязг гусениц и хлюпанье воды. Артиллеристы решили перетаскивать орудия через реку. Древс пожалел, что стоит там, откуда ничего не видно. Орудия, возле которых копошились артиллеристы, производили внушительное впечатление.

Но кое-что он все же увидел. Со стороны города приближалась следующая колонна. Древс выхватил ракетницу из-за пояса и выстрелил. Желтая ракета взлетела в небо. В ее свете Древс успел увидеть фигуры солдат возле орудий и огромные тягачи у обочины дороги. В желтой, мутной воде медленно двигалось орудие. Вдруг один артиллерист поскользнулся, зашарил руками по щиту, ища опору, но не нашел. Ударившись головой о колесо, он упал в воду. А орудие медленно двигалось дальше.

Древс не своим голосом закричал:

— Стой!

Но тут ракета погасла, сгустилась темнота.

Услышав чей-то крик, Харкус включил электрический фонарик, направив его луч на стоявшее в воде орудие. Он видел, как тяжело поднялся упавший в воду артиллерист. Не успев выпрямиться, он упал снова. Харкус и Древс добежали до него одновременно, они подняли солдата и понесли к берегу.

Вскоре к ним подоспел Вебер.

— Сними с него противогаз! — распорядился Харкус. Вебер сдвинул солдату каску на затылок и осторожно снял маску противогаза с головы. Харкус узнал рядового Титце. Когда Древс схватился за его правый сапог, солдат застонал. Вебер убрал со лба солдата мокрые волосы. Осторожно, почти нежно, двигались его сильные короткие пальцы. Он успокаивающе кивнул артиллеристу, хотя глаза у того были закрыты.

— Наверное, ступню повредило колесом передка, — заметил Древс.

Титце открыл глаза и кивнул, но ничего не сказал и только снова застонал, когда они понесли его к машине. Харкус приказал Древсу отвезти артиллериста в Еснак.

Орудие между тем уже выкатили на противоположный берег. Два раза гаубица скатывалась в воду.

При третьей попытке подошли артиллеристы из соседнего расчета, помогли выкатить орудие на берег и установить на огневой позиции. Вебер подошел к Харкусу.

— Только что скатилась в воду третья гаубица. Это могло плохо кончиться, — сказал подполковник.

Харкус уловил упрек в голосе Курта.

— Мне ты этого не говори, — возразил он. — А то я спрошу, кто их так учил…

— Разумеется…

— Разумеется, Курт?! Или ты не видишь? Посмотри на Титце: защитные чулки велики, накидка застегнута неправильно, в правом очке противогаза нет незапотевающей пленки. Разве это порядок?!

Харкус направился к орудию, которое сейчас двигалось на середине реки. Вода доходила майору до колен, затекала в сапоги. Изо всех сил Харкус налег на щит и, подбадривая солдат, крикнул:

— Раз-два, взяли, еще взяли!

Вскоре он почувствовал, что артиллеристы ускорили шаг. Через несколько минут орудие подняли на высокий берег. Харкус, не оглядываясь на Вебера, поспешил к дороге, где его ждала подъехавшая батарея. Форсирование проходило слишком медленно, как будто не было ни командиров орудий, ни командиров взводов. Казалось, что никто из солдат и унтер-офицеров не знал поставленной задачи.

Харкус пошел к дороге. Это была батарея капитана Келлера. Со второй батареей связь была нарушена час назад. Харкус поставил Келлеру задачу: занять огневые позиции для стрельбы прямой наводкой. К девяти часам дивизион должен был выйти в район сосредоточения, где ему надлежало провести частичную дегазацию боевой техники и вооружения.

Капитана Келлера на миг охватило чувство неуверенности: сколько же дивизион должен работать в противогазах и накидках? Специальной химобработке личный состав дивизиона подвергался последний раз весной, а солдаты нового призыва об этом слышали только на занятиях да и то давно.

Келлер съехал к самой реке и взял руководство переправой в свои руки. Все сразу пошло быстрее.

