- Как не ваши? А чьи же?

- Не знаем! Не наши, и все! Забирайте их, куда хотите! Вызывайте милицию! Или утаскивайте их отсюда сами! Или выбрасывайте из вагона! Я помогу. Вот, пожалуйста! - Фельдман снял с вешалки сумочку Матвеенкова и выбросил в открытое окно.

Неожиданная тишина заглушила стук колес. Фельдман сам не понял, что сделал. Но реакция ревизора всех устроила - он махнул рукой и пошел ревизировать дальше.

- Я это... ну, в смысле... - забеспокоился Матвеенков.

- Сало, что ли? - переспросил его Фельдман. Матвеенков кивнул.

- У Забелина полный рюкзак, хватит на всех! - успокоил он друга.

Татьяне и Усову по двустороннему соглашению предстояло плыть в одной лодке. Ключевым в их экипаже был вопрос, кто сядет на переднее сиденье, кто на заднее. Безопасного решения не находилось. В первом случае байдарка должна была клюнуть носом, во втором - опрокинуться назад. Ввиду неразрешимости вопрос был отложен до проб непосредственно на воде.

Пунтусу и Нынкину решать было нечего. Контуры вмятин, образовавшиеся при их первом столкновении, нисколько не изменились. Сидение в одной лодке виделось им как продолжение парного катания по земле.

Забелин достал из рюкзака кинокамеру.

- Я решил снять фильм, - прокомментировал он новинку. - Будет называться 'Неужели это мы?'. Фотоаппарат дает фрагментарное отображение действительности. А этой штучкой - похлопал он по объективу, как по храпу, можно выхватывать из жизни более продолжительные куски. Это сделает представление о нас монолитным.

- Ты считаешь, из нас получится что-нибудь толковое? - сказал Климцов.

- Даже из захудалой фермы можно сделать передовика. Возьми Брянск, дыра дырой, а купи набор открыток - столица. Главное - правильно выбрать угол зрения.

- Фильм - это хорошо, - сказала Татьяна. - Но кто теперь будет снабжать нас фотографиями? - Она всегда просила Забелина, чтобы снимки, где фигурирует ее профиль, выпускались большими тиражами. Не было в институте мужчины, у которого не имелось бы карточки с надписью 'Если не на память, то на всякий случай. Т.'

- Танюша, - успокаивал ее Забелин, - за временным преимуществом фоток ты не видишь будущей силы фильма. Я заставлю тебя плакать.

- Ради этого не стоит переводить пленку.

- Как раз стоит. печаль- это удовольствие. Мы будем просматривать кадры и плакать над собою. И это будет радостью, только тупой. Есть тупая боль, а печаль - это тупая радость. Что касается 'Зенита', то я дарю его Решетневу.

- Но он не любит серийности! - всполошилась Татьяна. - Он будет снимать только то, что покажется ему занимательным.

- Будь покойна, я знаю, как его уговорить, - сказал Рудик. - У него есть одна слабинка - он не может жить без нас. А мы запретим фотографировать себя как объекты стратегического назначения. Пусть снимает пейзажи. Посмотрим, надолго ли его хватит.

- Похоже, меня поставили к стенке, - принял подарок Решетнев.

- Зачем так грубо - к стенке, просто поставили перед фактом.

- Я фотографировать-то толком не умею.

- Научишься. - заверила его Татьяна. - Только не уходи в кинематограф. Ты у нас последний любитель впечатлений.

Местом отчаливания избрали крупнозернистый пляж. Байдарка Татьяны оказалась бракованной. Усилиями отряда судно удалось кое-как связать и скрутить. Второстепенного Усова усадили в нос, набитый для противовеса провизией, Татьяна заняла кормовое сиденье. Как только их оттолкнули от берега, ватерлиния суденышка ушла под воду и больше не показывалась.

По берегам высоко и строго волновалась черемуха. Легкий скалярный ветерок, без всякого направления, шевелил кипевшие цветами ветки. Облако, одно на всем меднокупоросовом небе, словно привязанный баран, никак не могло сдвинуться с места. Справа по борту показалась деревня. Гулянье шло полным ходом. Надрывалась во всю ивановскую трехрядка, лаяли собаки, от топотания заходился в тряске невысокий курганчик.

