- Какие уж тут шутки! - махнул рукой Иванов. Как и всегда, он старался придать себе философски- равнодушный вид, но заметно было, что ему и жутко, и неприятно.
- Отчего же он застрелился? Оттого, что его Санин ударил? А Санин знает? - наивно цепляясь за Иванова, захлебываясь, спрашивала Ляля.
- Очевидно, так... Санин знает еще с вечера, - отвечал Иванов.
- Что же он? - невольно спросил Юрий.
Иванов пожал плечами. Ему уже не раз приходилось спорить с Юрием о Санине, и он уже заранее раздражался.
- Ничего... А ему-то что же? - с грубой досадой возразил он.
- Все-таки он причиной! - заметила Ляля, делая значительное лицо.
- Ну так что же из того!.. Вольно ж тому дураку было лезть. Санин тут не виноват. Все это очень прискорбно, но всецело должно быть отнесено к глупости самого Зарудина.
- Ну, положим, причины тут глубже, - возразил Юрий угрюмо, - Зарудин жил в известной среде...
- И то, что он жил в такой дурацкой среде, и то, что подчинился ей, свидетельствует только о том, что он и сам дурак! - пожал плечами Иванов.
Юрий помолчал, машинально потирая пальцы. Ему было как-то неприятно говорить так об умершем, хотя он и не знал почему.
- Ну хорошо... Зарудин - это понятно, а Соловейчик... вот никогда не думала! - высоко поднимая брови, нерешительно заговорила Ляля. - Почему же он?
- А Бог его знает, - сказал Иванов, - он всегда был какой-то блаженный.
В это время разом приехал Рязанцев и пришла Карсавина. Они встретились у ворот, и еще на крыльце был слышен высокий, недоумевающе-вопросительный голос Карсавиной и веселый, игриво-шутливый голос Рязанцева, каким он всегда говорил с красивыми молодыми женщинами.
- Анатолий Павлович 'оттуда', - с выражением тревожного интереса сказали Карсавина, первая входя в комнату.
Рязанцев вошел, смеясь, как всегда, и еще на ходу закуривая папиросу.
- Ну и дела! - сказал он, наполняя всю комнату голосом, здоровьем и самоуверенным весельем. - Этак у нас в городе скоро и молодежи не останется!
Карсавина молча села, и ее красивое лицо было расстроенно и недоуменно.
- Ну, повествуйте, - сказал Иванов.
- Да что, - подымая брови, как Ляля, и все смеясь, но уже не так весело, заговорил Рязанцев. - Только что вышел вчера из клуба, вдруг бежит солдат... Их высокородие, говорит, застрелились... Я на извозчика и туда... Приезжаю, а там уж чуть не весь полк... лежит на кровати, китель нараспашку...
- А куда он стрелял? - любопытно повиснула у него на руке Ляля.
- В висок... пуля пробила череп, вот тут... и ударилась в потолок...
- Из браунинга? - почему-то спросил Юрий. - Из браунинга... Скверная картина. Мозгом и кровью даже стена забрызгана, а у него еще и лицо все изуродовано... да!.. А это ужас, как он его хватил!.. И опять, засмеявшись, Рязанцев пожал плечами.
- Крепкий мужчина!
- Ничего, парень здоровый! - почему-то самодовольно кивнул головой Иванов.
- Безобразие! - брезгливо сморщился Юрий.
Карсавина робко посмотрела на него.
- Но ведь он, по-моему, не виноват, - заметила она, не ждать же ему было...
- Да... - неопределенно поморщился Рязанцев, - но и так бить!.. Ведь предлагали же ему дуэль...
- Удивительно! - возмущенно пожал плечами Иванов.
- Нет, что ж... дуэль - глупость, - раздумчиво отозвался Юрий.
- Конечно, - быстро поддержала Карсавина. Юрию показалось, что она рада возможности оправдать Санина, и ему стало неприятно.
