были создателями множества миров и что то же самое будут делать его ученики и последовательницы. Нужно только совершить первый шаг: отречься от всего вещественного и материального. В Курляндии он преподавал магическую демонологию по книге Моисея, и, не имея никаких доходов, жил в невероятной роскоши. После ужина имел обыкновение облегчать жизнь своих слуг и выбрасывать немытые золотые тарелки в окно. Нет, он не был царем Мидасом, который к чему не прикасался – все обращалось в звонкий металл, но размеры жемчужин и драгоценных камней мог увеличивать, когда того пожелает.

Бецкий заволновался, когда узнал, что Калиостро мог из ничего делать янтарь и плавить его. Для пополнения янтарной комнаты таланты мага пришлись бы как нельзя кстати.

Ивану Ивановичу стало известно, что курляндцы решили избрать Калиостро своим герцогом вместо Петра Бирона, которым были недовольны, и встревоженный Иван Иванович решил все открыть Екатерине во время послеобеденных чтений, но успокоился известием о том, что в семействе графов Медемов Калиостро признался, что он не только не Калиостро, но даже и не граф, а великое лицо, которому пока нельзя открыть истину человечеству. Но тайно от всех домашних Бецкий встретился с великим мистиком, пил с ним кофе с печеньем, говорил недолго, а потом объявил Хозикову, Насте, Рибасу и Миниху:

– Я могу сказать одно. Его французский плох, а итальянский вульгарен.

Тем не менее петребургские масоны заволновались: секретарь Екатерины Елагин полновластно завладел вниманием Калиостро, а охотников приобщаться графских тайн было множество. Тихой сапой маг и мистик приобрел вес в Петербурге. Светские дамы за элексир молодости платили большие деньги. Ажиотаж нарастал, и в конце концов в среде масонов стали распространять билеты на встречу с основателем египетской ложи. Один билет Рибас вручил своему ученику-масону корпусному лейтенанту Ливио, а с двумя другими отправился к Виктору Сулину.

– Ну, что же, едем, – сказал путешественник. – Впрочем, я не сомневаюсь, что ваш египетский масон из одного ряда с братьями Пелье, что живут на Большой морской у графа Остермана и возвращают зрение киевским слепцам, которых они в глаза не видели.

По дороге в елагинскую ложу Виктор рассказывал:

– Мне говорили, что барон Гейкинг посетил Калиостро. И тот предложил барону вызвать дух его умершего дяди. И этот дурак-барон согласился. Но с условием: как только дух дяди появится, он в него выстрелит из пистолета.

– И что же?

– Конечно, Калиостро отказался. Духи – его собственность, а кто же позволит палить из пистолета в свою собственность?

– А в лаборатории елагинской ложи, – рассказывал в свою очередь Рибас, – Калиостро варил в тигле ртуть с красным перцем. Потом тигель запечатали гипсом, через три дня вскрыли – а там серебряный слиток с прожилками золота.

– Чуду подобно.

– Но граф остался недоволен. Сказал, что в другой раз все будет наоборот: золото с прожилками серебра!

– Но что вас заинтересовало в этом человеке, Джузеппе?

– А то, что он не создал чуда света, не издал книгу, поразившую всех мудрецов, не разрушил Вавилон, но имеет всеевропейскую славу. Чем он этого достиг? И почему, имея средства купить подходящее герцогство, не хочет жить на покое.

Масоны на этот раз собрались не в тайной темнице, а в просторной зашторенной, скудно освещенной зале. Тут были и испанский посланник Нормандец, и неаполитанский Сан-Никола, и прусский Герц, и генерал Мелиссино, и статс-секретарь Безбородко – одним словом, весь цвет столицы. Публика в ожидании перешептывалась, как на похоронах. Елагин поставил на черный бархат стола хрустальный сосуд-шар с водой и оставил зажженными три свечи, и все замерло, когда из внутренних покоев появился небольшого роста человек в платье-балахоне из тяжелого шелка мышиного цвета. На платье от плеч до пят были вышиты непонятные фигуры-символы и иероглифы – сочно-красные, как раны. С головы свисали золото- парчевые ленты, схваченные на затылке венком из цветов, осыпанных драгоценностями. На нагрудной ленте изумрудного цвета изображались разного рода жуки. На красношелковом поясе висел широкий рыцарский меч с рукоятью в форме креста. Человек заговорил тихим голосом, в котором слышались обертоны глубины и мощи.