Радист Келлера беспрерывно вызывал вторую батарею:

— «Раствор», «Раствор»! Я — «Кельма», Как слышишь меня? Прием.

Однако «Раствор» услышали только тогда, когда «Кирпич», «Кельма» и «Бетон» уже давным-давно были на противоположном берегу реки. Батарея задержалась, сбилась с пути и прибыла в указанное место только тогда, когда Харкус уже сидел на вершине холма, сняв мокрые сапоги. В третий раз Харкус заговорил с Вебером о боеготовности полка. Но и на этот раз они не пришли к единодушному мнению. Батарея прибыла, солдаты пели песни, смеялись, махали руками, все они были без противогазов. Желтая ракета, выстреленная Харкусом, оборвала песню. Наступила мертвая тишина, которую нарушил командир батареи, подав команду: «Газы!»

С вершины холма было хорошо видно, как выполняли эту команду солдаты.

— Смотри и все хорошенько запоминай, — сказал Харкус Курту. — Тогда ты уже не станешь больше со мной спорить и сможешь поставить задачи и замполиту и секретарю партбюро.

Колонна батареи тронулась в путь.

Шум движения первого дивизиона был услышан в поселке еще до того, как голова походной колонны вышла на последнюю прямую, которая вела к цели. Нарастающий гул моторов поднял на ноги всех жителей, и они поспешили распахнуть настежь окна и двери своих домов.

Женщины побросали свои дела и высыпали на улицу. Магазин, в котором только что было полно народу, почти мгновенно опустел. В детском саду и школе установилась необычная тишина. Как-никак произошло крупное событие: отцы и сыновья вернулись домой, грязные и уставшие, но живые и невредимые, а это что-нибудь да значило. Грязь можно смыть, а от усталости не останется и следа, когда как следует выспишься в чистой постели.

Детишки и женщины радостно махали солдатам руками, выкрикивали приветственные слова, хотя их невозможно было расслышать из-за рева моторов и лязга гусениц. Густая, раскаленная жарким солнцем пыль оседала на лицах и одежде, но какое это могло иметь значение? Солдаты снова были дома — это было самым важным. Радость возвращения невозможно сравнить ни с чем. Никакая другая радость не бывает такой глубокой, как не бывает более трогательного расставания, чем расставание солдата со своими родными и близкими.

Радость эта охватила и Харкуса, он еще никогда ничего подобного не переживал, по крайней мере здесь, в Еснаке.

На восторженные приветствия жителей отвечали не только солдаты, но и унтер-офицеры, и офицеры. Радость жителей передавалась всем, и, хотя большинство из солдат жили совсем не здесь, это событие они воспринимали как возвращение в родной дом. Радость возвращения сливалась с гордостью за те результаты, которых они только что достигли.

И хотя они не спали две ночи подряд, работая по нескольку часов в специальном защитном обмундировании, они все же благополучно форсировали со своими пушками водную преграду. Правда, после этого им удалось отдохнуть лишь спустя восемнадцать часов. Не все, разумеется, шло без сучка и задоринки, но зато они теперь оценили свои силы, почувствовали, на что способны.

Машина за машиной въезжала во двор казармы. Женщины уже расходились по домам, и только вездесущие неугомонные мальчишки еще долго крутились возле казарменных ворот, охраняемых часовым.

Харкус вошел в комнату секретарши. Фрау Камски, встретив его, сообщила, что полковник Венцель ждет его звонка.

— Разрешите, я угощу вас чашечкой кофе, товарищ майор? — вежливо спросила она, закончив деловую часть разговора.

— Да, пожалуйста, двойного.

В кабинете, куда прошел майор, тихо и прохладно. Окно задернуто шторой, и в стекло билась одинокая муха.

Харкус опустился в кресло и, вытянув ноги, на минуту закрыл глаза. Он слышал, как кто-то прошел по коридору, остановился перед его дверью, а затем быстро убежал.

«Наверное, это Курт. Он как раз передо мной прошел в штаб», — подумал офицер.