вся эта любовная возня с объятиями и поцелуями была в новинку, твердила одно и то же – мол, я девушка приличная и хоть ты мне и нравишься, сам понимаешь, ничего большего, кроме поцелуя, тебе подарить не могу.

– Да что ж я должен сделать-то, чтоб ты мне... Чтоб ты мне... – замялся было Митенька, прижав даму сердца к водосточной трубе. – Что-нибудь посерьёзнее подарила, кроме поцелуев-то! – в ответ Анфиса только смеялась – легкомысленно и совершенно как-то отстранённо, чем только ещё больше распаляла желание младшего Коловратова.

– Я... – глухим, сдавленным голосом начал он. – Я... Я люблю тебя! – разрешился, наконец, он признанием. – Я вообще ещё никого не любил – так, некоторые девчонки нравились, да и то просто интересно было... Ну... Эта... Инка Косточкина. Но она дурная: всё время в обмороки падает. Шибздонутая какая-то. А таких как ты я ещё никогда не встречал! – признался он и покраснел, словно стыдливая девица, что ещё больше рассмешило нашу героиню.

– Да где уж тут тебе встретить-то! – покатывалась она со смеху, а Митенька в этот момент, набравшись храбрости, скользнул своей пухлой рукой ей под кофту и нащупал там волнующийся пышный бюст. От этого голова его пошла кругом, и он едва в лужу не кувырнулся.

– Будь моей! – задыхаясь от возбуждения и ударившей ему в голову молодой горячей крови, выкрикнул он. – Так что, что я должен сделать-то? Что? Ты только скажи! – на лбу его выступила испарина, глаза заблестели лихорадочным блеском, и Анфиса решила, что её обожатель достиг той наивысшей точки кипения, когда можно требовать от него все что угодно – промедление же в этот момент не сулит ничего хорошего: ещё секунда, и он повалит её в мартовскую лужу возле водосточной трубы и... И тогда сраму не оберёшься!

– Женись на мне и дело с концом! – брякнула она и улыбнулась ему своей обворожительной улыбкой.

– Правда? Ты не шутишь? И ты согласна выйти за меня замуж? – обалдело спросил он, чувствуя, что именно в этот момент ему привалило небывалое счастье, какого не было в его жизни никогда.

– Я такими серьёзными вещами не шучу, – серьёзно ответила Анфиса и, сказав, что ей пора в гостиницу, выскользнула из его ослабевших объятий и полетела в «Чертоги», оставив своего воздыхателя наедине с самим собой.

На следующий день Митенька перво-наперво пригласил её на свой день рождения и сказал, что именно завтра, на празднике в его честь, перед салютом или сразу же после него (он ещё не решил) он объявит о своём намерении жениться на ней – на своей любимой Анфисе.

– А родители? Они не будут против нашего брака!

– Да я на них плевать хотел с высокой колокольни! Я с завтрашнего дня совершеннолетний! – несколько агрессивно заявил он (такое впечатление, будто его мамаша с выдвижной челюстью уже выразила своё недовольство по поводу будущего его брака) и заключил невесту в крепкие объятия, из которых не так-то просто было высвободиться.

Этого-то и ждала Распекаева. Всю ночь прыгала она с боку на бок на своей гостиничной койке, гадая, сделает ли ей предложение градоначальников сын или нет.

А Светлана Тимофеевна, надо заметить, не дремала – она уж на второй день знала, что у её мальчика с кем-то бурный роман. Ну, во-первых, мальчик совершенно перестал есть, а этого до сих пор не случалось никогда, во-вторых, слухи – слухи, которые в городе N распространялись с невероятной скоростью. Поначалу никто из энцев не мог распознать в девчонке с двумя забавными хвостиками Анфису Григорьевну Распекаеву, но на третий день она была разоблачена, о чём незамедлительно узнала супруга мэра. Узнав, она с час металась без чувств по залам огромного дома с переливающимися всеми цветами радуги пошлыми светильниками на всех без исключения стенах, потом решила навестить мерзавку Распекаеву и велела уже Аркадию подогнать машину к подъезду, но тут же отчего-то передумала и ограничилась тем, что послала домработницу за Катериной Андреевной Арашковой.

Та явилась через пятнадцать минут запыхавшаяся, вся взмокшая, в состоянии крайней взволнованности. Дамы закрылись в спальне градоначальницы и шушукались около получаса. О чём они там беседовали – автору дословно неизвестно, но кое-что – отдельные фразы всё-таки подслушать удалось, из чего стало ясно, что прокурорша остудила страстное желание Светланы Тимофеевны «нагадить мерзавке». Коловратова так и сказала сгоряча – мол, сейчас поеду в отель и так мерзавке нагажу, что мало не покажется! На что Катерина Андреевна довольно рассудительно проговорила:

– Ой, как бы, матушка, Светлана Тимофеевна, дров не наломать!

– А что такое? – вылупилась «матушка» на прокуроршу, и челюсть её еще больше выдвинулась вперед то ли от злости и негодования, то ли от того, что она каким-то образом дров может наломать вследствие её визита к Распекаевой.

