– Я бы решился на все по вашему приказанию, патрон, но возраст не подходит.

– С какого ты года?

То ли с тысяча восемьсот второго, то ли с тысяча восемьсот третьего, черт знает. Для брачных дел мне никогда не требовались документы.

Он попытался игриво ухмыльнуться, а Лекок, вытянувшись на своей козетке, проворчал:

– Да, было бы дело, кабы не эти двадцать лет да не твоя фигура… Твои палачи потрудились на славу: тюремщик Симон перестарался, отделывая тебя, старина!

Он разразился смехом, а Трехлапый, тоже смеясь, ответил:

– Точно, отделали они меня так, что лучше некуда, патрон.

– А ты убивал, Матье? – внезапно спросил Лекок, не переставая смеяться. Он, видимо, решил воспользоваться подходящим моментом и вытянуть из компаньона ответ на давно интересующий его вопрос. Однако Трехлапый, не теряя хладнокровного веселья, отпарировал:

– А вы, патрон?

Увидев, что Лекок нахмурился, он добавил:

– Вы знаете, что барон Шварц в салоне, а баронесса в будуаре?

В двух шагах друг от друга! – подтвердил Лекок, внезапно развеселившись от какой-то новой мысли. – Дверь между ними закрывается только на задвижку. Интересно, на что он способен, этот эльзасский Отелло?

– Баронесса знает, что он там, – ответил Трехлапый. – Она под густой вуалью.

Господин Лекок приложил ко лбу кончик пальца.

– Тут у меня целые миры! – горделиво и с глубоким убеждением объявил он. – Мы далеко пойдем, господин Матье, и вы обретете пару ног, если это можно обрести за банковские билеты. Кстати, насчет банковских билетов, как там обстоят дела с нашими?

Трехлапый расстегнул бархатный пиджак и вынул из кармана бумажник.

Пока он его открывал, господин Лекок делился своими соображениями дальше:

– Пуская барон с баронессой ждут. Им надо показать, где раки зимуют. Тут сейчас разыграется любопытная сценка. Я все держу в своей голове, все!

Калека протянул ему две бумажки. Лекок подошел к нему, чтобы их забрать.

– Да, пускай они подождут, – поддакнул Трехлапый, – к тому же вам надо знать, что говорить, а для этого выслушайте мой рапорт.

Господин Лекок не отвечал. Он разглядывал два банковских билета с чрезвычайным вниманием.

– Какой из них настоящий? – спросил он. – А ты пока приступай к рапорту.

Он вставил в глаз маленькую лупу, какой пользуются часовщики, и приблизился к лампе. Трехлапый, глядя на патрона посверкивающими глазами, заговорил:

– Прибыв в замок, я встретил у его ворот юную Эдме Лебер.

– Почему ты об этом упоминаешь?

– Сейчас поймете. Господин Шварц принимал меня, а госпожа Шварц юную Эдме Лебер.

– У тебя такой странный голос, старина, когда ты произносишь это имя «юная Эдме Лебер», – заметил Лекок, не отрывая глаз от банковских билетов.

– Еще бы! Такое прелестное существо! У меня парализованы ноги, а не сердце.

– Ну что ж, эти купюры не отличить друг от друга. А ты все еще продолжаешь разыгрывать с графиней Корона сказку «Красавица и чудовище»?

– Я люблю женщин! – несколько напыщенно ответил Трехлапый.

– Я тоже! – сказал Лекок, скрывая улыбку. – Странный ты все-таки тип, господин Матье! Похоже, ты был изрядным весельчаком, когда пользовался ногами.

– Я и без ног продолжаю оставаться изрядным весельчаком, – сухо заметил калека. – Купюры вам подходят?

– Думаю, в банке ничего не заметят. Надо печатать, и быстро!

– Уже приступили. Я дал чек заранее.

– Браво! На это, старина Матье, можно купить целый сераль!

– На это? Вы что, собираетесь со мной рассчитаться… – начал Трехлапый кислым тоном.

– Как ты, однако, недоверчив! – возмутился Лекок, не теряя самодовольства, составлявшего его силу. – Мой план – настоящий шедевр, мы не будем отступать от него. Знаешь, бывает такая охота, когда живых птиц приманивают на чучела? Я, как и ты, не питаю пристрастия к фальшивомонетчикам. Жалкая профессия! Сколько можно напечатать за двадцать четыре часа?

– Два миллиона в день. Если постараться.

– За три дня шесть миллионов. В среду я пристрою все, что мы отпечатаем… Докладывай дальше!

– Во время беседы с бароном я обронил словечко о том самом деле…