– Из-за этого перстня погибла моя тетя. В ту ночь, когда ты приходил за Хинганом в больницу, он предложил перстень тете Гале, чтобы та помогла ему скрыться. Боялся-то он тебя, но за ним на другой вечер к нам пришли двое других: Вольт и Наиль. Тетя Галя погибла, а я смогла убежать. Потом я видела этого Вольта на кладбище, а могила Дашеньки была расчищена от снега, и тамошний сторож сказал, что это мог сделать только он… – О господи! – простонал Налетов. – Вы о чем?!
– Вольт! – Герман напряженно нахмурился. – Стольник говорил мне про какого-то мазевого каталу, извините, карточного шулера, который… Вольт! Нет, ладно, это, наверное, чушь. Но Никита Шаранов!…
Он бросился из комнаты.
– Герман! Ты куда? – закричал отец, пытаясь подняться с дивана, не в силах управиться с вдруг отяжелевшим телом. Бросил отчаянный взгляд на Альбину.
Ее не надо было подгонять – полетела следом за Германом, и руки опять, уже привычно, как во что-то принадлежащее ей по праву, вцепились в его плечи:
– Герман, о господи, пожалуйста, ты куда?
– В Москву.
– Что-о? Но там же…
– Там он. Я его искал два года, а он все это время рядом был. Ну, все!
Схватил в охапку плащ, рванул дверь, побежал вниз. Но на площадке оглянулся – и вдруг увидел Альбину, как она стоит с дрожащими губами, ломает пальцы, смотрит на него…
Медленно пошел наверх. Стал рядом:
– Ну? Ты что?
– Не уходи.
– Я не ухожу, а уезжаю. Большая разница. А вот ты… не уходи, если можешь, ладно? Дождись меня.
Я завтра вернусь. Или позвоню. Не оставляй отца, пожалуйста.
– Отца? – Альбина опустила голову. – Да, хорошо. Подожду, пока вернешься.
Герман вдруг надвинулся, обхватил, уткнулся лицом ей в макушку:
– Не уходи.
– Я же сказала.
– Да нет… Просто не уходи. Я тебе что скажу сейчас… ты меня успокаивала, когда я брякнул, мол, неизвестно до чего дошел бы там, в больничке, когда они требовали… – Перевел дыхание. – Вот, знаешь… Не в них дело. Я этого сам хотел, понимаешь? Ты понимаешь?
Она кивнула, нечаянно коснувшись губами его груди сквозь рубашку.
– А теперь, когда я сказал… тоже останешься? Она снова кивнула, коснувшись губами его груди.
Герман посигналил перед воротами. Тут же спохватился, что мог бы и сам открыть, но нет: это было необычно, не стоило делать ничего такого, что могло бы до случая навести Кавалерова на подозрения или как-то насторожить. Теперь нужно приготовить оружие. Для пистолета еще в пору гонок за Хинганом был изготовлен в джипе удобный тайничок: оружие-то у Германа имелось, а вот разрешения на его ношение – увы, нет, поэтому он предпочитал возить «макара» под сиденьем. Сейчас положил во внутренний карман плаща. И, потрудившись как следует, развел лицевые мускулы в подобии приветственной улыбки: ворота распахнулись, Семеныч приветственно махал, отбегая со створкой.
Все это было чем-то похоже на его возвращение из Африки – полтора года назад. Точно так же не знал совершенно, что его ждет, так же с любопытством всматривался в лицо незнакомого человека, который улыбался ему, откидывая со лба растрепавшиеся седоватые волосы, открывая тот самый характерный мысок, резко вдающийся в лоб.
«Интересно, когда меня нет, он носит перстень Хингана или прячет на всякий случай?»
Никита семафорил уже обеими руками: проезжай, мол, скорее, ну что же ты? И Герман в сотый, а может, тысячный раз за эти четыре с половиной часа, пока мчался от Нижнего до Москвы, напомнил себе, что у него осталось еще слишком много вопросов, их необходимо задать и получить ответ, а не выхватывать прямо сразу пистолет и не палить с порога.
А хотелось. Только этого и хотелось.
– Какими судьбами, Герман Петрович? – суетился Семеныч. – Вот уж верно, что Налетов: взял да и налетел! А я не ждал. Кстати, баньку недавно натопил.
Сразу пойдешь или сперва отужинать пожелаешь?
Он что-то непрестанно делал: запирал ворота, мельтешил в машине в поисках вещей Германа… И тот вдруг вспомнил, что Семеныч никогда не подавал ему руку – первый. А поскольку Герман в Африке изрядно поотвык от этого европейского обычая, то вообще часто забывал о рукопожатиях. И Никиту это, видимо, вполне устраивало.
Герман с трудом сдерживал себя, чтобы не разглядывать врага в упор, то и дело находя подтверждения изначальной, патологической злобности и лютости этого человека, однако Никита Семенович выглядел так же, как всегда: невзрачным человеком среднего роста с морщинистым лицом – самым обыкновенным. Мимо такого пройдешь – не заметишь. Всю дорогу он думал: а если бы отец хоть раз появился во Внуково за то время, когда там появился новый сторож, еще при Ладе и Кирилле, смог бы он узнать друга своего детства? И что? Тогда всего этого кошмара не было бы?
Один бог знает!
– Отлично, – сказал Герман, словно не замечая, что Семеныч уже гараж открыл. Почему-то хотелось, чтобы джип оставался во дворе – под рукой. – Банька – это отлично. Пройдешься по мне веничком?
