твоя рука!..

И представление началось…

…Диана с Чанслером и Смитом покинули усадьбу через подземный ход спустя примерно полчаса после нашествия туда императора со своей свитой и гвардейцами охраны. Несмотря на то что выход, вернее — выезд, из подземелья приводил в пределы совсем другой усадьбы, давным-давно приобретенной на подставное лицо и находившейся совсем на другой улице, неподалеку от порта, предприятие это было чрезвычайно рискованное и опасное. Город был сейчас буквально нашпигован не только испанскими войсками Карла, но и воинскими подразделениями почти всех немецких владетелей,

а также буйными и неукротимыми искателями славы, богатства и приключений, всегда сопутствующих большому съезду коронованных особ. Все таверны, трактиры, гостиницы и публичные дома Антверпена работали на пределе своих совсем не малых возможностей. Даже «Жемчужина Шельды» вынуждена была установить некую очередность для получения изысканнейших наслаждений за совершенно умопомрачительное вознаграждение: прежде всего — коронованные особы, затем — принцы крови, наследники престолов, далее — князья и герцоги, за ними — графы и маркизы и, наконец, владетельные бароны. По ночам город содрогался от пьяных воплей, отчаянно шумных драк и целых сражений, в результате чего по утрам уборщики улиц равнодушно сбрасывали в реку десятки безвестных тел обезумевших от вина и вседозволенности гостей славного города Антверпена, далеко не всегда бывших уже трупами. А подлинные его хозяева потеряли покой

и сон, без устали считая монеты всех стран и достоинств, сыпавшиеся в их бездонные мешки широким и звонким потоком, который, увы, иссякал

с отъездом из города императора Карла.

Дорожные неприятности начались сразу же, как только они выехали на улицы Антверпена. Десяток пьяных испанских солдат перегородил всю ширину улицы в надежде остановить карету и поживиться ее содержимым. Но Чарли, сидевший верхом на первом коне шестерки, вонзил свои шпоры

в его мощные бока, и сначала тяжелые лошади, а затем и громоздкая гербовая карета с двумя всадниками за нею проложили себе кровавый путь по телам незадачливых искателей наживы. Карета сразу же свернула за угол дома, а беспорядочная стрельба оставшихся в живых солдат ранила,

к счастью, лишь ночную тишину.

— О господи! — в отчаянии воскликнула Диана, когда они прорвались сквозь эту человеческую баррикаду. — Я никогда не замолю этого греха.

— А ты можешь себе представить, что бы эти страшные негодяи сделали, попадись ты им сейчас в руки? — сказал Ричард. — Они не стали бы призывать Господа Бога в заступники за свой смертельный грех зверского надругательства над тобою всей своей бандой.

— О боже, как же страшны вы, мужчины, со своими необузданными страстями и любовью к кровопролитию!

— О боже, — засмеялся Ричард, — как же прекрасны вы, женщины, со своим неукротимым коварством! Император Карл, бедолага, убеждается

в этом сейчас, и, надеюсь, не первый раз в жизни…

…Почти двести миль пути от нидерландского Антверпена до француз-

ского Вервена отнюдь не были усыпаны тюльпанами. Проснувшись в гостинице «Зеленая лисица» далеко за полдень и не найдя Чарли в его комнате, Диана с Ричардом спустились вниз, в столовую с двумя длинными дубовыми столами и такими же тяжелыми скамьями, но и там было тихо и безлюдно. Тогда они вышли в большой, вымощенный неровными каменными

плитами двор с многочисленными кирпичными и деревянными постройками. Там тоже было совершенно безлюдно, но из распахнутых настежь ворот какого-то длинного, без окон, сооружения доносились какие-то весьма жутковатые завывания, очень похожие на предсмертные стоны раненого волка.

Диана с Ричардом переглянулись, достали из-за своих широких поясов по паре пистолетов и направились к этим воротам.

У порога они вскинули оружие к бою, но тотчас опустили его.

