отец твой распрю

посеял кровную;

когда же гауты,

страшась усобиц,

его отринули,

бежал он от мести

к нам, за море,

под руку Скильдингов,

в пределы датские,

где я уже властил

тогда над данами,

правил державой,

обширным краем,

твердыней героев

(достойней владел бы

наследием Хальфдана

брат мой старший,

да умер Херогар

прежде времени!),

я же немедля

в оплату крови

золото выслал

Вильвингам за море:

я замирил их

беглец присягнул мне.

А ныне я должен

скрепивши сердце

поведывать людям,

как лютый Грендель

бесчестит Хеорот,

без счета губит

моих домочадцев:

дружина тает,

Судьба безжалостная

уносит воинов

в схватках с Гренделем.

Но Бог поможет

воздать злодею

за горести наши!

Не раз похвалялись

в застольях бражных,

над полными чашами

честью хвалились

герои остаться

ночью на страже

и Гренделя в зале

мечами встретить;

тогда наутро

в чертоге для пиршеств

мы находили

запекшейся крови

потоки и пятна,

пол обагренный,

скамьи и стены,

так я утратил

многих знатнейших,

всех смерть похитила!

Но время! - сядем

за пир, и сердце

тебе, воитель,

подскажет словом.

Тогда им дали

на скамьях медовых

места в застолье,

и гости-гауты

сели за трапезу,

ратники сильные,

храбросердые;

брагу медовую

в чеканные чаши

лил виночерпий,

песносказитель

пел о Хеороте;

и беспечально

там пировали

две дружины

датчан и гаутов.

9

Тут Унферт,

сын Эгглафа,

сидевший в стопах

у владыки Скильдингов,

начал прение

(морепроходец,

пришелец Беовульф,

его раззадорил:

неужто в мире

ему соперник

нашелся, воин

под небом славный,

его сильнейший),

и вот он начал:

'Не тот ли ты Беовульф,

с которым Брека

соревновался

в умении плавать,

когда, кичась

непочатой силой,

с морем спорили

вы, бессмыслые,