– Ах! Я должна была догадаться об этом сама!

Потом принималась в тысячный раз сомневаться:

– Скажи мне всю правду! С такими вещами не шутят, я мечтала о смерти! Она… так прекрасна… так молода…

– Да, – соглашался Мишель, любуясь чистым светом, лучившимся из девичьих глаз, – да, она молода и прекрасна, но она моя мать… Как я мог так долго не видеть тебя, моя дорогая Эдме?

– Вот именно, как?.. И почему, Мишель, главное, почему? Ты просто меня не очень любишь, вот и все!

Он попытался опровергнуть это заявление поцелуем, нежным, дружеским и невинным: руки Эдме предостерегающе легли на его губы. В долгой любви, уходящей корнями в детство, всегда много настоящей человеческой нежности. Эдме оставалась чистой, как ее улыбка.

– Злая девчонка! – ласково пожурил ее Мишель. – Мне пришлось выдать чужую тайну, я и сам в нее не до конца посвящен. Это может погубить человека, любимого мною больше всех на свете… после тебя… после тебя или рядом с тобой: я не знаю, кого из вас я люблю сильнее: тебя или мою мать!

– Я буду любить ее так же крепко, как и тебя! – пообещала Эдме.

Ее маленькие изящные пальцы с материнской лаской раздвинули волосы юноши; Эдме и в самом деле походила сейчас на нежную мать, которая дождалась наконец сына после долгой разлуки и радуется тому, как он вырос и возмужал.

– Значит, нас стало трое! – тихонько произнесла девушка и, перестав улыбаться, спросила: – Как ты думаешь, сможет она меня полюбить?

– Она будет тебя обожать… позднее.

– Вот как! Позднее… – промолвила Эдме, впадая в задумчивость.

Мишель ловил губами кончики ее пальцев.

– Я достаточно повидала свет, – заговорила девушка, – сбоку, разумеется, в приоткрытую дверь, но мне совершенно ясно, что такие отношения, как у нас с тобой, вызвали бы неодобрение в приличном обществе. Мы наедине, моя матушка слаба и больна. Ты, такой молодой и такой… какую жизнь вы ведете, господин Мишель? Я… такая безумная и беззащитная…

– И такая святая! – с уважительной насмешкой прервал ее Мишель. – Свету нечего соваться в наши отношения, Эдме.

– Я беспокоюсь только из-за твоей матери.

– В мои отношения с матерью свету тем более соваться не стоит, – угрюмо заметил юноша.

– Верно! Я сразу не сообразила, – воскликнула девушка простодушно и с какой-то невольной радостью. – Ты же не можешь быть сыном барона Шварца!

Он опустил глаза, и Эдме снова охватила руками его голову.

– Бог знает, что я болтаю! – вскричала она. – Я так долго, так долго страдала! Это не упрек, мой милый Мишель, а извинение. Мне хочется говорить о твоей матери, она вызывает такое уважение и такую любовь…

– Она будет тебя обожать, – повторил Мишель. – Я уверен в этом.

– А твоя сестра! Она давно уже стала моей сестренкой! Сколько раз ее смех прогонял тоску из моего сердца… Неужели ты позволишь, чтобы состоялась эта ужасная свадьба? Бланш! Милый ангел! Отдать ее господину Лекоку!

Наш герой Мишель, приняв важный вид, ответил:

– Дорогая, мы еще поговорим об этом. Я знаю, почему ты так не любишь господина Лекока!

– Знаешь, почему я так не люблю господина Лекока! – повторила девушка, глядя на Мишеля чуть ли не с ужасом.

Он разразился смехом.

– Кто там? – раздался из соседней комнаты голос старой дамы, разбуженной второй раз.

– Это я, дорогая госпожа Лебер, – снова успокоил ее Мишель.

– Ах, ты явился наконец, бродяжка?.. Эдме, дитя мое, подай мне лампу и пяльцы, я хочу поработать немного!

И тотчас же принялась похрапывать.

– Ее бедная голова становится слишком слабой, – печально произнесла Эдме.

Между госпожой Лебер и Мишелем давно уже установилась нерасторжимая связь. Старая дама, не забывшая о героически добытом хворосте для их камина, продолжала считать юношу отважным мальчиком с добрым сердцем и не умела произносить его имени без улыбки.

– Когда мы поженимся, дорогая, – с чувством заговорил Мишель, – мы сможем сразу погасить все ваши долги. Я столько думал все это время о нашей бедной маме Лебер…

– Ты так испугал меня, – прервала его Эдме, – когда вдруг объявил: «Я богат».

– Я должен рассказать тебе потрясающие вещи. Это, конечно, большая тайна, но разве я могу скрыть что-нибудь от тебя!

Он поднялся и поплотнее притворил дверь в соседнюю комнату. Эдме наблюдала за ним удивленным взглядом. Мишель пояснил тоном полушутливым-полуторжественным: