стараясь удержать равновесие, что, впрочем, не мешало ему беспрестанно поглядывать по сторонам.

Он отказался от обычного сейчас способа путешествия, ибо ползать на животе по оврагам и цепляться за колючки и неудобно и бесполезно: ведь саакадзевские щенки и на дне реки видят ползающих раков. Тогда почему не выскакивают из засады? Разве он комар, что не замечают? Старик даже обиделся, но внезапно губы его растянулись в улыбку. На повороте, словно оторвавшись от ствола одряхлевшего дуба, выскочили три ополченца.

- Кто такой?!

- Разве по золотой папахе трудно догадаться? - старик насмешливо оглядел их и придержал ослика. - Почетный кма князя Шадимана.

На мгновение ополченцы опешили.

- Без твоей зурны признали! - озлился тот, что постарше. - Э-э, лазутчик князя, что везешь?!

- Сын у меня дружинником в Тбилиси, жена с утра до ночи плачет: люди уверяют, там от голода многие из тонких в толстых превратились.

Ополченцы разразились хохотом.

- Значит, похорошели?

- Чтоб Исмаил-хан так похорошел! Прислал в Марабду чапара. Как пролез, никому не сказал, только, обобрав с одежды цепкие колючки, сразу храбрость показал. 'Хоть в мышь, - кричит, - надо превратиться, а в Тбилиси прошмыгнуть!' Вся деревня отказалась: ни как мыши, ни как орлы - не хотят попасть в лапы 'барсам'. Тут моя жена говорит: 'Возьми еду, что для себя на зиму припасли, и отвези нашему несчастному Казару'. Не выдержал я, рассердился - кровь давно не кипела, обрадовался случаю - и такое крикнул: 'А жизнь мою ты жалеешь?!' Сразу жена совсем повеселела: 'Если бы Моурави за такое убивал несчастных кма, народ к нему не сбегался б со всей Картли'.

- Вот масхара, как гуда-ствири надул! - хохотал молодой ополченец. - А блестящего, как тело ханской хасеги, ишака тоже жена корзинами оседлала?

- Откуда имеем? Одна общипанная курица по двору бегает, петухов ловит. Потом такое случилось: как только управитель замка Марабды понял, что наконец догадался дурак кма, - это я, - что все равно от шашки саакадзевцев погибать или от плетей княжеского сборщика, - с удовольствием одолжил лучшего ишака. Коня тоже предлагал, но побоялся я: конь не такой упрямый, как ишак, может до Тбилиси не дотащиться.

Скучающие ополченцы становились все веселее.

- А кроме еды, несчастному Казару что везешь?

- Сразу должны догадаться, почему управитель подобрел... Вести везу счастливому князю Шадиману от шаха Аббаса, чтоб ему на этом свете подавиться блестящей хасегой.

Ополченцы так и упали на траву, катаясь от смеха. Надвинув папаху, старший нарочито громко спросил, какие вести везет лазутчик.

- Очень хорошие, чтоб святой Евстафий каждый день всем ханам и князьям такие на закуску посылал! Шах доволен покорением Картли и Кахети, только еще требует собрать с народа большую дань: потом обещает прислать племянницу свою в жены царю Симону, - это пусть, их семейное дело; но совсем взбесился; непременно требует голову Георгия Саакадзе!..

- А что еще везешь?

- Тебе мало? Может, палача тоже в корзине должен для твоего удовольствия тащить?

- Ах ты, верблюд ободранный! Наверно, ишака обременяешь не палачом для себя, а монетами для Шадимана!

И помрачневшие ополченцы без церемоний повытряхнули из корзин содержимое, но, кроме сыра, лепешек, старого кувшина с домашним вином и двух тощих кувшинчиков с маслом и медом, ничего не нашли. Тщательно осмотрели и потник.

Не обращая внимания на ополченцев, старик принес в чаше воду из родника, разломил лепешку и кусок сыра и спокойно принялся за еду.

Не зная, как быть, ополченцы в нерешительности топтались на месте. Жаль стариков, собравших последнее для сына. У них тоже дома остались старики, и разве они не болеют за своих сыновей? Но можно ли с такими сведениями пропускать? А что нового в этих сведениях? Ничего. Но не умолчал ли о важном? Не похоже. Даже лишнее про голову Георгия старый козел наболтал.

Старик встал, вытер ладонью усы и спросил, как решили - вперед ему ехать или повернуть ишака назад к Марабде?

- А ты как хочешь?

- Мое желание ни при чем! Бог уже, наверно, решил, как ему удобнее.

- А может, черту такое дело ближе?

