– Терпение! Не шевелитесь. Я уже принялся за работу!

Заскрежетала сталь, и воцарилась тишина. Трехлапый трудился, поддерживаемый Лекоком; однако рука последнего уже начинала уставать. Два свидетеля этой невидимой сцены замерли за стальной решетчатой дверью; разговор Лекока и Трехлапого позволял им догадываться почти обо всем, что происходило возле сейфа.

– Наверху все еще танцуют, – продолжал калека, – а вот и винт, который надо выкрутить. Сколько же здесь всего таких? Одиннадцать! Для этого понадобится время!

– Так поторопитесь же, – воскликнул Лекок, не в силах скрывать боль, – поспешите, черт побери!

– Я и так спешу, патрон. Вы успели обменять фальшивые банкноты на подлинные?

– Нет, фальшивые лежат у моих ног.

– Хотите, я подменю их?

– Нет… продолжайте вашу работу!

Голос Лекока, отрывистый и жесткий, выдавал его страшное нетерпение. Страдалец чувствовал потребность говорить, чтобы заглушить боль, и продолжал:

– Когда я услышал, как вы вошли, я как раз собирался делать то, что делаете сейчас вы. Эй, вы что, уснули там, что ли? Дайте сюда отвертку!

– Второй винт вывернут! – заявил Трехлапый.

Лекок тяжело задышал.

– Не зная, кто это может быть, – продолжал он, – я погасил фонарь.

– Вы человек осторожный, патрон, предусмотрительный. А вот и третий винт. Можно подумать, что я всю жизнь только и выкручивал винты!.. А все-таки признайтесь, что этот Андре Мэйнотт ловко придумал: начинить рукавицу загнутыми внутрь шипами! Тогда, в Кане, дельце у вас выгорело… Так, значит, он знал, что барон Шварц купил сейф Банселля?

– Вот уже семнадцать лет, как он выслеживает меня, словно краснокожий дикарь, идущий по следу своего врага! – выругался Лекок. – Что там, четвертый винт держится прочнее, приятель?

Трехлапый закашлялся во второй раз. Было сделано второе признание, и сделано весьма недвусмысленно. Лекок не стал возражать против слов: «Тогда, в Кане, дельце у вас выгорело»!

– Кое-где они заржавели, – сказал Трехлапый, – и ржавчина не пускает… Мне кажется, что этот мошенник проник в Сообщество не для того, чтобы красть, но чтобы быть поближе к вам!

Без Фаншетты… – начал Лекок, скрежеща зубами от боли. – Поторопись, приятель! Полковник был Хозяином, но полковник глядел на все глазами графини Корона.

– Да, да. Бедняга, его песенка спета. Его изворотливости можно было только позавидовать, уж он бы не дал схватить себя за лапу! То, что удалось один раз… Вы отпустили руку, патрон?

– Никогда не думал, что ты такой тяжелый! – проворчал Лекок.

– Крепитесь! Вот пятый винт… надо же до такого додуматься – выставить боевую рукавицу у матери юной Эдме, словно какую-нибудь реликвию!

– Ты просто весь трясешься, когда произносишь имя этой девицы!

– Да еще прямо напротив вашего окна! – завершил калека. – Ясное дело, что нарочно, чтобы вас искушать! Вы опять дергаетесь, ваш пот капает мне на лоб… Хотите немного отдохнуть?

В ночи раздался серебряный звон. Невидимые часы пробили полчаса.

– Нет! – ответил Лекок; в его голосе затаилась ярость. – Продолжай!

– Тогда держитесь! Надеюсь, вы понимаете, что я тут разболтался только потому, что хочу вас немного развлечь? Так поступают зубодеры… Я прекрасно понял, почему там, в «Срезанном колосе», вы приказали мне обделать это дельце так, чтобы полиция пустилась по следам Брюно! Ах! Какой же он мошенник! Как он вас обвел вокруг пальца! Я даже догадываюсь, отчего вы имеете зуб на семейку Лебер. Заметьте, я больше не произношу «на юную Эдме», раз это имя в моих устах действует вам на нервы. Я даже понимаю, чего вам дался этот Мишель, ведь если он действительно сын Андре Мэйнотта… Но зачем губить двух остальных молокососов? Этьена и Мориса?

– На всякий случай, – ответил Лекок. – Они родственны^ ми узами связаны с домом Шварцев, и наверняка знают тех, кого им не надо знать. Соединить всех шестерых: Андре Мэйнотта, обеих Лебер, Мишеля, Этьена и Мориса было поистине гениальной находкой. Главное, что все они, хотя и по разным причинам, находятся на подозрении: математический закон ассоциации Черных Мантии здесь строго соблюден. Дело сладится еще лучше, чем процесс в Кане!

Трехлапый добродушно засмеялся, даже раскашлялся от смеха.

– Да, да, – согласился он. – Держитесь, уже седьмой винт. В школе права Черные Мантии имели бы медаль. Однако на все может найтись своя закавыка… Ведь если это Андре Мэйнотт подшутил над вами, значит, он мог пойти и дальше, дойти до префектуры и выдать ассоциацию.

– Я больше не могу! – простонал Лекок.

Лишившись поддержки, Трехлапый, боясь упасть, вцепился в его одежду. Лекок вытянул затекшую руку и пошевелил пальцами.

– Андре Мэйнотту, – отвечал он, отирая пот со лба, – грозит виселица, на его шею накинуто две или три петли. Не будь этого, то что бы там полковник ни говорил, Андре Мэйнотт уже давно лежал бы на дне канала… Продолжай же свою работу, я потерплю; сколько тебе еще осталось?

– Идет девятый.

– Стой!