(двадцать одна в Канаде, шесть на Аляске, четыре в Гренландии) была создана для предупреждения любого внезапного нападения бомбардировщиков или ракет через вершину мира. Они были построены сроком на десять лет, но все отлично работают целых двадцать пять, хотя уже развернуты спутниковые системы и смотрящие за горизонт радары.

Станции, на которые мы заходили, обслуживались канадцами, которые сообщали всю суточную информацию о погоде и объектах обнаружения командованию воздушной обороны Северной Америки в Колорадо-Спрингс.

30 июля, в густом тумане, при двадцатиузловом ветре (10 м/сек), мы направились на восток, в пролив Долфин-энд-Юнион. Целых тридцать шесть часов без передышки мы шли только вперед и за это время видели совсем немного льда, если не считать выбросившиеся на берег айсберги. Удача сопутствовала нам. Промокнув, мы вскоре сильно замерзли. Туман держался где-то в стороне весь день и до утра. Мы страшно устали и время от времени просто кричали что-то друг другу, чтобы рассеять сонное оцепенение. Нередко мы часами напролет распевали песни.

Мы торопились проскочить мысы Пистон, Янг и тысячи безымянных бухточек, настроившись не задерживаться больше на этом голом, обращенном на север побережье, не «обустроенном» ни единым сносным укрытием от стихий. Вечера были теплыми, вокруг нас расстилались красоты первозданной природы, которые окрашивались то в красные тона на закате, то постепенно переходили в розовые без ночного перерыва между ними. Однако

чувствовалось, что зима тихо, словно на цыпочках, вступает в этот мир. И вот уже солнце мягко касается горизонта в полночь.

Целых 550 километров мы пробыли в лодке, в тесном пространстве между рулем и канистрами, маневрируя в лабиринте островков, пока не пересекли узкий проливчик, направляясь к острову Виктория. Так мы впервые оторвались от материка. Поздно вечером 1 августа мы подошли к станции ДРО на мысе Леди Франклин и с чувством большого удовлетворения пришвартовали наш вельбот в по-настоящему надежно защищенной бухте.

«Как реагировали вы на долгие часы, проведенные вместе в крохотном пространстве?» — спросили нас позднее киношники.

«Ничего особенного, — ответил Чарли, — члены команды подбирались по совместимости характеров. Иногда мы все же выходили из себя, но такое случалось очень, очень редко, в основном при серьезных обстоятельствах. Если что-то не так, скажем неприятности с мотором, и Рэн говорит, например: „Может быть, барахлит водяной фильтр“, я вполне могу повернуться к нему и ответить: „Ради бога, заткнись, это не фильтр, потому что с другим мотором все в порядке, а они оба работают на одном фильтре“. Когда не отдыхаешь часов тридцать подряд, в самом деле трудно сдержаться. Что я делаю, чтобы не заснуть? Разговариваю сам с собой. Я отношусь к типу людей, которые любят прислушиваться к самим себе. Ничего удивительного. В основном это случается при механических поломках, ведь я не механик, и мне нужно обмозговать проблему. Остается только смеяться над самим собой, потому что все равно не слышишь Рэна, если только он не срывается в крик. Иногда вопишь что-то сам, и он не слышит тебя, поэтому приходится разговаривать с самим собой».

На мысе Леди Франклин все спали, потому что было далеко за полночь. Я обошел хижину и, как и на мысе Никольсон, забрался на две радарные мачты, чтобы повесить свою антенну. Я соединился с Джинни мгновенно. Они с Симоном смотрели по телевизору бракосочетание принца Чарльза. В Тактояктуке свирепый шторм нагнал приливную волну на метр выше обычного. Многие эскимосские лодки в заливе затонули или получили повреждения, поэтому Джинни беспокоилась о нас. Но я поспешил сообщить ей о наших радужных перспективах, по крайней мере до Йоа-Хейвен, но просил не допустить утечки оптимистической информации в Лондон.

К этому времени я заметил, что начальник станции уже слоняется вокруг меня. Так как на мне были шлемофоны, ему было совсем необязательно подкрадываться. Он во все глаза смотрел на меня. Я вежливо улыбнулся в ответ, так как он был здесь хозяином и имел полное право разглядывать меня. Я решил прекратить связь, поскольку работал, по-видимому, на частоте станции и создавал помехи.

