Цезаре, чтобы добиться обмена провинциями. Антоний согласился на предъявленные к нему требования, дал клятву, заявляя, что всего этого он не хотел, изменил же свое решение из-за этого юноши, который, несмотря на свой ранний возраст, так невыносимо возгордился, не признавая ни уважения, ни скромности по отношению к старшим должностным лицам. Этому юноше необходимы воспитательные меры; но ради их просьб он готов побороть свой гнев и вернуться к прежним своим намерениям, если и Цезарь со своей стороны воздержится от неумеренных действий.

30. Центурионы были рады этому. Они свели обоих; Цезарь и Антоний, обменявшись упреками, заключили дружбу. О законопроекте по поводу Галлии немедленно было объявлено. Сенат был этим крайне встревожен и предполагал, в случае если Антоний внесет законопроект для предварительного обсуждения в сенат, не допускать обсуждения, если же он внесет его без предварительного обсуждения в народное собрание, подослать трибунов для того, чтобы задержать законопроект. Были и такие, которые предпочитали освободить всю Галлию от римского управления: до того они боялись находившейся поблизости Галлии. Антоний, со своей стороны, бросил им упрек, сказав: 'Не поручают ли они Дециму эту провинцию, потому что он убил Цезаря, ему же не доверяют, потому что он Цезаря, покорившего эту провинцию и поставившего ее на колени, не убивал?' Все это Антоний открыто бросал в лицо всем, видя их большую радость по поводу всего случившегося. Когда настал назначенный день, сенат считал нужным созвать центуриатские комиции; его противники же, еще ночью оцепив форум, созвали трибутские комиции, собравшиеся по договоренности. Народная толпа, недовольная Антонием, все же поддерживала его ради Цезаря, стоявшего за оцеплением и упрашивавшего народ. Главным образом Цезарь просил о том, чтобы не Децим, убийца его отца, управлял опасной для Рима страной и возглавлял там войско, а кроме того, за Антония, с которым он помирился. К тому же Цезарь надеялся кое-что получить за это и от Антония. Трибуны были подкуплены Антонием, и так как они безмолвствовали, то закон был проведен, войско же уже прибывало к Антонию под благовидным предлогом через Ионийское море.

31. Когда умер один из трибунов, Цезарь стал поддерживать кандидатуру Фламиния на новых выборах. Народ, полагая, что Цезарь сам стремится к этой должности, но не выставляет своей кандидатуры из-за своей молодости, решил во время выборов объявить трибуном Цезаря. Сенат, не сочувствуя такому усилению Цезаря, боялся, что Цезарь, в качестве трибуна, привлечет к народному суду убийц старшего Цезаря. Антоний, не считаясь с недавно заключенной с Цезарем дружбой, объявил в качестве консула, - в угоду ли сенату, или для его успокоения по поводу закона о Галлии, или по личным соображениям, - что Цезарь не имеет права нарушать закон и применять насилие по отношению к кому- либо. В противном случае Антоний воспользуется против него всеми мерами данной ему власти. Это предостережение было неблагодарной выходкой Антония по отношению к Цезарю и издевательством по отношению к нему же и одновременно к народу. Народ решил поднять ссору во время выборов, Антоний испугался и отменил выборы, удовлетворяясь наличным составом трибунов. Цезарь же чувствовал себя явной мишенью для злоумышлении Антония и стал рассылать своих людей по колониям, устроенным его отцом, чтобы они сообщали о том, как с ним поступают, и чтобы узнать мнение отдельных поселенцев. Он посылал своих людей в лагеря Антония, кое-кого с провиантом, чтобы они, встречаясь с наиболее смелыми солдатами, подбрасывали незаметно прокламации в толпу.

32. Вот что делал Цезарь. Центурионы же выпросили у Антония уделить им время и сказали следующее: 'Мы и все другие, кто вместе с тобой, Антоний, находились в войсках Цезаря, помогли ему установить свою верховную власть и продолжали в повседневной работе служить ей, знаем, что убийцы Цезаря ту же вражду и те же козни, что и против Цезаря, обратили против нас. Сенат склоняется в их сторону. Когда народ изгнал убийц, мы воспрянули духом, убедившись, что не все связанное с Цезарем впало в немилость и неблагодарно предано забвению. Гарантию для будущего мы видели в тебе, так как ты являешься другом Цезаря, после него обладаешь наилучшими качествами полководца, теперь управляешь нами и наиболее подходящий нам человек. Теперь, когда поднимаются враги, дерзко врываются в Сирию и Македонию, собирают против нас деньги и войска, сенат на тебя натравливает Децима, ты же все свои заботы тратишь на ссору с Цезарем; мы справедливо опасаемся, как бы к предстоящей, пока еще не разгоревшейся войне не прибавились еще раздоры между вами и как бы враги не добились того, чего они желают. Мы просим тебя все это взвесить и ради святой памяти Цезаря и бережного отношения к нам, ни в чем не провинившимся перед тобой, прежде всего ради твоей собственной выгоды, поскольку это еще возможно, помочь Цезарю - и этого одного уже достаточно - наказать убийц. Тогда ты сразу опять можешь беззаботно властвовать, а мы с твоей помощью окажемся в безопасности, мы, опасавшиеся как за себя самих, так и за тебя'.