— О господи! — воскликнула Диана сквозь смех, прикрывая рот холодным ребром пистолета. Ричард же оглушительно хохотал, глядя, как Чарли таскает за нос ползающего на коленях и по-волчьи завывающего хозяина гостиницы «Зеленая лисица» Пауля Гроса. — О господи! Дорогой Шарль, что вы такое делаете с нашим бедным хозяином?

— Выбиваю из него порочное любопытство вместе с его длинным носом, — спокойно ответил Чарли, переименованный для конспирации

в Шарля, хладнокровно продолжая свою разрушительную работу.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Чанслер на более или менее сносном французском языке.

— Вместе со своим приятелем он пытался открыть дверцы вашей кареты и выяснить, не оставил ли он там случайно свои штаны или, например, деньги. Я решил таскать его таким образом до тех пор, пока он сам и все лисицы окрестных лесов не позеленеют. Для его же науки и пользы.

— Но вы уверены, дорогой Шарль, — все еще невольно смеялась Диана, — что при этом вам удастся сохранить нос нашего почтенного хозяина на том самом месте, на каком ему предписано находиться самой природой?

— Гм… не вполне, признаться… Я даже начинаю думать, что вскоре он вообще окажется в моей руке… Не войте так гнусно и монотонно, приятель, иначе мне придется не только оторвать ваш любопытный нос, но еще

и пристрелить в придачу, дабы не привлекать сюда стаи голодных волков.

— А с этим что произошло? —

Чанслер ткнул ногою в распластавшееся у самого порога бездыханное тело воина в рыцарских доспехах.

— Этот тоже вместе с хозяином пытался взломать дверцы кареты. Не гостиница, а разбойничье гнездо… — ворчал Чарли, недоуменно пожимая плечами. — Пришлось опустить мой кулак на его шлем… Черт их знает, носят же некоторые люди такие на редкость непрочные головы… Разве можно брать в солдаты человека со столь хрупкой головой?

— Ну, дружище, если подбирать солдат под твой кулак, — смеялся Чанслер, — то в армии служили бы одни лишь племенные быки с двойной лобной костью!

— Кулак как кулак… Как раз для порядочной головы…

— Ах, мой дорогой Шарль, не могла бы и я присоединиться к просьбе господина Гроса оставить его многострадальный нос в покое? Не заставите же вы и меня взвыть от жалости к этому достойному господину?

Чарли глубоко вздохнул и с очевидным неодобрением посмотрел на Диану. А затем с такой силой оттолкнул от себя несчастного хозяина гостиницы, что тот мелькнул в полете куда-то под днище кареты, чем-то обо что-то звучно стукнулся и замер, дрыгнув ногами, словно был уже на пути в ад.

— У нас за подобные дела с корнем вырывали нос или уши, — сумрачно заметил Чарли, вытирая окровавленные руки пучком сена. — Эй, любезный, вы еще живы? Быть может, вы хотите, чтобы я как следует встряхнул вас для восстановления вашего гнилого дыхания? Я мог бы для вас сделать это.

Откуда-то, словно из-под земли, послышалось тяжкое всхлипывание

и совершенно нечленораздельная речь.

— Кажется, вы хотите дать знать, что еще вроде бы живы? Поздравляю, черт вас возьми, поздравляю… Но в таком случае советую вам слишком уж долго не залеживаться на ваших пуховых перинах. Вылезайте, плесните ведро жидкого навоза в морду этой дохлятины, вашего верного дружка, если, разумеется, отыщете его голову в этом железном ночном горшке…

и прикажите наилучшим образом накормить нас. Уж не думаете ли вы, милейший, что мы отправимся в дальний путь натощак? Эй, вы что же, не поняли меня? А ну-ка — живо за дело, пока я снова не рассердился! Или вы вообразили, что я уже простил вас? Ну! Вот… так-то лучше… И извольте

с такой гнусной рожей не показываться у нашего стола. Подберите-ка что-нибудь поприличнее… не то снова рассержусь…