к вам и просил передать свое сожаление по этому поводу.

— Надеюсь, ничего серьезного с его величеством не произошло? — озабоченно спросил Грешем.

— Надеюсь и я, — довольно сухо ответила принцесса Мария.

Она мягко и изящно, почти невесомо положила свою руку на слегка согнутую в локте руку Томаса Грешема, и они сделали первый шаг по широкой пурпурной дорожке от ворот дома к его настежь распахнутым парадным дверям.

Елизавета оперлась на руку Уильяма Сесила, а Себастьян Кабот возглавил небольшую группу высших сановников двора, следовавших в нескольких шагах позади принцесс.

В роскошном зале-вестибюле, ярко, но мягко освещенном множеством свечей в дивных люстрах, настенных бра и больших напольных светильниках, Мария промолвила:

— И вы не боитесь жить в таком великолепии, сэр Томас?

— Нисколько, ваше высочество.

— О, по-моему, вы отчаянно смелы!

— О нет, ваше высочество, просто я убежден, что богатство, выставленное напоказ, на всеобщее обозрение, находится в полной безопасности: им любуются и восхищаются все, а следовательно, оно находится под всеобщей охраной.

Мария засмеялась, что происходило с ней не слишком-то часто.

— Прекрасно! — воскликнула она. — Надеюсь, Елизавета, ты слышала это мудрое, хотя и парадоксальное изречение сэра Томаса?

— О да, Мэри! — засмеялась и Елизавета. — Совсем недавно я прочитала у Леонардо да Винчи, что мудрость — сестра опыта. Не хотели бы вы, сэр Томас, произвести такой опыт: разложить все ваши несметные богатства на одной из площадей Чипсайда на всеобщее обозрение и без всякой охраны, разумеется?

Общий веселый смех был хорошим предзнаменованием, и Томас Грешем незаметно для других облегченно вздохнул: королевский визит, хотя,

к сожалению, и без самого короля, начался, насколько можно было судить, весьма удачно.

— Первым, кто докажет абсурдность философии Томаса и возьмет из этой горы богатств столько, сколько сможет унести, буду я, черт возьми! — хохотал во все горло старый моряк сэр Себастьян Кабот…

— Похоже, я буду второй! — смеялась Елизавета.

— О нет, господа, — по-артистически печально улыбнулся лорд-казначей маркиз Винчестер, — первой и единственной будет, несомненно, королевская казна — боюсь, никаких других надежд ей не остается…

По широкой лестнице из мрамора нежнейшего светло-розового оттенка гости медленно поднимались на второй этаж. Откуда-то из глубины дома разливалась по всем его помещениям мягкая музыка.

— Все эти великолепные скульптуры вы привезли из Италии, сэр Томас, не правда ли? — спросила принцесса Мария, с восторгом и удивлением рассматривавшая прекрасные произведения искусства, через каждые пять-семь ступенек стоявшие по обе стороны лестницы.

— О нет, ваше высочество, — ответил Томас Грешем с мягкой своей улыбкой, — я счел более рациональным привезти и мрамор, и скульпторов сюда, в Лондон…

Мария неожиданно добродушно улыбнулась, проговорив:

— Хм… Вы знаете, сэр Томас, у нас при дворе говорят, будто вы являетесь первым алхимиком Англии, ибо все, на что вы обратите свой взор, мгновенно превращается в золото!

— О, благодарю ваше высочество за столь лестное мнение обо мне! Но

в таком случае ваше высочество всегда может расчитывать на меня, если

в государственной казне не останется ничего, кроме паутины и пыли…

— Благодарю вас, сэр Томас. Вы всегда были удивительно добры. Я не-

пременно учту это ваше заявление… в свое время… Боюсь, впрочем, оно приближается с угрожающей быстротой… Я уверена, мы с вами еще поговорим об этом. Сейчас же я бы хотела заняться делом, ради которого и оказалась вашей гостьей. Очень хотелось бы узнать, каким образом вы намерены устроить это, сэр Томас. Так же, как и в случае с вашим богатством, то есть публично?

— О, я надеюсь и на этот раз заслужить благодарность вашего высочества!

