срываться!

- А мы с Мишей, - поманил он Гриншпона к себе на край кровати, - после праздника усаживаемся за композицию, будем сочинять песни. Дайте срок, мы укажем 'Надежде' ее истинное место! Мы не скатимся до дешевых халтурок на свадебках! 'Спазмы' еще скажут свое слово!

- Дай бог, - пожелали ему друзья.

НАС

ОКРУЖАЮТ

ОДНИ

УБЛЮДКИ

- Куда дел Мурата? - сожители взяли в оборот Артамонова. - В ломбард заложил?

- Он прямо с вокзала рубанулся к своей ненаглядной. Но канистра со мной, все в порядке. Велел не откупоривать до самоличного появления, остановил Артамонов Гриншпона, простершего к посудине обе руки.

- Мурат не обидится, если мы продегустируем канистру по плечики, сказал Рудик. -А ты не тяни, докладывай, как там Кавказ.

- Да как вам сказать, юг есть юг, - Артамонов стал усаживаться поудобнее. - Все каникулы протаскались по гостям. Ни к каким личным отдыхам у них приступать не положено, пока не обойдешь всех родственников. По коленам, по рангам, сначала близкие, потом все глуше и глубже, вплоть до крестного отца соседа троюродного брата. Попробуй у кого-нибудь не выпить и не съесть барана! Любая обида - кровная! За каждым застольем - двадцать тостов! Что-то около пяти литров по самым мелким рогам.

- И это все?! - выгнулся Гриншпон, втягивая в себя половину стаканчика. - Все чувства за две недели! - проглотил он жидкость, посмаковав.

- Ну, если не считать одного казуса. После него я вынужден начать жить по-новому.

- Давай, давай, не набивай цену.

- Бесконечные упражнения в обжорстве довели меня до астении. Я доверил посещение сводного дяди по линии первого мужа Муратовой бабки ему лично, а сам решил смотаться в Тбилиси на могилу Грибоедова. Прошатался по городу весь день. Последний автобус улизнул. Я тормознул мотор и покатил. Денег у меня - до первого светофора. Шофер, словно чувствуя это, спросил: 'А ты знаешь, сколько набежит до Гори?'. Знаю, - ответил я, вперед. Таксист отчетливо понял - я голый. Мчимся кишлаки, деревни, на дворе ночь. Южная, сами понимаете, хоть зад коли. Вдруг на въезде в какое-то селение толпа, суета. Шоферу что-то прокричали, он остановился. В салон ввалился орущий детина. Таксист, ничего мне не говоря, свернул с шоссе и погнал по сомнительным переулкам. Доехали до какого-то дома, детина выскочил и приволок с собой еще одного. Покрупнее себя и с огромным ножом. Погнали дальше. Трое этих товарищей режутся на своем дурацком наречии, а тесак фланирует в сантиметре от моего носа. Ну, думаю, - абзац! А помирать неохота, страшно неохота! И я закричал - остановите машину! Я писать хочу, как то ружья! А детина спокойно отвечает - приедем, мол, на место, там и помочишься! Ну, все, решил я, - ландыши! Сижу, дрожу и так это ручонкой изредка глотку прикрываю. Думаю, если резанет сходу, может, полчасика еще поживу. А сам уже практически мертв. Перед глазами понеслась вся моя жизнь. И до того стало обидно ни за что ни про что пропадать, ведь плохого я в жизни вроде никому не делал. А те знай стискивают меня, знай стискивают. Я закрыл глаза и отключился. Сработала защитная реакция, как у скорпиона, брошенного в огонь. Когда очнулся, увидел перед собой лужу крови и чуть снова не ушел в себя. Хорошо, что заметил освежеванную корову. Ощупал себя вроде цел, все на месте. Оказалось, что другой таксист сбил корову и тормознул моего, чтобы быстро съездить за ножом и за бойщиком, чем мы, собственно, и занимались, плутая по переулкам. Холодный пот попер из всех имеющихся в моем теле пор и дыр. Не знаю, может, я потел бы и посейчас, если бы не отомстил таксисту. Я сказал, что мне нужно зайти домой взять деньги. И спокойно уснул. Тем более, он не включал счетчик.. А рвачества я не поощряю. Грузия все же расквиталась за обутого таксиста. Уже на поезде я выскочил на какой-то последней остановке купить пару тухлых пирожков. Сунул продавцу червонец, взял еду и стою, жду сдачу. Поезд тронулся, я еле успел вскочить на ходу. Оказывается, у них не принято давать сдачу. В Грузии нет такого слова - деньги.

