— Тута я, воевода… Вот он я…
— Всех слуг дворянских приголубили?
— До единого… как велел, воевода…
— Нашенских много ли полегло?
— Немало… Ан не сочли покуда…
— Сочти да похорони. Молебен отслужим. Христиане, чай. Вот и со-
шлась прибаутка сия — не помрешь, так и не похоронят… Этих, дворян-
ских-то, землице заодно предай. А вот бабонек голосистых сих…
— Отдай, воевода, товариществу нашему, не скупись…
— И то верно — давненько на постненьком обретаемся…
— Вот и отдай нам баб, воевода!
— Не доводи до греха, воевода, — сами свое взыщем!
— Рассудим так, разлюбезные дети мои. Дворянку пышную берите тотчас же, на закуску как бы. Здорова — выдюжит всех вас туточки, а коли мало ей покажется, на становище ребятушки наши добавят от души. Дочь дворянскую укрепления сил моих телесных да духовных ради жалуете вы мне по доброте своей несказанной. Так ли, родимые?
— Так… пусть так… чего уж тут…
— Тут не перетакаешь…
— Ладно, чего уж… хотя оно… целенькое-то… скуса вовсе иного…
— Ан совладаешь ли один с эдакой молодицей-то, а, воевода? Может, подпереть с бочку-то? Так я…
— Господь подопрет… Он всем опора…
— А девку дворовую? Ее-то кому жалуешь?
— Товариществу нашему, что в городке-становище нас дожидается… Туда же и дворянку потом доставите. Да только живой, ночной потехи ради! А ужо поутру и доченьку ее единоутробную всему нашему товариществу-братству отдам-пожалую. Ладно ли эдак-то, ребятушки?
— Ладно, воевода!
— Что голова на тебе, что язык в тебе, что хвост позади, что… спереди — все с единого черта- дьявола!
— Гуляем, ребята, во славу воеводы нашего!
— Эй, погодите, а сопляка-то куда?
— Это которого же?
— А вон… звереныш… едва палец напрочь не отгрыз… Дворянский, поди ж ты, сынок…
— И то сказать: от яблони — яблоко, от ели — шишка. Где взяли?
— А заодно с тятькой своим от нас отбивался. Мал да зол непомерно! Тишке вон в шею зубами впился, что твой кобель цепной, до сих пор вот храпит предсмертно… Может, порешить волчонка да и подкинуть воронью на потеху?
— Погодим казнить глупого отрока. Свезем его вместе с бабами на становище — глядишь, и на него охотники объявятся…
— А обоз когда потрошить станем?
— Да как время к тому подоспеет, так пора и настанет…
— Ну да…
— Оно… вроде бы… эдак-то…
— Не уплыл бы без толку вроде вон той тученьки…
— Ты гляди, атаман-воевода, должок за тобою знатный завелся…
— И то — гляжу в оба, вижу шиш… Что же, ребятушки, соколики мои драгоценные, с дворяночкой-то нашей пышнотелой поиграть-пошутить отложить покуда порешили? Ай нет? Нет? Верно — такие дела откладывать что в штаны накладывать… Ну, тогда за дело! Каждый за свое…
— О Господи… Владыко небесный… помоги-и-и-и!.. спа-а-а-си-и-и-и… рабу-у-у-у свою-ю-ю-ю… Что же творите вы… нелюди?.. Дети же… дети мои тут…
— Проклятые убийцы!.. Изверги!.. Навоз сатанинский!.. Не смейте матушку трогать!..
— Меня!.. Меня!.. За нее… За всех… Одна отстрадаю… Что ж вы творите, дьяволы рогатые?!..
— Господи… спаси… гляди, что творят антихристы!..
— Маманя-я-я-я!..
— Изотка, отойдем-ка за тот бурелом, уж больно шумно тут стало… Хм… гляди, как резвятся жеребчики-то наши стоялые! Ну и ладненько… потрудились, чай, на славу, теперича и отдохнуть не грех… Девок повезешь в становище медвежьей тропою. Свяжи надежно да пасти ихние позатыкай на-глухо — чтоб не кусались да не орали… как сейчас. Дочку дворянскую… вон ту, что волосы на себе выдирает, в моей землянке надежно припрячешь. Голову в миг единый снесу, коли кто до меня отведает ягодку сию! И помолиться не успеешь…
— Ладно… не стращал бы… пуганый уж…
— Девку дворовую бери на себя… тоже ягодка спелая… Ну, не мешкай!
— А ты, воевода?
— О чем не сказывают, о том не допытываются! Вытащи свой нос из моих щей, не то найдешь там пару клещей… Ступай, нечего глазеть… Эка невидаль — баба на себе мужиков ублажает…
— О Господи… пошто… пошто отдал меня извергам… на поругание эдакое… при детях-то моих… Заступись, Владыко-о-о-о…
— Убийцы!.. Нелюди-и-и-и!..
— Звери дикие!.. Навоз козлиный!..
— Господи… явись же… терзают… исчадия ада!..
— Тьфу, дура… орет непотребное… Велика ли беда-то — всего десяток мужиков потоптали ее малость… Эй, не брыкайся! Иначе…
Глава II
Казалось, могуЧие сосны царапали небо своими мощными кронами. Они, чудилось, сдирали с него тонкие лоскутья темно-серой кожи, оголяя нежную голубизну недоступного тела. Впрочем, таких лоскутьев на небе было сейчас совсем немного…
День близился к закату…
Мороз заметно крепчал…
Мужик с головою зарылся в свой огромный тулуп, полностью предоставив своей сильной коренастой лошади, обросшей непомерно длинной шерстью, самой выбирать дорогу в этом царстве полнейшего бездорожья дремучего северного леса…
Время от времени мужик лениво высовывал голову в рыжей лисьей шапке и оглядывался назад, где лежал привязанный к саням пленник.
Вот и сейчас мужик обернулся, коротко кашлянул и хрипло спросил:
— Эй, жив покуда, щенок?
Не получив ответа, он тяжело повернулся спиною к лошади, все так же неторопливо шагавшей между деревьями, и увидел неподвижно лежащее тело мальчика. Лица его не было видно: островерхая суконная шапка, отороченная золотистой беличьей шкуркой, закрывала даже рот пленника…
Мужик отодвинул шапку и открыл лицо.
На него не мигая смотрели широко раскрытые серые глаза — сухие
и искрящиеся такой невыносимо лютой ненавистью, что мужик невольно вздрогнул и передернул плечами…
— Ишь, звереныш, каков… весь в отца своего бешеного… — злобно пробормотал он, в сердцах снова накидывая шапку на лицо мальчика. — А вот погляди-ка на меня еще эдак-то, живо глазищи выдавлю!..