Мрамор, скульптура, картины и гобелены самых знаменитых фламандцев, итальянцев и немцев в роскошнейших рамах — самостоятельных произведениях искусства! — сотни свечей в изумительных светильниках работы талантливых художников, зеркала и целые зеркальные стены, оконные витражи, множество очаровательных душистых цветов и диковинные растения в огромных фарфоровых чашах китайской работы, легкая музыка — все это создавало исключительное, особое настроение восторженной

приподнятости, благоговейного преклонения перед человеческим гением

и ослепления заревом огромного богатства, выставленного напоказ…

Но вместе с тем все это порождало и выжигающее душу чувство ни с чем не сравнимой, словно укус ядовитой змеи, неистребимой, всепоглощающей зависти…

В большом парадном холле второго этажа гости, ведомые сэром Джоном Грешемом, негромко переговариваясь друг с другом и восхищаясь великолепными произведениями искусства, удивительной, изысканнейшей мебелью и поразительной инкрустацией на прекрасных дверях из самых драгоценных пород дерева, незаметно для самих себя свернули налево, откуда музыка была слышна и громче, и отчетливее, а принцесса Мария, ведомая Томасом Грешемом, вошла в правую анфиладу комнат, где было очень тихо, тепло и уютно…

— Признаться, мне очень нравятся эти комнаты, сэр Томас… — подавив тихий вздох, почти прошептала Мария. — Если бы я вдруг оказалась хозяйкой этого дивного дома, я бы выбрала их для себя. Мне кажется, здесь очень хорошо отдыхать и думать. А мебель здесь так и манит к себе… О, я легко представляю себе восторг женщин, посещающих ваш дом!..

— Ах, как бы я был счастлив, если ваше высочество разделили бы его!

Мария вдруг резко остановилась и повернулась лицом к лицу Грешема. Ее большие, красивые, темные, как сама испанская ночь, глаза зажглись лучистым пламенем.

— Не забывайтесь, сэр Томас! — прошептала она. Лицо ее заострилось

и слегка порозовело. — Я не хочу, чтобы ваша репутация сокрушителя женской добродетели подтвердилась и по отношению ко мне…

— Слухи всегда исходят из преисподней… — с отчаянием в голосе промолвил Грешем. — Я всегда был уверен в безупречности своей репутации, ваше высочество.

Мария довольно долго смотрела ему в глаза. Наконец прошептала:

— Я тоже хочу, чтобы ваша репутация была безупречной. Очень хочу. Быть может, больше всех…

— О, ваше высочество! — Грешем упал на одно колено и прижал к своим губам край ее платья.

— Ах, хватит об этом, сэр Томас, и немедленно поднимитесь на ноги! — Мария в безотчетном страхе отпрянула на шаг назад. — О, пожалуйста, сэр Томас… Я думаю… Я уверена, что смогу простить вас… Тем более что вы так искусно избавили меня от остальных ваших гостей. Благодарю вас. При-

знаться, я не слишком люблю большое и шумное общество и очень редко бываю в нем. О, вы все еще так хмуры, сэр Томас? Но ведь я же простила вас, разве вы этого не поняли?

— Ах, ваше высочество, я счастлив слышать это! Прошу вас сюда. Это мой кабинет.

Мария несколько минут стояла на пороге этой большой, строго квадратной комнаты, не в силах ни скрыть, ни подавить своего восхищения.

— Браво, сэр Томас! — с мягкой улыбкой проговорила она. — Такого кабинета никогда не было ни у одного короля Англии. Как вы думаете, я не слишком ошибусь, если предположу, что ни у одного короля Европы тоже нет подобного кабинета?

— Но, ваше высочество, — с чарующей своей улыбкой сказал Грешем, — разве у королей есть время для кабинетной работы и необходимость в ней?

— Восхитительно! — засмеялась Мария. — Вы не можете себе представить, насколько мне было интересно и полезно узнать ваше мнение о королях! Полагаю, о королевах вы еще более высокого мнения, не правда ли? Впрочем, вы, разумеется, правы: у купцов работы любого рода неизмеримо больше. Тем