тюфячком.

Они тут же отдают деньги и забирают покупку. Белокурый мальчик горько плачет: у него отнимают его коляску, и, видя, как он к ней привязан, Овечка несколько примиряется со своей немодной покупкой.

Они выходят на улицу. По коляске не видно, есть ли в ней еще что-нибудь, кроме подушек. С таким же успехом в ней мог бы лежать и ребенок.

Пиннеберг то и дело кладет руку на край коляски.

— Теперь мы — заправская супружеская чета, — говорит он.

— Да, — отвечает она. — А коляску придется все время держать внизу, в мебельном складе. Нехорошо это.

— Нехорошо, — соглашается он.

В понедельник вечером, вернувшись от Менделя домой, Пиннеберг спрашивает:

— Ну что, пришли деньги из больничной кассы?

— Нет еще, — отвечает Овечка. — Должно быть, завтра придут,

— Да, конечно, — говорит он. — Так скоро и не могли прийти.

Но денег нет и во вторник, а первое уже на носу. Жалованье все вышло, а от неприкосновенного запаса в сто марок осталась едва ли половина.

— Их ни в коем случае нельзя трогать, — говорит Овечка. — Это все, что у нас осталось.

— Да, — говорит Пиннеберг и начинает потихоньку злиться. — Деньгам пора бы прийти. Завтра утром пойду поддам пару.

— Подожди до завтрашнего вечера, — советует Овечка.

— Нет, завтра в обед пойду.

И он идет. Времени в обрез, об обеде в столовой нечего и думать, и проезд стоит сорок пфеннигов. Но он понимает: тот, кто должен платить, обычно не спешит, спешит тот, кто получает. Нет, он не намерен скандалить — он просто поддаст пару, чтобы подтолкнуть дело.

Так вот, он приходит в правление больничной кассы. Правление со швейцаром, огромным вестибюлем и хитро разгороженными залами, где находятся кассы, — словом, образцовое правление.

Сюда приходит маленький человек Пиннеберг, он хочет получить свои сто, а может, и сто двадцать марок — он понятия не имеет, сколько останется за вычетом больничных расходов. Он приходит в огромное роскошное, светлое здание. Он стоит такой маленький, такой невидный, посреди гигантского зала. Пиннеберг, дорогой мой, сто марок? Тут ворочают миллионами. Для тебя что-то значат сто марок? Для нас они ровно ничего не значат, для нас они не играют никакой роли. То есть какую-то роль они все же играют — в этом ты со временем убедишься. Хотя этот дом построен на твои взносы и на взносы таких же маленьких людей, как ты, но это не твоего ума дело. Мы распоряжаемся твоими взносами в полном соответствии с законом.

Утешительно все-таки видеть, что за перегородкой сидят такие же служащие, как и он сам, в известном смысле его собратья. А то он совсем оробел бы среди всего этого мраморно-эбенового великолепия.

Пиннеберг оглядывается по сторонам. Ага! Вот это-то ему и нужно: окошко на букву «П». Тут сидит молодой человек, успокоительно доступный, не за запертой дверью, только за перегородкой.

— Пиннеберг, — говорит Пиннеберг. — Иоганнес Пиннеберг. Членский билет номер шестьсот шесть — восемьсот шестьдесят семь. У нас родился ребенок, я уже писал вам относительно пособия по родам и кормлению…

Молодой человек роется в картотеке, у него нет времени взглянуть на посетителя. Но все же он протягивает руку и произносит

— Членский билет.

— Пожалуйста, — говорит Пиннеберг. — Я уже писал вам…

— Свидетельство о рождении, — произносит молодой человек и снова протягивает руку.

— Я уже писал вам, коллега, — кротко говорит Пиннеберг, — я уже прислал вам все справки, полученные из родильного дома.

Молодой человек поднимает глаза и видят перед собой Пиннеберга.

— Так чего же вам еще надо?

— Мне хотелось бы знать, есть ли решение по моему делу. Высланы ли деньги. Мне нужны деньги.

— Всем нужны деньги.

— Высланы ли мне деньги? — еще более кротко спрашивает Пиннеберг.

— Не знаю, — отвечает молодой человек. — Если вы делали письменный запрос, значит, и о решении вас известят в письменном виде.

— А не могли бы вы справиться, есть ли уже решение?

— У нас все решается быстро.

— Видите ли, деньги должны были прийти уже вчера.

— Почему вчера? Откуда вы знаете?

— Я высчитал. Если у вас все решается быстро…

— Что вы там еще высчитали! Откуда вам знать, как решаются у нас дела. У нас ведь не одна инстанция.

— Но если у вас все решается быстро…

— Да, у нас все решается быстро, можете быть спокойны.

— Так не будете ли вы любезны справиться, есть ли решение по моему делу? — кротко, но настойчиво спрашивает Пиннеберг.

Молодой человек смотрит на Пиннеберга, Пиннеберг смотрит на молодого человека. Оба довольно прилично одеты — Пиннеберг иначе не может, служба обязывает, — оба чисто вымыты и выбриты, и под ногтями у обоих чисто. И оба они — служащие.

Но оба они — враги, смертельные враги, потому что один сидит за перегородкой, а другой стоит перед ней. Один требует то, что причитается ему по праву, другой полагает, что посетитель его попросту обременяет.

— Только и знают, что дергать по пустякам, — ворчит молодой человек, но под взглядом Пиннеберга встает и скрывается в глубине зала. В глубине зала дверь, за этой дверью и скрывается молодой человек. Пиннеберг смотрит ему вслед. На двери — табличка с надписью. Глаза у Пиннеберга не настолько остры, чтобы разобрать надпись, но чем пристальнее он вглядывается, тем более убеждается, что на табличке написано: «Туалет».

В нем закипает ярость. Тут же, всего в каком-нибудь метре от него, сидит другой молодой человек; он заправляет буквой «О». Пиннебергу и хотелось бы спросить его насчет той двери, но он не видит в этом никакого смысла. «О», конечно, окажется не лучше «П»: виноват в этом зал, виновата перегородка.

После довольно продолжительного отсутствия, вернее сказать, после очень продолжительного отсутствия, молодой человек снова появляется из той же двери, на которой, как подозревает Пиннеберг, написано: «Туалет».

Пиннеберг напряженно смотрит ему в лицо, но его даже не удостаивают взгляда. Молодой человек садится, берет членский билет Пиннеберга, кладет его на перегородку и говорит:

— Решение принято.

— Значит, деньги высланы? Вчера или сегодня?

— Вам говорят, принято, — в письменном виде.

— Простите, а когда?

— Вчера.

Пиннеберг снова глядит на молодого человека. Тут что-то не так, думает Пиннеберг, ведь тот отлучался всего-навсего в уборную.

— Ну, берегитесь, если не застану дома денег!.. — угрожающе говорит он.

Но с ним уже разделались: молодой человек повернулся к своему соседу, букве «О», и завел с ним разговор о том, какой «странный народ пошел». Пиннеберг в последний раз смотрит на своего собрата. Конечно, он и не ждал ничего другого, но все-таки досадно. Затем он бросает взгляд на часы: ему должно