руку, потащил в дом, растолкал встречающих… А когда мы оказались в зале, он, представь, брызжет слюной, обнажает шпагу и предлагает мне сделать то же самое! Только я хотел сказать, что хочу его рассмотреть, пока он жив, вбегают полковник Бенкендорф, Куракин, Юсупов, берутся за руки и становятся между нами. Я решил не участвовать в этом хороводе и ушел.

– И никаких последствий?

– Сплетни.

– А где твой секретарь Антонио Джика?

– В Ливорно. Отправился к русской эскадре.

И вот тут Рибас решил задать вопрос, ради которого пришел:

– Говорят, Павел имел конфиденциальную беседу с герцогом Леопольдом в Тоскане о русских делах. Что слышно об этом в Неаполе?

– Будь осторожен, ибо ты слишком любопытен. Скажу, что знаю. Прусский посланник со времени посещения Павла ходит гоголем, австрийский ведет со мной нудные разговоры о гарантиях нашей внешней политики.

Паола в поисках мужа обходила гостиницу за гостиницей, но пока без результата, и, встретив рождество в кругу семьи, Рибас поехал к дому английского посланника Гамильтона, но особняк выглядел сумрачно, окна занавешены. На стук дверного молотка слуга лишь приоткрыл дверь.

– Мы никого не принимаем. Траур по умершей жене сэра Вильяма.

– Я ничего не знал. Я недавно в Неаполе, – сказал Рибас.

– Господин посол уехал два часа назад вместе с его святейшеством аббатом Гальяни за город, к себе на виллу.

На вилле Ангелика Рибас увидел Гамильтона в саду в обществе аббата и статуи Карменты- прорицательницы. Выслушав соболезнования, посланник представил его аббату, который сразу вспомнил о давнем письме Рибаса и был обрадован встрече. Он походил не на аббата, а скорее на философа с проницательным взором, случайно одевшего сутану. Гамильтон ушел в дом отдать распоряжения.

– Как здоровье русской императрицы? – вдруг спросил аббат. – Она не больна? Как себя чувствует? Сколько ей сейчас?

– Пятьдесят три.

– Вы приехали в Неаполь в момент знаменательный! – воскликнул аббат, взмахнув четками. – Я передал свои «Рекомендательные записки» генералу Актону. Они о немедленном вступлении Неаполя в Лигу нейтральных государств, которую возглавляет Россия. Два года я ждал, что моим советам последуют. И, слава Богу, дождался. Правительство и королевская чета одобрили Союз с Россией.

– Я поздравляю вас и спешу поздравить себя, – сказал Рибас. – Служа России, я остался подданным Неаполя.

– Официально документ называется «Акт, которым его величество король Обеих Сицилии приступает к системе морского нейтралитета, принятой в пользу свободы торговли и мореплавания».

– Документ отправлен в Петербург?

– Да. Наш посол Сан-Никола подпишет его и вручит императрице. Поэтому я и спросил о ее здоровье. Теперь надо молиться о ее хорошем самочувствии.

Прежде, чем проститься, Гальяни пригласил Рибаса к себе:

– У меня как раз будет Антонио Мареска герцог Серракоприола. Его прочат послом в Россию вместо Сан-Никола, и я поддерживаю его кандидатуру.

Герцог Серракаприола оказался совсем молодым человеком. От отца Рибас узнал, что он добивается новой должности. Знать Неаполя не хотела сближения с Россией и осмеяла протеже Гальяни. Говорили, что он неопытен и неуклюж в свете. С юношеской непосредственностью герцог спрашивал Рибаса:

– Обязательно ли являться перед русской императрицей в шубе? Разрешено ли послам танцевать на балах? Должна ли моя жена целовать руку императрице? Не стану ли я вассалом Екатерины, если поцелую руку ей?

Рибас смеялся, успокаивал молодого красавца, понравившегося ему обаянием и простотой. Но позже герцог задавал те же вопросы в Вене императору Иосифу II, который сказал ему: «В этом мире целуют так много разных предметов. Почему не поцеловать и руку императрицы?»

В этот день Рибас нашел Паолу Скрепи в кофейном доме в обществе плохо одетого мужчины. «Уж не содержит ли она его на мои деньги?»

– Где вы пропадаете, сеньор, я уж не знала, что и думать, – запричитала женщина. – Завезли меня сюда и бросили, как мой правоверный. А я узнала кое-что для вас, чтобы вы не мучились угрызениями совести и отдали долг мне, а не моему муженьку. Он жил тут у почтовика на Корсо и уехал в Париж.

– Парижский адрес он не оставил?

– Оставил. Но как же я?

Рибас вручил Паоле часть «долга» взамен парижского адреса курьера Скрепи и поехал домой. На крутом спуске кучер вдруг стал осаживать лошадей – они оскалили зубы, развернув головы в стороны – от резкой остановки Рибас чуть не вылетел из коляски и увидел, что дорогу им преградили трое верховых. Один подскакал к вышедшему из экипажа Рибасу. Это был Ризелли. Простонародная куртка белого сукна расстегнута, а лосины столь узки, что, верно, требовалось несколько слуг, чтобы снять их с хозяина. Он запрокинул голову в шляпе с фазаньими перьями и рассмеялся:

– Какая встреча после стольких лет! Скажу вам сразу: за давностью наша юношеская дуэль потеряла для меня всякую остроту. Теперь нам самое время соответствовать своим годам.

– Это не лишне, – отвечал Рибас. – Впрочем, для меня все обернулось иначе: я каждый день ощущаю последствия того, что было в юности. Мое теперешнее положение – все еще результат того, что случилось когда-то.

– Разве ваше положение теперь столь незавидно? – Ризелли гарцевал на лошади.

– Отнюдь, – отвечал Рибас. – И вы это отлично знаете. Но жизнь моя могла сложиться совсем иначе.

– Таковы законы жизни, – сказал Ризелли и объехал вокруг собеседника. – Невзначай растоптанный цветок может прорасти мечом. За все приходится расплачиваться.

– Цветок никто не хотел топтать. Только лелеять. А вот высокомерие и безнаказанность ведут к его гибели. Ваш клан, Ризелли, был сильнее, поэтому вы до сих пор употребляете аллегорию о мече.

– Был сильнее? – усмехнулся Ризелли. – Разве что-то изменилось?

– Да. Вы и теперь сильны, – спокойно отвечал Рибас. – Но меня это не затрагивает.

– Неужели? Жизнь любого смертного висит на волоске.

– Любого, – согласился Рибас, – значит, и ваша тоже.

– Не будем упражняться, в логике, когда дело ясно, как созревший плод. На вашей совести верный мне человек.

– Он на вашей совести, Диего. Я только в неведении: каковы ваши цели?

Ризелли подъехал к собеседнику почти вплотную – его шпага на поясе была в полусажени от Рибаса.

– Мы верны Неаполю Бурбонов, – отвечал он. – Сближение с Россией – это измена. Если мы не договоримся сейчас – берегитесь.

Пришло время блефовать, и Рибас сказал:

– А я советую беречься вам. Мне было легко получить список ваших людей в Петербурге. Если с головы кого-либо из моих родственников упадет хоть волос, эти списки станут известны.

Он вернулся в экипаж и велел кучеру ехать не мешкая. Ни Ризелли, ни его люди не преследовали Рибаса.

Итак, «обмен любезностями» с Ризелли поставил точку на пребывании в Неаполе. Но чтобы подчеркнуть свою независимость от враждебного клана и дать понять, что он совершенно свободен в своих действиях, Рибас побывал вместе с графом Андреем на балу в Казерете. На плацу возле дворца экзерцировали липороты под присмотром самого Фердинанда.

– Вот так с самого утра, пока не начнут спотыкаться, – сказал граф Андрей.

Гости дождались появления королевы, которая, не выходя из кареты, приняла рапорт супруга. Фердинанд явился в театральную залу со свитой офицеров, которые на ходу вытанцовывали, а потом