«С кем вы говорили?» — спросил он.

«С моей женой».

«Где она?»

«В Тактояктуке».

«У вас есть разрешение пользоваться радиостанцией?»

«Да, на 4982 мегагерцах».

Я открыл свой мешок, чтобы убрать наушники и антенну, и он придвинулся ближе, чтобы заглянуть внутрь. Решив взять быка за рога, я засмеялся и сказал:

«Вы же знаете, что я англичанин, а не шпион».

Он мрачно взглянул на меня, что ясно доказывало, что вторая часть моего замечания не была для него такой уж невозможной.

«Ладно, — сказал я, — теперь надо бы поспать. Мы отправляемся рано утром».

Как мне показалось, это понравилось ему.

Через двести десять километров один из наших подвесных моторов сдал окончательно и наотрез отказался реагировать на все лечебные меры. Кое-как мы проковыляли пятьдесят километров назад на станцию ДРО в Байрон-Бей, где проторчали трое суток. Затем дальше — на станцию ДРО в Кембридж-Бей. Сильный шторм сопровождал нас во время всего пути через широкие заливы, мимо уединенных мысов, накрытых куполами из красной лавы [35]. Я искал, где бы укрыться, но не нашлось ни единой мелководной бухточки или пологого галечникового пляжа. Дождь лил как из ведра с равнодушного к нам неба. Я молча вспоминал наших предшественников из прошлых столетий, которые отваживались пуститься вдоль этого побережья под парусом, практически с пустыми картами. Больше сотни людей сэра Джона Франклина умерли в этих местах. Многие названия на картах хранят суровую память о деяниях пионеров: мыс Бурь, Гавань Голода и прочие красноречивые следы того времени.

6 августа, к тому времени, как мы достигли Кембридж-Бея, ветер стал устойчивым. Когда однажды солнечным, но неспокойным днем мы вошли во внутреннюю гавань, я вспомнил Колина Ирвина, молодого моряка из Борнемута, который умудрился пройти Северо-западным проходом до этой точки на специально сконструированной яхте. Но он все-таки не пробился дальше, потому что с востока нагнало лед. Он проявил большое терпение, однако два сезона подряд обстановка была не лучше. В конце концов Ирвин женился на местной эскимосской девушке и отказался от своего намерения.

Осень еще не наступила, и было бы слишком рано считать цыплят, но все же мы прошли меньше половины пути до Алерта, а Джон Бостон предупреждал, чтобы мы «обязательно вышли из этого прохода к концу августа, чтобы не попасть в беду». Исходя из этого, нам оставалось менее двадцати суток относительно безопасного плавания.

Представитель американской ДРО подобрал нас на галечниковой косе, у которой мы поставили на якорь наш вельбот. Чарли начал сортировать вещи в залитом водой контейнере, а я настраивал передатчик.

«Доставьте ваше огнестрельное оружие в оффис начальника станции, — попросил американец, — никакого оружия в городе».

Я принес револьвер, а Чарли — винтовку в указанный оффис.

«Разрядите оружие, пожалуйста, — сказал американец, — начальник скоро будет».

Я вынул шесть пуль из барабана своего револьвера и вручил их вместе с остальными, которые достал из кармана, затем взял винтовку Чарли и проверил магазин. Я дернул за какой-то незнакомый мне болт — и четыре дюймовых патрона упали на пол. Взглянув мельком в патронник, я направил дуло в пол и нажал на спусковой крючок.

Это было грозное оружие, и раздавшийся грохот оглушил нас. Кровь забрызгала ковер на полу, посыпалось стекло из ламп дневного света, штукатурка— с потолка, вздрогнул паркет на полу.

На этот раз я, кажется, все-таки разрядил винтовку и передал ее американцу.

Послышались шаги в коридоре. Американец высунул голову за дверь.

«Никаких проблем, — крикнул он, — просто неприятности с электропроводкой».

По-видимому, это удовлетворило тех, кто направлялся к двери, потому что шаги стали удаляться.