Андре метался по кровати. Два отпечатка детской ладони резко контрастировали теперь с бледностью его лица, которое, впрочем, слегка порозовело. Полковник одарил господина Ле-кока пронзительным взглядом, который стоил многих слов; затем, придав своей послушной физиономии выражение глубокого удовлетворения, он воскликнул:

– Доктора, Приятель, и немедленно! Одна нога здесь, другая там! На детей порой снисходит благодать! Наша маленькая Фаншетта сотворила чудо!

Девочка смеялась и плакала.

– Он заговорит? – спросила она.

Затем в радостном волнении она повторила:

– Я была уверена! Я была уверена!

И вдруг Фаншетта стремительно убежала.

– Догони ее! – приказал полковник.

– Да пошла она к черту! – выругался Лекок. – Чем все это кончится?

Андре Мэйнотт попытался открыть глаза. Полковник приложил палец к губам и приблизился к кровати.

Если бы веки Андре могли в этот миг приподняться, он увидел бы у своего изголовья святого апостола. Но старик напрасно ломал комедию: Андре еще не пришел в себя.

– Приятель, – произнес полковник холодным повелительным тоном, оценив состояние больного, – вам здесь больше незачем оставаться. Дело принимает серьезный оборот, и значит, я займусь всем сам. Да, это будет мое последнее дело! Я понял, я пришел к выводу, Приятель, что этот малый, возможно, нам когда- нибудь пригодится. Если у господина Шварца заведется слишком много миллионов и он станет слишком самостоятельным…

– Он заговорил? – громко спросила Фаншетта, влетев в комнату; от быстрого бега девочка вся раскраснелась.

Полковник стоял у кровати в позе человека, оказывающего помощь больному. Фаншетта бросилась ему на шею.

– Я послала за доктором, – сказала она, – за любым доктором. И распорядилась насчет коляски.

– Ну что за ребенок! – пропел старик.

– А зачем коляска? – удивился господин Лекок.

– Затем, что он мой! – решительно ответила Фаншетта. – Затем, что без меня он по-прежнему был бы мертвым, затем, что я его очень люблю… Люблю так же сильно, как ненавижу тебя, слышишь, Приятель?.. Он переедет к нам, правда, дедушка? И я сделаю все, чтобы ему не было скучно.

Полковник таял от восхищения:

– Во всем мире не найдется второго такого ребенка!

– Что ж, все к лучшему! – ухмыльнулся господин Лекок. Андре Мэйнотта перевезли в дом на улице Терезы, его лечил знаменитый доктор, который врачевал господина Вилеля. Фаншетта три дня ухаживала за больным, как взрослая. На эти три дня она забыла об играх и ни разу не обругала Приятеля-Тулонца. Лишь к вечеру третьих суток Андре Мэйнотт обрел дар речи. Он избежал угрожавшей ему смертельной опасности. У его изголовья сидел старик с суровым лицом библейского патриарха. О колени старика опиралась удивительно красивая девочка с копной густых волос, бледным лицом и огромными глазами. Андре хотел что-то сказать, но его губы прикрыла маленькая детская ручка и нежный голосок произнес:

– Пока нет!

Пришел доктор. Он направлялся в Тюильри и был при всех своих наградах. Андре решил, что ему снится сон.

Он действительно лежал в полубреду, ибо осознание случившегося несчастья так и не вернулось к нему. Прошлое было скрыто за плотной завесой.

На следующее утро Андре заплакал. Пришлось увести Фаншетту, потому что она рыдала громче, чем он. Старик с лицом патриарха сказал просто и ласково:

– Сын мой, здесь вы у добрых людей. Прошло трое суток с тех пор, как вы потеряли сознание, находясь в церкви Сен-Рош. Мы сделали для вас все, что могли.

Понадобилось две недели, чтобы Андре смог встать с постели. К хозяину дома он питал чувство признательности, смешанное с глубоким уважением, а веселость Фаншетты вызывала у него порой улыбку. С Фаншеттой они вели вдвоем долгие разговоры; казалось, их связывают какие-то общие воспоминания, но Фаншетта, несмотря на свой возраст, умела хранить тайны. На протяжении всего пребывания в доме на улице Терезы Андре ни разу не видел господина Лекока. Между тем последний регулярно появлялся утром и вечером, однако полковник всегда принимал его в своем кабинете.

Нередко мысли Андре путались, поскольку его голова и сердце перенесли тяжелый удар. В эти часы смутная жажда отмщения порождала в его мозгу странные фантазии. Можно было, например, подумать, будто он пытается понять, что кроется за спокойствием, которым дышало благородное лицо почтенного старца.

Наконец пришло время прощаться, и Андре сказал хозяину дома:

– Я благодарю вас за щедрое и бескорыстное гостеприимство. Вы даже не поинтересовались, кто я такой.

– Я это знал, – произнес полковник с доброй улыбкой.

Андре опустил глаза.