Он заметил ее в небольшой группе гостей, улыбающуюся и кокетничающую в обычной слегка вызывающей манере. Он избегал Лиз весь вечер, это правда. Но нужно было бы, наверное, иметь более тонкий слух, чем у него, чтобы уловить хоть какие-то нотки недовольства в ее голосе.

Она была очень хорошей актрисой. И Джаред отлично знал, что небезразличен ей. Он готов был поклясться на целой стопке Библий, что это так.

Он мрачно направился развлекаться, как порекомендовала ему Дейвон. Но его неотступно преследовало воспоминание о ней, ее образ в тонком платье... казалось, она стоит рядом и считает, сколько раз Лиз назвала его «мой дорогой». Он уже успел возненавидеть эти слова.

Сможет ли он забыть этот полудетский восторг Дейвон, когда она увидела танцевальную площадку? Как она назвала это? Восхитительно.

Если это было притворством, то это ей следует играть на Бродвее, а не Лиз.

Восхитительно. Это он восхищен, бессильно подумал Джаред, не в состоянии больше хитрить с самим собой.

Лиз крепко держала его за рукав, и он волей-неволей должен был прислушиваться к тому, что говорят гости. Однако мысли его продолжали бродить где-то далеко.

Когда ему встречалась новая женщина, которую он желал, он четко, до автоматизма знал, как надо себя вести. Самоконтроль никогда не подводил его. Джаред всегда получал то, что хотел, и только на своих условиях.

Он мог получить Лиз — на своих условиях. Когда угодно. Может быть, поэтому она и не была нужна ему.

Они встречались вот уже около двух лет, но он ни разу не спал с ней. Всегда находилась уважительная причина, чтобы это отложить, — внезапная поездка с проверкой в Кению, нефтяной кризис в Канаде, паника на бирже. Отговорки, гневно подумал он. Отговорки, скрывающие неприятную истину: то, что легкодоступно, — нежеланно.

Он отчетливо помнил ночь, когда Лиз хотела сделать этот шаг. Какое шестое чувство подсказало ему, что она настолько же холодна в постели, насколько старается это скрыть? Он не знал. Но она была так уверена в своей победе, что отказ явился для нее шоком. В себя она пришла очень быстро, надо отдать ей должное. Джаред ясно видел, как она взвешивает миллионы Холта и сексуальное отвращение к нему. Деньги явно перевешивали. Актерская слава непрочна, а в фильмы Лиз не приглашали. Ей необходима была уверенность в завтрашнем дне, которую могли дать его деньги. Теперь она с завидным упорством ждала, пока он передумает.

С того момента как он встретил Дейвон, эта вероятность уменьшилась на несколько порядков. Дейвон не была доступна, как Лиз. Дейвон обладала бешеным темпераментом, который даже не старалась сдерживать, ее язык мог выбивать искры из камней.

А ради ее тела можно было и умереть. И она сказала, что ей ни к чему его деньги.

Разумеется, усмехнулся он. Но ни один человек в мире не способен устоять перед их количеством. И чем скорее он позабудет о Дейвон Фрейзер, тем лучше.

С удвоенной решимостью Джаред повел танцевать сначала Лиз, потом других женщин. Он лично проследил, чтобы в лимузин, на котором Бенсон и Алисия должны были отправиться на брачную ночь в Торонто, погрузили все необходимое. Он долго стоял и махал рукой им вслед. Скользнув взглядом по Дейвон, как будто она была просто малознакомой ему гостьей, он наклонил голову и прислушался к словам Лиз.

— Дорогой, — говорила она, — ты не будешь против, если я останусь здесь на ночь? Мне ужасно не хочется ехать обратно с Вестонами, они такие зануды!

Джаред непринужденно ответил:

— Лучше не надо, Лиз. Мне завтра вставать с первыми петухами. Улетаю в Токио.

Он готов был поклясться, что в ее глазах промелькнула бешеная ярость. Но она только спокойно сказала:

— Как скажешь. Но мы так мало видимся...

— Я вернусь дней через пять, не больше.

— Пообедаем в «Плазе» в пятницу, — ответила она, — за нашим столиком. — И поднялась на цыпочки, чтобы плотно прижаться к его губам.

Он не почувствовал ничего. Словно бревно.

Десять минут ушло на то, чтобы проводить Лиз и Вестонов к их «линкольну», усадить и отправить восвояси. Тут же Джареда окружили еще несколько уезжающих гостей. Он с головокружительной быстротой спровадил и их и поспешил обратно к тентам. Там уже гремел тяжелый рок, гости танцевали и пили вино. Дейвон нигде не было видно.

Джаред стоял не двигаясь. Сердце тяжело стучало в груди. Он по-прежнему не понимал, что происходит. Что так мучает его? Желание? Или гнев оттого, что она исчезла? Или самое худшее — и то, и другое вместе?

Патрик с приятелями расположились за столиком, кажется, на всю ночь. Джаред подошел к ним.

— Ты видел Дейвон?

Патрик растерянно осмотрелся.

— Последний раз я видел, как она танцевала с Джерри. Извини, приятель...

Джаред, словно ищейка, обошел всю территорию, понимая, что поиски бессмысленны. Дейвон почти не спала последние два дня, да и свадьба подходила к концу. Она наверняка уже спит в своей комнате.

Но будь он проклят, если потащится к ее двери, словно какой-то любовник из дешевой оперетки!

А может, она вернулась в Торонто, подальше от «Дубков»? Ведь попрощалась же она с ним после танца. Попрощалась... Он мог вспомнить все до мелочей, как будто это произошло пять минут назад. Ее глаза — темно-синие, сверкающие, как опал на ее груди.

С внезапно вспотевшими ладонями он кинулся к парадной двери. Красная «мазда» стояла там же. Джаред быстро провел рукой по ее гладкому боку, словно машина могла рассказать ему что-то о своей хозяйке. Потом с чувством глубокого отвращения к себе сдернул с шеи галстук и вошел в дом, шагая через две ступеньки.

Дейвон вытерла нос найденной в кармане салфеткой, стерла слезы со щек рукавом и еще раз погладила по лбу кобылку.

— Спасибо, старушка, — прошептала она. Лошадь дернула головой, потом уткнулась теплыми губами в руку Дейвон.

На выходе из конюшен Дейвон сердечно поблагодарила работников, которые, несмотря на поздний час, пропустили ее внутрь как новоиспеченную падчерицу Бенсона.

До нее доносились звуки все еще играющей под тентами музыки. Дейвон прислонилась к ограде, невидящими глазами глядя на аккуратно подстриженную траву загона. После того как ее мать вышла замуж за своего третьего избранника, английского графа, лошади стали для Дейвон главным утешением. Это было время, когда ее определили учиться в кошмарную школу, где она со своим канадским акцентом и неуклюжим поведением немедленно превратилась во всеобщую мишень для нападок. Но по вечерам главный графский конюший учил ее верховой езде, которая давалась Дейвон на удивление легко.

Именно лошади помогли ей выдержать все те четыре года, пока граф не бросил ее мать ради какой-то богатой шведки и они с Алисией не переехали в Техас, к нефтяному магнату. Там Дейвон научилась совершенно иной манере верховой езды. Но лошади были такими же — они спасали ее, как Дейвон поняла намного позже, от затянувшегося одиночества.

Сегодня вечером, уйдя от гостей, слишком взвинченная, чтобы думать о сне, она переоделась в джинсы и свитер и пробралась к конюшням, просто чтобы почувствовать знакомый запах сена и погладить бархатистые конские морды. И сама не знала, почему вдруг расплакалась.