набивают карманы своих королей золотом, как гусей орехами, а мои олухи только и знают, что без конца воюют друг с другом. Вот велю всех их казнить… скорее всего… когда вернусь… А что, милорды, корона Англии действительно драгоценная?

Чанслер вновь сжал зубы.

— Для такой головы, — процедил он, — лучшей короной был бы венец из сушеного ослиного навоза.

— Лорд Чанслер полагает, что корона английского монарха одна из наиболее драгоценных в мире, — перевела на немецкий Диана и тут же тихо

и быстро по-английски сказала: — Ричард, милый, умоляю — успокойся! Превратись снова в самого себя.

— О, я так и считал! — радовался Вильгельм. — Вы не находите, милорды, что она будет прекрасно смотреться на моей голове?

Поскольку оба англичанина, давясь от смеха, были вынуждены спрятать лица в глубоком поклоне, то король, обуреваемый совсем иными мыслями, расправил свою и без того совершенно необъятную грудь, широко улыбнулся и по-голубиному нежно проворковал:

— Итак, уважаемые милорды, я могу считать это дело улаженным? Мне можно рассчитывать на доброжелательный ответ прекрасной принцессы Марии?

И Чанслер вдруг сдался — ведь в конечном-то счете глупость непобедима…

— Я бы на ее месте ответил только таким образом! — решительно заявил он без тени насмешки. — Но для того чтобы и она ответила так же, необходимо официальное предложение вашего величества своей руки и сердца принцессе Марии. Вся Англия будет у ног вашего величества, а наша обожаемая принцесса Мария просто умрет от восторга!

Это заявление английского лорда Диана наконец-то перевела дословно.

— Браво! — радовался Вильгельм. — Я и на этот раз обошел этого простофилю Карла, который вознамерился усадить на трон Англии костлявый зад своего сына! Мое предложение принцессе Марии будет отправлено незамедлительно — мои министры доставят его в ее дворец! Это будет самая торжественная и пышная делегация, когда-либо… — Он вдруг закашлялся и так и не смог закончить своего исторического заявления, высокий смысл которого был, впрочем, ясен и без этого…

Вскоре по знаку Дианы явились две почти столь же пышнотелые и почти такие же огромные, как и сам король Вильгельм, прелестницы и подхватили его под руки. Милостиво кивнув англичанам и весьма изящно поклонившись мадам Трелон, он победоносно покинул поле дипломатических сражений, чтобы с головой окунуться в дела куда более понятные и необходимые для процветания его прекрасной страны.

…За последующие десять дней почти все более или менее значительные монархи Европы нанесли весьма церемонные визиты «английскому лорду, выбирающему достойную пару для своей будущей королевы». Они предлагали себя, своих сыновей, племянников и внуков, так что у Чанслера не могло не сложиться впечатления повышенной торопливости, с которой чуть ли не все действительные и полумифические королевские дворы Европы ринулись в погоню за Англией — этим лакомым куском — в надежде на то, что она уже созрела наконец для того, чтобы стать легкой и, главное, вполне законной и совершенно бескровной добычей удачливого и зоркого охотника…

Вот когда капитан Ричард Чанслер по-настоящему понял озабоченность Томаса Грешема дальнейшей судьбой английской короны и государства

в целом. Ему даже представилась такая безрадостная картина: все северное побережье Европы усеяно сбежавшимися сюда громадными стаями голодных волков из самых дремучих углов этого континента; все они стоят с разинутыми пастями и бешено сверкающими глазами, готовые в любое мгновение перепрыгнуть через проливы и вцепиться своими страшными клыками не только в холодное золото и бриллианты английской короны, но и в еще теплое, юное и такое хрупкое тело.

Не на шутку встревоженный такой неслыханной популярностью среди чуть ли не всех венценосцев Европы, Чанслер сказал Диане:

— Я уверен, что ты затеяла слишком азартную и опасную игру, дорогая моя. Можешь ли ты вообразить себе, как отнесется королевский двор

в Лондоне к какому-то наглому самозванцу в Антверпене, направо и налево раздающему надежды на обладание рукой, сердцем и невинностью принцессы Марии Тюдор? Ведь уже вся Европа знает в лицо «лорда Чанслера», и я убежден, что в считаные дни слава об этом «вельможе» докатится и до Вестминстера! Но тогда… О, тогда от топора меня не спасет не только сэр Томас Грешем, но и сам Господь Бог!