– А такое! – взвизгнула Арашкова и даже на диване подпрыгнула. – Мы вообще не знаем, кто она такая! Может, она вовсе и не служит этой... Ну этой... – она натужно пыталась вспомнить, кем и где работает Анфиса, – заведующей отделом по внешним связям с заграничными партнёрами в фирме под названием «Коркес»! Может, и фирмы-то такой вовсе не существует! – с каждым словом глаза прокурорши округлялись от ужаса и страха. – Скорее всего, никакая она не заведующая, а приехала к нам в город из Москвы с проверкой! Инкогнито! Может, по части моего Пал Палыча, а может, относительно, относительно... – тут Катерина Андреевна запнулась, видимо, сомневалась говорить ей то, что она хотела сказать, или всё-таки не стоит.

– Что относительно? Относительно – чего?

– А может, и относительно вашего Савелия Дмитриевича! – напыщенно и весомо заявила прокурорша.

– Бат-тюшки! – и Светлана Тимофеевна в бессилии откинулась на спинку кресла, обтянутого гобеленом с аляповатыми красно- оранжевыми тюльпанами.

– Да! Никакая она не заведующая. Она – проверяющая из Москвы, вот кто она! – выпалила Катерина Андреевна эти последние слова так, будто открыла градоначальнице имя серийного убийцы, которого не могут найти несколько лет.

– Ох! – всхлипнула Коловратова и лишилась чувств, но прокурорша быстро привела её в нормальное состояние, обдав холодной водой из графина, что стоял на столе.

– Что будем делать-то, мать родная, спасительница вы наша?!

– Ждать, – отрезала «спасительница». – Там видно будет.

– А как же с днём рождения Митеньки? Она ведь приглашена!

– Вот и ладно! Пусть приходит. И смотрите мне! Если кто-нибудь хоть каким-то действием, словом или взглядом ей намекнёт, что знает об их с Митенькой романе – уничтожу! – пригрозила Коловратова, бросив яростный взгляд на прокуроршу.

– Я поняла, поняла, поняла! Это очень разумно! Очень! – Пригнув голову и стараясь не смотреть на «мать родную», прощебетала прокурорша и попятилась к выходу, – До завтра, до вечера!..

– И не смейте пить эту свою крушину для похудания! – раздраженно бросила ей Светлана Тимофеевна напоследок.

– Ни в коем случае! Ни в коем случае! – заверила её Катерина Андреевна и бесшумно закрыла за собой дверь.

Следующим вечером Анфиса, разодетая и блистательная – пуще, чем в прошлый раз, на банкете по случаю четырёхсотлетия города N, подъехала к дому мэра на своей серебристой новенькой машине и велела Люсе ждать тут, у подъезда, до тех пор, пока она, Анфиса, не выйдет, и никуда не отлучаться.

– А если я в туалет захочу? – спросила та, приоткрыв от удивления рот, отчего лицо её стало ещё глупее.

–  Потерпишь! – раздражённо бросила Анфиса и, выйдя на улицу, хлопнула дверцей.

Нет смысла утомлять уважаемого читателя подробным описанием празднования дня рождения сына градоначальника, поскольку оно проходило по тому же плану, что и банкет, посвящённый четырёхсотлетию основания города, ну, может, за некоторыми незначительными исключениями, о которых автор обязательно упомянет.

У дома мэра было полно машин, нарядно одетые люди (уже знакомые читателю) толпились на лестнице. Белла Львовна Форшмак одной рукой крепко вцепилась в мужа, другая её рука, замурованная в гипсе, безжизненно болталась на перевязи. Семейство Косточкиных было сегодня в сборе – Антон Петрович как-то странно отмахивался руками, будто пытаясь защититься от кого-то, Инночка стояла рядом с отцом с трясущейся головой – видать, ещё не совсем оправилась от падения, а Агнесса Даниловна играла роль санитарки, успокаивая то дочь, то мужа.

Тютюркины, по обыкновению, ругались. Захар Олегович всё бубнил:

– Тут почти все во фраках! Зря я тебя послушал и фрак не надел! Вечно ты лезешь со своими советами!

– На всех фраки сидят нормально, а на тебе, как седло на корове!

–  Дура!

– Сам неумный!

Супруги Коноклячкины стояли поодаль и смотрели друг на друга влюблёнными глазами – такое было впечатление, что они только что встретились и поняли, что их дальнейшее раздельное существование невозможно.

Пётр Миронович Долгополов насвистывал что-то себе под нос, в то время как его сожительница – Аглая Швабрина, облачённая в несуразное ядовито-зелёное платье с неровным, будто разорванным собаками подолом, отрешённо смотрела не пойми куда... Думала она тоже не пойми о чём – может, о местном гении и самородке Якове Жгучкине, может, о его необычных, странных картинах, может, о том неординарном способе, каким тот создавал эти самые полотна, а может, о своей коллекции насекомых... Бог весть о чём она думала!

Отец Афиноген что-то говорил вице-мэру – наверное, приводил очередную цитату из писаний святых отцов на тему борьбы с блудом и скверными помыслами, которые нередко посещают голову слабого грешного человека. Матушка