На селе не бывает демонстраций, там начинают пить с утра, а к обеду первомай входит в апогей. Две длиннобородые козы заметили приближающуюся флотилию и поспешили, как дозорные, доложить. Селяне столпились на берегу, некоторые полезли в речку, желая сойтись поближе.

- Будем причаливать! - скомандовал Рудик.

- Суши весла!

На незапланированную встречу ушло полчаса. Говорили о международной напряженности, о хорошей урожайной погоде, упомянули о забастовке немецких горняков. Получилось что-то вроде митинга, после которого расчувствовавшиеся колхозники забили пустоты в байдарках зеленым луком, редиской и салом. Самый суетливый в безрукавке сунул меж ног Матвеенкова бутыль зельеобразной жидкости:

- Как стемнеет, не погнушайтесь, примите по рюмахе за этих, как бишь, за рурских... Оно и звучит-то почти как за русских. Может, оно и утрясется как-нибудь.

- А мы, если надо для солидарности, тоже в поле не выйдем! - заверил другой, помоложе.

Попрощавшись с первыми представителями мест трудовой славы, устроили гонки. Оказавшись в хвосте, Татьяна приказала впередсмотрящему убрать весло, чтоб не мешало, и заработала на всех оборотах. Байдарка шла, задрав нос кверху. Усов сидел высоко, как на лошади. Всего полкорпуса отделяло их от лидера, когда впереди появилась черная точка и стала быстро разрастаться в моторную лодку. Лихач играл машиной, огибая одному ему видимые препятствия. Поравнявшись с эскадрой, он вошел в вираж. Посудина Татьяны покачнулась в продольной плоскости всего два раза. На третий она, как лошадь, встала на дыбы и начала погружаться в воду. Раздался нечеловеческий крик Татьяны. Имитируя недельного котенка, она вслепую била по воде руками и орала матом, очень близким к благому. Смирившись с участью, она согласилась пойти на дно, но оказалось, что идти некуда - воды в реке по пояс. Забелин, отвоевавший у биологички прерогативу не грести, как сливки, снимал свои первые документальные кинокадры. Последовала вынужденная остановка. Решетнев произвел изыскательские работы, чтобы половчее привязать к местности палаточный городок, определил линию установки. Вскоре стоянка была оборудована по всем правилам. Женская фракция тем временем загорала, удалившись за соседний холмик. Девочки уселись вокруг Татьяны, как гарнир вокруг котлеты, и принялись в тысячный раз перещупывать косточки одногруппников. Подобного рода пальпацией они занимались с первого курса и знали наизусть каждую кость, но присутствие в компании биологички Лены вновь вывело их на эту стезю. Забелин в бивачных работах участия не принимал. Как только девушки скрылись за холмом, он поерзал минут пять на месте и потихоньку пополз за ними. Он решил снять скрытой камерой несколько чисто женских мгновений. Изловчившись за кустом, приступил к работе. Не давая аппарату послабления, лихорадочно мыслил: 'Эта серия будет самой сильной! Не то, что предыдущая!'

В манере загорающих использовать белье сквозило желание оставить на теле как можно меньше незагорелых мест.

- Хоть немного подкоптимся, а то на людях раздеться стыдно, потянулась биологичка своим русалочьим телом. - Ты бы прилегла, Таня, голову напечет, - подгребла она к себе барханчик теплого песка.

- Стоя лучше пристает загар. - Татьяна, как Оранта, держала руки поднятыми кверху, вымаливая у неба ультрафиолетовую катастрофу. Как подсолнух, она не спеша поворачивалась вслед солнцу. Невысокий обрывчик долго терпел на себе ее присутствие. Наконец, не выдержал удельной нагрузки и пополз. Татьяна рухнула в воду. Девочки бросились спасать. Но она выбралась сама и, отодвинув подруг руками, уставилась под соседний куст:

- Кажется, за нами подсматривают, - отличила она мутный камуфляж всей в мормышках куртки от яркой зелени молодых побегов.

Забелин сидел ни жив ни мертв. Он сообразил, что выход один, и рысью зачесал в лагерь. Не успел перевалить через спасительный бугор, как правая рука Татьяны грузно легла на его хребет, собрав в кучу куртку. Спина снайпера заголилась до лопаток. Через минуту Забелин лежал у женских ног. О том, чтобы