- Непременно так. Один раз было такое: дед моего отца сто раз рассказывал, пока все семейство на сто лет, как свою фамилию, не запомнило... Кто не знает, какое доброе сердце держат князья к крестьянам, особенно к бедным кма? Сборщик, чтоб ему на этом слове в блестящего ишака превратиться, так старается для князя, для себя тоже, что, как ни дели муку, все равно с ползимы голодаем... Посмотрела бабушка моего отца в кидобани и застонала; на дворе лишь вчера снег растаял, а муки и на три дня не хватит. Думали, думали: к князю пойти - прогонит, одно твердит: 'Так делите долю, чтобы до нового года хватило', а как делить, на своем хлебе не показывает. Тогда бабушка моего отца говорит дедушке моего отца: 'Знаешь, Варам, не иначе, как придется тебе пойти к брату, он, наверно, может одолжить мешок муки'. - 'Откуда знаешь, что может? Или его князь с ума сошел и на всю зиму долю дал?' - 'Князь... не знаю, - говорит бабушка моего отца, - а сборщик хорошо свое дело знает'. Сговорились и такое придумали: сборщик лишнее дает, потом с ним потихоньку пополам делят... 'Разве не помнишь, пять пасох назад твой брат тоже нам муки полмешка подарил'. - 'Откуда знаешь, что и сейчас щедрость покажет?' - недовольно дунул в усы дедушка моего отца. 'Поспеши, Варам, пока на дорогу мою выделить пол-лепешки!' - крикнула бабушка моего отца. Видит, плохо дело - хоть волчком кружись, не поможет, ибо бабушка моего отца вместо муки в трех кидобани нрав свой хранила.

Ночь прокряхтел, утро стоном встретил, в полдень все же пошел. Пришел к брату и очень удивился: как раз на крестины пятого сына попал. Выпили вина, барана отделали, почти полноги съел дедушка моего отца... Еще бы, с прошлого рождества не пробовал! Потом про семью вспомнил и брату просьбу передал. То ли выпил лишнее тот, то ли от радости, но сразу согласился. 'Иди, Варам, в подвал, выбери мешок и насыпь сколько хочешь муки, - мой подарок ради пятого сына'. Два часа выбирал дед моего отца, пока не нашел самый большой мешок, и так набил мукой, что превратился мешок в бурдюк. Все хорошо - а поднять не может. Два гостя еле выволокли мешок из подвала и на спину деду моего отца с трудом взвалили... Потом клялся: в глазах потемнело, а отсыпать хоть горсть муки пожалел. Хорошо, брат догадался толстую папку в руку сунуть...

Идет по дороге дед моего отца и шепчет: 'Если поможешь, святой бог, донести, свечку в церкви в воскресенье поставлю'. Потом еще две свечи прибавил. Но чем больше обещает, тем мешок тяжелее становится, вот-вот задавит... Рассердился дед моего отца и крикнул: 'Может, черта мне о помощи просить?'- 'Что ж, проси, я тебе без свечи помогу!' И хвостатый выскочил из-под земли и стал прыгать вокруг и смеяться. 'Помоги, хвостатый, иначе сейчас упаду, а я бога в церкви буду молить, чтоб тебе второй хвост пришил'. Засмеялся черт: 'Мне, говорит, и одного хватит, я не жадный', - и вцепился зубами в конец мешка. Сразу сделалось легче деду моего отца.

Подпрыгивает рядом черт и веселые слова как бисер мечет: 'Что, Варам, легче стало?' - 'Еще как легче, спасибо тебе, хво...' - 'Э-э, благодарить будешь, когда до дому дойдешь'. Все веселее становится черт, а с ним повеселел и дед моего отца и дружелюбно сказал: 'Вот хулу всякую на вас, чертей, народ изрыгает, а почему бог мне не помог?' - 'Э, Варам, бог на жадность твою разгневался, ибо, по его уму, надо брать столько - сколько донести сможешь. А по-нашему, столько - сколько тебе хочется. Эх вы, пустые кувшины, как только затруднение имеете, сейчас же глазами небо облизываете, воск тоже в церкви жжете'. - 'Не только потому свечи ставил, - вздохнул дед моего отца. - Плохо на земле живем: может, за наши страдания хоть после смерти в раю насладимся'.

Тут хвостатый так захохотал, что птицы с чинар попадали и медведь дорогу, как заяц, перебежал. А улыбчивый черт вытер концом хвоста глаза и такое бросил: 'Почему нигде не сказано, что делать с дураками? Разве вам про рай что-нибудь известно?' - 'Немного сейчас узнал, - засмеялся дед моего отца, -