Рудик вытащил из сумки кусок медвежатины. По сталь неординарному случаю устроили настоящий медвежий праздник, с инсценировкой воскресения убитого по лицензии, как уверял Рудик, зверя. В разгар обряда в комнату просочилась Татьяна. Среди ночи приволокся Решетнев. Угрюмый и подавленный, словно деклассированный.

- Что с вами, Виктор Сергеевич?

- Да так, земное.

- По шапке, что ли, дали?

- Хуже! - Решетнев налил себе пол-литровую банку вина, но тут же забыл про нее. - Прогуливался с дамой и встретил Рязанову с каким-то лысым хахалем. Мне опять подумалось - а ведь она могла быть моею! Вспомнил, как на балу она стояла у шведской стенки и держала в руках кленовый лист. Даме не понравилось, что я оглянулся им вслед. Что это я, дескать, при ней живой набираюсь наглости интересоваться проходящими мимо кокетками. Я хотел ей сразу объяснить, кто из них кокетка, но сдержался. Когда дома почти разделись, я схватил куртку и убежал. Хотя девушка была что надо - молодая и горячая, как звезды Вольфа-Райе, нежная и ласковая, как Гольфстрим. Если бы Рязанова была моей, я любил бы ее как саму жизнь. Кажется, ее висмутовые глаза до сих пор смотрят на меня с укором. Но любить просто так, зная наперед, что объект никогда не будет твоим, извините, это не по мне. Никто меня такой глупости не обучал. Я считаю, что любовь должна быть только ответной, и ненавижу всех, кто превозносит явно бесперспективные мучения. Везет же вам - любите помаленьку своих ненаглядных, а я - как проклятый! Дальше предсердия не пролезает ни одна. Что-то все не то, не то...

- Я попробую поднять этот вопрос на всемирном Совете Мира, - сказал Артамонов.

Решетнев выпил импровизированный пол-литровый фужер и уставился в окно.

В дверном проеме обозначился Бибилов.

- Зачем чуть гостя не загубил?! - набросился на него Гриншпон. Правильно я говорю, Артамонов?

- Налэйтэ мнэ вина! - потребовал Мурат без ошибок и, схватив со стены подарочный эспадрон, со всего размаху поправил его кончиком завернувшуюся не так штору.

- Извини, мы тут это, не дожидаясь... - поджали хвосты друзья.

- Дайтэ выпит конце концов! - не унимался горец.

- Погоди, брат, не кричи, скажи, что с тобой, - по-кавказски дипломатично стал подъезжать Артамонов.

- Ныкакая особэнность! Мэна Нинэл всо канэц!

- Ты что, застал ее с другим?

- Нэт, просто она сказал, что уже эта... ну, что лучше знат сэчас, чем пэрвый брачный ночь... - Высокотемпературная кровь Мурата вздымала жилы на кадыке и висках.

- Ну так что?! - удивилась Татьяна. - В цивилизованных странах считают, если непорочна, значит, не пользовалась успехом.

- Гони ее в шею! - сказал Решетнев. - Ты только представь покрасочней, как она где-то с кем-то... и твою любовь как рукой снимет!

- Выходыт, всо врэма прошел зра?!

- А ты попробуй смоделировать ситуацию: тебе сейчас приводят непорочную девушку, но не Нинель. Кого ты выбираешь: ее или Нинель?

- Нынэл.

- Вот видишь.

- В жизни нас окружают одни ублюдки! - сказал в воздух Гриншпон. Фраза тут же стала крылатой. Артамонов бросился составлять заявку на включение гениального выражения в очередную редакцию словаря устойчивых словосочетаний народной мудрости. Вопрос с Муратом получился настолько злободневным, что все привстали для более удобного мотивирования. В комнатах вырубили свет. Но дебаты продолжались до утра. Синклит девушек заседал в женском туалете, ареопаг парней - в мужском.

Обе клики сошлись на том, что Мурат - ублюдок. Тем более, что он проболтнулся о желании получить распределение на какую-нибудь таможню.

- Но ведь там нет турбин! - вскинула брови Татьяна.

- Смантыруют, - успокоил ее Мурат. - Атэц дагаваритса.

ПО МЕСТАМ