Спазмы перехватили мне горло, не давая говорить. Чувство оскорбленной гордости душило меня. В эту минуту вся аристократическая кровь моих предков взыграла во мне, смешавшись с бешеным темпераментом моего итальянского прошлого. На какое-то мгновение я потеряла способность соображать, перед глазами у меня потемнело и я, уцепившись за ручку кресла, почти лишилась чувств.

…Чьи-то руки мягко обнимали меня, успокаивающе гладили плечи. Еще ничего не видя перед собой, я слышала мягкий спокойный голос, раздающийся над моей головой:

– Полно, дорогая, придите в себя. Я ожидал такого взрыва, и ваш поступок меня ничуть не удивляет. Эмоции когда-нибудь проявляются, не так ли? Успокойтесь и перестаньте дрожать.

Меня обнимал Клавьер, это я теперь понимала. Гнев снова всколыхнулся во мне и… замер. Я сознавала, что мне следует уйти, а еще лучше – повторить свои оскорбления. Но мною овладело чувство совершенно противоположное: ощущение защищенности, спокойствия, полнейшей безопасности. И с чего это я так расчувствовалась? Вздрагивая от беззвучных рыданий и стуча кулаком по груди Клавьера, я упорно повторила:

– Черт возьми, это вы во всем виноваты. Это вы виноваты, что я стала как сумасшедшая, что я… что я разучилась владеть собой.

– Чем чертыхаться, вы бы лучше высморкались. Вот, возьмите платок. И выпейте воды, а то у вас начнется икота.

Я выпила немного воды и невольно подняла глаза на Клавьера. Он казался очень бледным, а на щеке все так же горело пятно от пощечины.

– Только прачка может так драться, – сказал он, прикасаясь к щеке. – Сударыня, вы совершили непростительный поступок. Я притворюсь, что не заметил этого, и только потому, что вы особенная. Вы так долго были моей мечтой, что я привык к вам. И мне кажется, что я чуточку влюблен в вас.

– Влюблены?

– Только чуточку, и, пожалуйста, не задирайте нос.

– Ну что ж, тем хуже для вас, господин Клавьер. Отныне между нами все кончено, я ненавижу вас, вы сделали мне слишком много зла.

Он взял меня за подбородок, заглянул в глаза.

– Но в ваших глазах абсолютно не видно ненависти.

– Но там есть память о том зле, что вы…

– Я причинил много зла, но добра я могу причинить еще больше.

Я молчала. Честно говоря, я ничего до конца не понимала. Иногда мне казалось, что я сплю. Неужели это с Клавьером я разговариваю о таких делах? Да, сейчас я не чувствовала к нему ненависти. Злость прошла так же быстро, как и появилась, зато возникло ощущение той самой надежной поддержки, о которой я столько мечтала. Почему? Этот вопрос ставил меня в тупик. Ведь я не люблю Клавьера. У меня нет к нему абсолютно никаких чувств, он мне безразличен. Я даже не замечаю его привлекательности как мужчины. Вернее, я знаю, что он красив, но мне нет никакого дела до этого. Я замечаю только эту спокойную силу, эти мужские руки, способные и, похоже, желающие меня защитить… Возможно, на меня повлияли и те дни, что я провела в Сен-Жерменском особняке вдали от забот о хлебе насущном и борьбы за существование. Такая жизнь, безусловно, хороша, но… но не могу же я забыть то, что было! Да, я бедна, но продавать себя и жить содержанкой пока не намерена.

– Доверьтесь мне, Сюзанна, и я сумею сделать вас счастливой. Неужели вы этого не чувствуете? Нас тянет друг к другу, ведь мы такие разные. Знаете, как притягиваются противоположные полюса магнита?

– Я не люблю вас.

Я попыталась высвободиться из его объятий, но мне это не удалось.

– Не любите? Это признание делает вам честь. Если бы вы знали, сколько женщин, не любя меня, никогда бы в этом не признались, пылая желанием получить роскошную жизнь и мои деньги, от которых вы так легко отказываетесь.

– Не говорите мне о своих любовницах. Речь идет обо мне. Я не люблю вас и не хочу быть с вами.

– Что с того, что вы меня не любите? Разве это играет какую-то роль? Вы любили своего дубину адмирала, который помыкал вами и ни в грош вас не ставил. Но были ли вы от этого счастливы? Он ради вашей любви и пальцем не пошевельнул. А я бы сделал для вас все, что могу, – а я могу, поверьте, очень многое…

– Да вы, похоже, просто предлагаете мне продаться! Теперь я уже решительно высвободилась из его рук, отошла в сторону.

– Я не хочу больше говорить об этом. Честно говоря, я очень смутно понимаю, что вы мне предлагаете, и у меня мало желания принимать ваши предложения. И вообще, я уеду из вашего дома, чтобы вы имели поменьше возможностей соблазнять меня деньгами и…

– И?.. Чем же еще? Договаривайте, пожалуйста! Я и не думал, что вы замечаете во мне еще какие-то соблазнительные качества, кроме, разумеется, моих денег.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – выдохнула я после некоторого молчания, отчаявшись найти ответ получше. Такой, который, по крайней мере, ни к чему не обязывает. – И не понимаю, что вы мне предлагаете.

– Сюзанна, да неужто вы такая глупая?

Этот явно издевательский вопрос почему-то не обидел меня, как не обидело и то, что банкир назвал меня по имени. Не отвечая, я посмотрела прямо в лицо Клавьеру и ясно поняла, что и ответа-то не нужно.

Его взгляд медленно и цепко спустился с моих губ на полуобнаженные плечи, потом явно остановился на груди, дерзко проникая сквозь белизну кружевного корсажа. Мне показалось вдруг, что я раздета, и я невольно поднесла руку к груди. «Я должна чувствовать себя оскорбленной, должна одернуть его», – твердила я себе, но почему-то не могла произнести ни слова, и во рту у меня пересохло. Почти интуитивно