— О, мой Ричард! — воскликнула Диана. — Ты, конечно, прав: я слишком азартна. Я должна была предвидеть нашествие европейских монархов после визита ко мне императора Карла: они ведь всегда слетаются сюда за покупками всех нужных им тайн. Ах, я так глупа! Я совсем потеряла голову… Я… я хотела показать всем этим венценосным петухам своего избранника… моего… любимого супруга, данного мне самим Господом Богом… Я хотела… я думала… О господи, я совсем потеряла голову от своего неза-

служенного счастья… Прости меня, мой Ричард, прости, умоляю тебя! — Слезы застлали прекрасные синие глаза Дианы. Она вдруг упала на колени и так сильно прижалась к ногам Ричарда, что он тоже опустился рядом с ней на мягкий темно-вишневый ковер. — Я только сейчас поняла, что влюбленной женщине не место в политике.

… — Нам необходимо, дорогой мой, — прошептала она в одну из ближайших ночей, — покинуть мой дом… уехать отсюда…

— Нам? — радостно воскликнул Ричард. — Тебе и мне? Вместе?

— Да… — тяжело вздохнула Диана. — Нам… Но, увы, не вместе… Я должна надолго покинуть Антверпен и уехать в одно… в один из наших замков. Тебе же, мой дорогой, я уверена, следует подумать вместе с твоим мудрым другом сэром Томасом Грешемом, каким образом можно было бы сбить волну, поднятую «лордом Чанслером» в Антверпене. О боже! Ведь я даже не изменила твоего имени! О, я… я презираю себя! Я… надаю себе пощечин! Вот!.. Вот!.. Вот!.. Ах, не мешай мне, мой Ричард! Я недостойна тебя! Я… глупая… глупая… девка… да, да… я королевская шлюха… Я не хочу больше жить!.. О, мой Ричард, не целуй… не целуй меня больше и не прикасайся ко мне… Я… я не имею права на тебя!.. Я схожу с ума от любви к тебе… Я больше не Диана Трелон, мадам «Жемчужины Шельды», я… Но кто же я теперь? Быть может, меня уже вовсе и нет на этом свете? Ах, я уже умерла… Да, да, конечно… я уже умерла… я должна умереть… Разве я смогу дать тебе столько счастья, сколько ты достоин получить, мой единственный… да, да — мой первый и единственный!.. И не смейся, пожалуйста…

Но Ричарду было сейчас вовсе не до смеха. Страстный порыв самобичевания, вырвавшийся из самого сердца Дианы, потряс его. Так, значит, она всегда прятала в самые сокровенные тайники души отчаянный протест против той жизни, на которую была обречена с первого мгновения своего появления на свет божий? Так, значит, сказочное богатство, невероятная власть, вседозволенная роскошь и ослепительный блеск склоненных перед ней монарших корон не смогли выдержать единоборства с простой любовью, такой же простой, как вода, земля, воздух, как огонь, солнце, деревья, цветы, наконец, как сама жизнь? Так, значит, ослепительно прекрасная и несравненная мадам Диана Трелон — это лишь искуснейшая маска такой умной, гордой и глубоко несчастной, уязвленной своим положением женщины?..

О, великий Боже! Целый неведомый доселе мир открылся вдруг перед Ричардом, и лавина новых, таких возвышенных, мыслей и чувств обрушилась на него, что он не смог сразу найти нужные слова, а просто мягко

и нежно привлек почти беззвучно рыдавшую Диану к себе и начал так легко, едва касаясь, гладить ее лицо, волосы, тело, что она вскоре перестала вздрагивать и пылающими губами прижалась к его груди, туда, где громко и часто билось его переполненное любовью сердце…

Наконец, успокоившись, Диана прошептала:

— Ты в самом деле уверен, что я не противна тебе?

— Абсолютно!

— И ты думаешь, что сможешь забыть, кем я была в той… другой, жизни?

— Да!

— И сможешь даже полюбить меня… такую… какая я есть?