33. На эти слова центурионов Антоний ответил следующее: 'С какой любовью и с каким вниманием я относился к Цезарю, когда он еще был жив, как я скорее всякого другого решался идти на любую опасность ради его интересов, все это вы хорошо знаете, так как вместе со мной служили в его войсках и были свидетелями всех событий. С какой милостью и с каким вниманием он постоянно относился ко мне, об этом говоритъ мне не подобает. О том и о другом знали убийцы и поэтому решили и меня убить вместе с Цезарем, так как если я останусь в живых, они не достигнут того, что они замышляют. И тот, кто побудил их изменить свое намерение, сделал это не ради моего благополучия, но ради того, чтобы предать тираноубийству более благопристойный вид, т. е. чтобы не казалось, что они многих убивают, которых считают личными врагами, а убили одного как тирана. Кто мог бы поверить, что я забываю Цезаря, моего бывшего благодетеля, и выше ставлю его врагов, что я охотно прощаю убийство тем, кто против меня злоумышляет, как полагает молодой Цезарь? Кто предоставил им амнистию и провинции? В этом он хочет обвинить меня вместо сената.

34. Так слушайте же, как все это случилось. Когда Цезарь внезапно был убит в сенате, больше всех меня объял страх и в силу моей дружбы с Цезарем и в силу того, что я не знал точных обстоятельств, ибо я еще не видал договора между убийцами и не знал его условий. Народ бушевал, а убийцы с гладиаторами заняли Капитолий и укрылись на нем. Сенат был с ними заодно, что теперь стало еще более ясным, и постановил выдать убийцам награды за убийство тирана. Если бы Цезарь действительно был признан тираном, тогда нам всем предстояла гибель как друзьям тирана. И вот, находясь в таком состоянии, полный волнений, забот и страхов, когда нельзя было принять необдуманное решение или колебаться, я, как вы убедитесь, если внимательно всмотритесь, был смел, где требовалась отвага, хитер, где требовалось притворство. Первая моя забота, включившая в себя все остальное, состояла в том, чтобы отнять у этих людей присужденные им награды. Решительно выступая против сената и убийц, я действовал с отчаянной смелостью, полагая, что мы, друзья Цезаря, лишь тогда будем в полной безопасности, когда Цезарь не будет больше считаться тираном. Тот же страх охватил и врагов моих и сенат, знавших, что если Цезарь не окажется тираном, им придется отвечать за убийство. Когда они из-за этого стали вести борьбу, я уступил после того, как почетные дары были заменены амнистией, чтобы за эту уступку получить все то, что мне было нужно. И что это значит и многого ли я добивался? Чтобы не вычеркивалось имя Цезаря, которое я больше всего люблю, чтобы его состояние не было конфисковано, чтобы усыновление, которым теперь молодой Цезарь так хвастает, не было аннулировано, чтобы завещание сохранило свою силу, чтобы тело Цезаря было погребено с царскими почестями, чтобы присужденные ему когда-либо почести остались на вечные времена, чтобы все содеянное им сохранило силу и чтобы его сын и мы, его друзья, как полководцы, так и солдаты, находились в безопасности и вели славную жизнь вместо бесславной.

35. Как вам кажется, я потребовал от сената малые и незначительные уступки за амнистию? Или вы думаете, сенат дал бы это без амнистии? Было бы вполне достойно просто заплатить амнистией за перечисленные уступки и пощадить в прямом смысле этого слова убийц, если бы можно было приобрести вечную славу Цезарю и наше спасение. Но я сделал это не с таким намерением; я лишь отсрочил суд над убийцами. Когда я таким образом заставил сенат сделать то, что мне нужно было в первую очередь, а убийцы пребывали в беспечности, я вздохнул и отменил амнистию не решениями или постановлениями - это было невозможно, - а незаметно добиваясь благосклонности народа. Я вынес тело Цезаря под предлогом погребения на форум, обнажил его раны, показал их количество, окровавленную и разодранную одежду. Я многократно пред всеми с чувством восхвалял его доблести и любовь к народу. Я оплакивал его как убитого и одновременно призывал его как бога. Эти мои поступки и слова возбудили народ, они воспламенили огонь, несмотря на амнистию, и направили его на дома врагов, а людей изгнали из города. Вскоре обнаружилось, что все это делалось при противодействии сената и в огорчение ему; меня обвинили в заискивании перед народом, а убийц послали в провинции в качестве их правителей: Брута и Кассия в Сирию и Македонию с многочисленными войсками; им дан был совет спешить туда до наступления назначенного срока под предлогом заботы о продовольствии. Тогда меня объял еще больший страх, так как я не имел еще никакого войска. Я боялся, что придется выступить нам безоружными против