– Третий? Это ничтожество? Этот бывший монах-капуцин? О нем даже не стоит задумываться… Его привел сюда Бойд. Правда, если это ничтожество по имени Шабо все-таки сумеет проникнуть в состав депутатов Конвента, цены на бывшего монаха сразу подскочат.

Он говорил так, словно сам намеревался купить этого Шабо вместе с потрохами.

– А какой у вас интерес во мне? Какое я имею отношение к вашим спекуляциям? Благодаря вам я бедна и не могу войти в долю, но, даже когда была богата, не интересовалась финансовыми махинациями и игрой на бирже.

Клавьер молчал, задумчиво разглядывая игру света в бокале с рубиново-красным вином, и я повторила свой вопрос:

– Так какой же у вас интерес во мне?

– У Батца – политический. А что касается меня…

«Все это нереально, фантастично! – твердила я себе. – Какие-то люди, обезумев от своего богатства, принялись играть в опасные и глупые игры. Не может быть, чтобы это было правдой. Неужели кто-то всерьез может устраивать политические заговоры да еще втягивать во все это меня?»

– А что касается меня, – услышала я голос Клавьера, – то мой интерес к вам сугубо личный, и вы его знаете.

Сначала я не совсем поняла его слова, а затем, уяснив, насмешливо улыбнулась.

– Если вы имеете в виду то давнее пари, то будьте уверены, вам никогда не одержать победы.

– Отчего же? Ведь вы уже моя содержанка.

– Но главное-то условие не выполнено. И не будет выполнено никогда. Я вас терпеть не могу, и, если бы не необходимость, я бы…

– Полно! – прервал он меня с улыбкой, в которой я не заметила насмешки. – Признавайтесь, что от победы меня отдаляет всего какой-то шаг, не более!

– Признаваться в том, чего нет и в помине? У вас горячка, сударь. Уж не думаете ли вы, что меня очаруют ваши липкие от спекуляций руки, ваши деньги, ваши бесчисленные ливры, доллары, ваши особняки и кареты? Все это отдельно от вас, возможно, и заслуживает внимания, но вместе с вашей особой никуда не годится.

– О, я восхищен вашей неподкупностью. Ваши принципы достойны Сенеки. И все-таки я удивлен тем, что вы непременным моим атрибутом считаете мои деньги, а не мои, к примеру, подлость, наглость и склонность к издевательству.

Я разозлилась, чувствуя, что наш разговор поворачивается снова совсем не в ту сторону.

– Эти ваши качества уже так ясны, что не нуждаются в повторении! Я не желаю разговаривать с вами о всяких глупостях, хотя ваша голова, похоже, только ими и набита. Я хочу знать все по порядку, и мне кажется, что я имею на это право.

– Выпейте сначала вина, – сказал Клавьер, с чарующей бесцеремонностью не замечая моих слов, – я заметил, что после этого вы становитесь более снисходительной к моей особе.

– Вам не удастся заставить меня пить, Рене Клавьер! Если вы не прекратите свои мерзкие шуточки, я уйду и вы больше меня не увидите!

Он с притворным вздохом поставил бокал на стол и окинул меня пристальным взглядом.

– Что же вы так свирепы, моя несравненная? Живете в лучшем парижском особняке, можете иметь сколько угодно платьев, но вас ничто не интересует, кроме дел. Даже наряды. Скажите, почему вы до сих пор носите это платье из тафты? Клодина предлагала вам много других.

– Я не собираюсь для вас наряжаться. Я хочу знать, в конце концов, каким образом вы и ваш дружок барон де Батц помогали мне в тюрьме, как вы потом нашли меня на набережной Сен-Луи и почему привезли именно сюда…

– Я? Я ничего не знал, дорогая. Я даже не подозревал, что барон так вами интересуется. Тюрьмой занялся я, это правда, но подтолкнул меня барон. По-видимому, он очень нуждается в вас. Впрочем, мы оба думали, что вы удерете из тюрьмы намного раньше. Как мы разыскали вас? Уходя в Тюильри, вы шепнули несколько слов вашему грязному мальчишке. Установив за ним наблюдение, нетрудно было найти и вас. Вы сами к нам пришли. Остальное, думается мне, вам понятно и без объяснений.

– Значит, вы сами никак к этому не причастны? – спросила я с надеждой.

– Дорогая, еще как причастен! – воскликнул он улыбаясь. – Как только я узнал, что мой друг барон интересуется вами, я тоже проявил подобный интерес. Ведь это естественно, не правда ли? Особенно если учесть предысторию наших с вами отношений. Именно я убедил барона поселить вас в моем доме. Вы должны быть довольны. Кроме того, вы же знаете, какое восхищение вы во мне вызываете.

Он снова насмехался, этот подлый торгаш! Я смотрела на него с нескрываемой неприязнью. Особенно раздражало меня то, что он был молод, красив и элегантен. Пожалуй, если бы он имел какие-то внешние недостатки, я бы меньше его ненавидела.

Он перехватил мой взгляд и, внезапно взяв мою руку в свою, крепко сжал, несмотря на то, что я пыталась сопротивляться.

– Вы чудесная маленькая женщина, Сюзанна. И очень странная. Казалось бы, у вас ничего нет и вам нечего быть гордой. И однако, вы ведете себя в высшей степени высокомерно и вызывающе. Почему, моя прелестная гордячка? В вас играет ваша аристократическая кровь?

– Вы снова несете какую-то чушь. И я была бы вам крайне признательна, если бы вы никогда – слышите ли, никогда! – не называли меня по имени.

Он усмехнулся, а его рука все так же продолжала гладить мою. Странно, но мне казалось, что от этого прикосновения в меня вливается жизненная энергия Клавьера и в то же время он меня еще больше раздражает. Рассердившись, я отняла свою руку.