– Честь, мудрость, единство. Благотворительность, благоденствие. Великие тайны и вселенская благодать! Покорность! Ум! Страсть! – Голос овладел вниманием публики, мощь его росла. – Мы! Мы, Великий Кофта! Единственный на земле Великий Кофта. Ясновидящий и гроссмейстер великого египетского масонства. Мы даем знать вам о нашем присутствии! Воплощение богов на земле. Миры дают нам знаки. Мы познаем их. Мы стремимся. Мы здесь, и никто не разлучит нас с миром – ни время, ни злые силы, ни смерть.

Из воздуха, из свечного полумрака на стол посыпались медные и серебряные треугольники, лопатки, осьмиугольники, молотки, кубы, мертвые головы, отвесы, глобусы… Все это, как бы не имея веса, мягко опускалось на стол. Наместник Великого Кофты поднял хрустальный сосуд со стола, вода окрасилась голубым, и все увидели, что внутри сосуда сияет звезда. Но вдруг атмосферу безмолвного изумления разрушил чей-то голос:

– Там не вода!

Десятки голов разом повернулись к негодяю – это был ученик господина подполковника Ливио, вертопрах и ловелас. Калиостро без сил рухнул в кресло. Миновала минута – шиканья смолкли.

– Подойдите ко мне, – приказал Калиостро. Ливио осторожно приблизился. Калиостро встал, взял сосуд и выплеснул на Ливио воду. Все ахнули, засмеялись. Ливио жалко улыбался и отряхивался.

– Мне мешают, – сказал Калиостро. – Мне мешают, но помешать не могут. Сегодня я не смогу извлечь из небытия души умерших. Займемся живыми.

Он усадил Ливио в кресло и осыпал его такой площадной бранью на французском, итальянском и немецком, что все оторопели. В итальянских фразах Рибас явственно различил сицилийский акцент. Завеса таинственности спала, и Рибас увидел перед собой располневшего широкоплечего мужчину с толстым загривком и низким лбом. Он походил на карлика с беспокойным взглядом и суетливыми жестами. Широкий нос, мясистые губы, влажные от слюны, лицо темно-красное, ручки и ножки в непрестанном движении.

– Чью тень из числа тех, кто здесь не присутствует, вы хотели бы вызвать?! – вскричал Калиостро, обращаясь к Ливио. – Напишите! – Он передал ему пергамент и карандаш. Ливио что-то написал, маг стоял к нему спиной и командовал: – Сожгите пергамент на свече!

Ливио исполнил повеление, а чародей схватил пепел пергамента, растер его в ладонях и посыпал им голову лейтенанта.

– Пройдите сюда! – Он вывел Ливио за занавес, натянутый меж колонн, выхватил меч и принялся рассекать, рубить и жалить мечом пространство.

– Что вы видите в полнейшем мраке, который вокруг вас? – вопрошал маг.

– Юношу в красном плаще, – отвечал Ливио из-за занавеса.

– Где он находится?

– В лесу…

– Что на земле?

– Отверстая могила.

– Мысленно попросите юношу, чтобы он показал вам тень того, кого вы хотите видеть.

– Я вижу! – Через секунду раздался испуганный голос лейтенанта.

– Где он? – спросил Калиостро.

– Он лежит на полу… на ковре…

– Кого еще вы видите?

– Больше никого не вижу.

– Мысленно попросите юношу, чтобы ему помогли!

– Да! – воскликнул Ливио. – Я вижу людей, слуг… Они его поднимают, несут… Укладывают в постель…

– Что он делает?