этот сумасшедший всего за один вечер?
— Ах, дядюшка, право же… Я полюбил эту женщину… Она любит меня… Сейчас я не в силах думать ни о чем другом… Сейчас я вовсе не Томас Грешем. Сейчас я просто человек, мужчина… Кажется, я впервые в жизни почувствовал себя таким образом… Нет, нет, молчи, дядюшка! Я наперед знаю все, что ты хочешь мне сказать! И ты, разумеется, прав. Завтра я, безусловно, полностью соглашусь с тобою, но сегодня… сейчас… Я только человек
и не пойму тебя… К тому же, не все еще сделано…
— Господи… — простонал Джон Грешем. — Останови этого безумца! Что еще?
— Эту ночь мы должны провести вместе…
— Разумеется, черт возьми! Я и не собираюсь покидать тебя этой ночью! Я должен попытаться вылечить тебя от безумия…
Томас вдруг засмеялся, сел на ковер у ног старого Джона, положил свою голову на его острые колени и сказал:
— Боюсь, втроем нам будет не слишком удобно в постели моей Марии… Я имел в виду провести эту ночь не втроем, а лишь вдвоем… с Марией. Надеюсь, ты поможешь мне в этом…
Джон Грешем долго перебирал роскошную шевелюру любимого племянника, то и дело вздыхая и тяжело, с присвистом, дыша. Затем натужно прокашлялся и проговорил:
— Если Господь Бог допустит, чтобы человек, вступивший в тайную любовную связь с королевой (да, да, мой мальчик, с королевой!), умер своей смертью, да еще в глубокой старости, то я готов поверить в то, что иной раз сатана принимает обличье Божье!..
— Не богохульствуй, дядюшка, и не призывай на мою голову кары Господни! — смеялся Томас. — Этой ночью я должен быть в покоях моей Марии! Но как это сделать? Ты можешь помочь мне? Я бы очень не хотел пробиваться туда со шпагой и пистолетом в руках…
— Безумцы! — продолжал кипеть Джон Грешем. — Но Мария! Эта святоша! Эта черная монахиня! И во время официального визита! Она сошла с ума, и для будущей королевы Англии это… это слишком много хорошего! Слишком дорого все это может стоить… Ты явно переиграл, Томми, мой мальчик, и мы должны теперь хорошенько подумать, как нам вести нашу политику дальше… по новому руслу… А сейчас… Боюсь, ты все-таки прав… Вам действительно этой ночью следует быть вместе… Надеюсь, вы оставите время на обдумывание и обсуждение своего положения… Впрочем, такие ночи выбивают последние остатки мозгов, насколько мне память не изменяет, черт подери… Ах, целомудренная принцесса Мария! Достаточно ли хорошо вы представляете себя на освященном брачном ложе, когда ваш венценосный супруг не найдет в вас того, на что имел все основания рассчитывать?.. Неужели вы никогда не слышали о том, как подобных королевских невест утром заодно лишали и головы? Или вы, по безумию своему, надеетесь, что на вашем брачном ложе окажется ваш столь же безумный возлюбленный? Но скорее вы обнаружите там сатану! Ах, и зачем только я все это говорю? Они не слышат сейчас голоса разума… Они ждут своей ночи… И я должен дать им ее! Какое кощунство, черт вас возьми… Прости, Господи, душу старого Джона Грешема… Ну что ж, тогда не будем больше жевать воздух зубами, раз уж волна накрыла нас с головой! Быстрее во дворец — нам желательно опередить придворный кортеж… Сейчас дворец почти без охраны, нам нужно проникнуть туда незамеченными, придется опередить ветер! Старому Джону Грешему известен не один потайной вход в королевский дворец… Все-таки мы — купцы и при любых обстоятельствах не должны терять головы! В конце концов — королева наша, а это стоит многого… слишком многого…
Закутавшись в длинные черные плащи и натянув почти до глаз широкополые шляпы, они галопом ускакали со двора Томаса Грешема.
Но опередить придворный кортеж им все-таки не удалось.
— Что будем делать? — тревожно спросил Томас.
— Привяжи лошадей к этому забору и пойдем поскорее к хозяйственным воротам дворца.
Там Джон Грешем недолго пошептался с привратником, и тяжелая золотая монета оказалась надежным ключом от низкой калитки в воротах…
У какой-то почерневшей от времени двери Джон остановился.
— Кто там? — отозвался на его стук чей-то грубый низкий голос.
— Старик Джон, — тихо сказал старший Грешем. — Это ты, Джим? Есть дело. Так… Привет, старина! Запри-ка дверь покрепче. Свет не нужен… Или ты уже в темноте не найдешь дорогу к покоям принцессы Марии? Тогда пусть этот кошелек будет служить тебе факелом.
— Угу… Пошли…
— Ну, с Богом, мой мальчик!
И Джим с Томасом растворились в кромешной тьме…
Глава I
ну-ка, детинушки, колышками дворянчика, колышками его подхватывайте да к солнышку поближе и подсуньте! Ай-ай-ай, животик-то вовсе распороли… Кишочки, что веревочки, по рученькам вашим белым поползли… Ах-ах-ах, отмолю, отмолю невинное смертоубийство ваше. Ах-ах-ах, а вот и отлетела душа его вон за ту тученьку… Аминь… Хорош был человек, да после смерти и часу не жил…
— И куды же его теперича таковского-то, а, воевода?
— Предайте землице сырой… Да подалее от пути-дороги-то сей… В кустики его, в кустики… Эх, господи, никто не знает наперед, где погост его грядет… Ибо промеж жизни да смерти и блоха-то не проскочит… Ну что — перевели дух после работы праведной?
— Не вдруг уж… Покуда на колья его взяли, семерых наших в лоскутья порубил да скольких еще изувечил — не осмотрелись… Сущий чертяка… мать его…
— Да, да… Ан, слава богу, был таков… Мертвый не расшалится теперича… Ах, бабоньки, сколь голосисты вы, право! Любили вы покойничка, любили… Воздаст вам Господь за любовь вашу… Вы у него теперича на особом счету, бабоньки любвеобильные, поможет он вам, поможет, сердечным, поможет голубушкам… Только по покойнику убиваться, что гвоздями умываться да навозом утираться… Так-то вот, неразумные… Вот ужо в нашем городу-становище разутешим мы вас, бабоньки, по-своему, по-мужицкому! То-то веселье сладится, то-то желанья сбудутся! Ах, как падки до вашей сестры мои братья-соколики! Ах, как оголодали они без ласки вашей медовой, без телес ваших сдобных! То-то праздник нам всем выпадет! Гей, ребята, бочку вина заморского по такому делу жалую! Веселись, хрещеные, добыча знатная нам вышла!
— Ирод проклятый!
— Антихрист! Сгинь, нечистая сила!
— Спаси-и-и-и… Господи-и-и-и…
— Ах, ах, ах… Пошто тревожите Господа Бога нашего всуе? Меня, благодетеля вашего отныне и до скончания веку вашего, браните столь несуразными словесами, богохульствуете… ай-ай-ай… Придется наказать вас, бабоньки, чтоб мужнюю волю за Господнюю почитали. Эй, Лукашка! Где ты есть, голубчик?