- Но все-таки и так... не зная что, унижающее Санина, придумать, возразил он.
- Зверство, как хотите! - подсказал Рязанцев.
Юрий подумал, что сам-то Рязанцев недалеко ушел от сытого животного, но промолчал и был даже рад, что Рязанцев стал спорить с Карсавиной, резко осуждая Санина.
Карсавина, поймав на лице Юрия неприятное выражение, замолчала, хотя ей в глубине души нравилась сила и решительность Санина и казалось совсем неправильным то, что говорил Рязанцев о культурности. И так же, как Юрий, она подумала, что не Рязанцеву говорить об этом.
Но Иванов рассердился и стал спорить.
- Подумаешь! Высокая степень культурности: отстрелить человеку нос или засадить в брюхо железную палку!
- А лучше кулаком по лицу бить?
- Да уж, по-моему, лучше! Кулак что! От кулака какой вред! Выскочит шишка, а опосля и ничего... От кулака человеку никоторого несчастья!..
- Не в том же дело!
- А в чем? - презрительно скривил плоские губы Иванов. - По-моему, драться вообще не следует... зачем безобразие чинить! Но уж ежели драться, так по крайности без особого человековредительства!.. Ясное дело!..
- Он ему чуть глаз не выбил! - с иронией вставил Рязанцев. - Хорошо 'без членовредительства'!
- Глаз, конечно... Ежели глаз выбить, то от этого человеку вред, но все-таки глаз супротив кишки не выстоит никак! Тут хоть без смертоубийства!..
- Однако Зарудин-то погиб!
- Ну, так это уж его воля!
Юрий нерешительно крутил бородку.
- Я, в сущности, прямо скажу, - заговорил он, и ему стало приятно, что он скажет совершенно искренно, - для меня лично это вопрос нерешенный... и я не знаю, как сам поступил бы на месте Санина. Драться на дуэли, конечно, глупо, но и драться кулаками не очень-то красиво!
- Но что же делать тому, кого вынудят на это? - спросила Карсавина.
Юрий печально пожал плечами.
- Нет, кого жаль, так это Соловейчика, - помолчав, заметил Рязанцев, но самодовольно-веселое лицо его не соответствовало словам.
И вдруг вспомнили, что даже не спросили о Соловейчике, и почему-то всем стало неловко.
- Знаете, где он повесился? Под амбаром, у собачьей будки... Спустил собаку с цепи и повесился...
Одновременно и у Карсавиной, и у Юрия в ушах послышался тонкий голос: 'Султан, ту-бо!..'
- И оставил, понимаете, записку, - продолжал Разянцев, не удерживая веселого блеска в глазах. - Я ее даже списал... человеческий документ ведь, а?
Он достал из бокового кармана записную книжку.
- 'Зачем я буду жить, когда сам не знаю, как надо жить. Такие люди, как я, не могут принести людям счастья', - прочел Рязанцев и совершенно неожиданно неловко замолчал.
В комнате стало тихо, точно мимо прошла чья-то бледная и печальная тень. Глаза Карсавиной налились крупными слезами, Ляля плаксиво покраснела, а Юрий, болезненно усмехнувшись, отошел к окну.
- Только и всего, - машинально прибавил Рязанцев.
- Чего же еще 'больше'? - вздрогнувшими губами возразила Карсавина.
Иванов встал и, доставая со стола спички, пробормотал:
- Глупость большая, это точно!
- Как вам не стыдно! - возмущенно вспыхнула Карсавина.
Юрий брезгливо посмотрел на его длинные прямые волосы и отвернулся.
- Да... Вот вам и Соловейчик, - опять с веселым блеском в глазах развел руками Рязанцев. - Я думал, так - дрянь одна, с позволения сказать, жиденок, и больше ничего! А он на! Прямо не от мира сего оказался... Нет выше любви, как кто душу свою положит за други свои!
- Ну, он положил не за други!.. возразил Иванов.
