— Теперь позволь мне дотронуться до твоей бороды. — Не боишься обжечься?

Пойгин посмотрел на руку, помахал ею в воздухе, словно уже чувствуя ожог.

— Решайся, — шутливо промолвил Рыжебородый, как-то странно подмигнув ему. — Решайся. Судя по всему, ты храбрый мужчина.

Пойгин помедлил, затем осторожно протянул руку и вдруг крепко ухватился за бороду Артема Петровича.

— Это еще что за выходка? — спросила Надежда Сергеевна, не все поняв в речи Пойгина.

— Надо тебе поскорее овладевать чукотским языком, — спокойно ответил Артем Петрович, когда гость наконец отпустил его бороду.

Какое-то время Пойгин внимательно оглядывал собственную руку.

— Никакого ожога не чувствую, — сказал он, кажется, несколько разочарованно. — Даже тепла не почувствовал. Обыкновенная шерсть, как если бы я притронулся к гриве чимнэ.

— Вот видишь, я обыкновенный человек, — сказал Рыжебородый, дотрагиваясь до бороды, — ничего сверхъестественного во мне нет. Надеюсь, что именно эту весть ты и увезешь в тундру.

— Не лучше было бы для тебя, если бы по тундре шла весть, что твоя борода как огонь?

— Зачем обман?

— Да, обман не нужен.

— Ну вот, кое в чем, кажется, мы уже сошлись.

«Это еще надо до конца проверить», — подумал Пойгин, однако высказывать свою мысль вслух не стал: может, и вправду Рыжебородый — тот, за кого себя выдает, зачем обижать человека?

Теперь надо посмотреть на детей, да главное — понять, что здесь делают с ними. Злое начало иногда кроется под очень доброй улыбкой.

— Не хочешь ли еще чаю? — спросил Рыжебородый.

— Что вон там непонятно так пахнет? — спросил Пойгин, показав в угол возле вместилища огня, на котором жена Рыжебородого кипятила чай.

— Это называется умывальник, — пояснил Рыжебородый, направляясь в угол и показывая, как он моет руки. — Это мыло. Очень хорошо смывает грязь. И оно действительно пахнет. Надеюсь, не скверно?

— Непонятно пахнет, — сказал Пойгин, втягивая носом воздух. — Пожалуй, от такого запаха может заболеть голова.

— У тебя болит?

— Пока нет. И огонь у вас пахнет совсем по-другому, не так, как в костре.

— В костре горят деревянные сучья. А тут — вот это. Называется каменный уголь.

— Костер пахнет лучше. Надо бы тебе в твоем жилище жечь костер, как в яранге. Дым — это ничего. Дым даже хорошо. Я всегда радуюсь, когда вдруг услышу в пути запах дыма далекого стойбища.

— Я тебя понимаю. Пойми и меня. Трудно дышать дымом. Грудь болит. — Рыжебородый приложил ладонь к груди. — Так выпьешь ли еще чаю?

— Пожалуй, попью. Потом пойду смотреть, что вы тут делаете с нашими детьми. Вести дошли, что вы делаете их безумными там, у того шеста, который я вчера хотел срубить.

Рыжебородый изумленно переглянулся с женой.

— О, это лживая весть, — сказал он, помрачнев. — Очень лживая. Нас кто-то хочет оклеветать. Тебе тут особенно надо во всем разобраться. У нас не было сегодня намерения совершать действие у высокого шеста. Но мы, пожалуй, его все-таки совершим в твою честь.

— Как это в мою честь?

— Потом поймешь. Смотри и разбирайся.

Заревела труба Рыжебородого у высокого шеста, заревела призывно. У Пойгина пробежал мороз по спине. Нет, это не было похоже на рев моржа, это не было похоже и на грохот бубна. Однако что-то шевельнулось в душе Пойгина такое, будто он колотил в бубен или слушал, как колотят другие.

Из другого деревянного жилища, которое стояло рядом с тем, в котором только что побывал Пойгин, вышли один за другим дети. Шли, глядя друг другу в затылок, а рядом с ними шагал молодой парень из пришельцев и что-то весело выкрикивал, широко улыбаясь. Все дети были одеты в кухлянки, обуты в торбаса, кроме одного, который явно был русским; этот был обут точно так же, как Рыжебородый.

Мог ли знать в ту пору Пойгин, что в этом мальчике он видит своего будущего зятя? Пройдут годы, вырастет мальчик, станет похожим на своего отца Рыжебородого. О, сколько еще впереди событий, о которых Пойгин не мог догадываться даже в самой малой степени!

А сейчас он наблюдал за странным ритуалом и мучительно пытался понять: прав или не прав черный шаман Вапыскат, говоря о безумии, вселяемом в головы детей страшным пришельцем с рыжей бородой.

Молодой парень теперь шагал впереди ровной цепочки детей и продолжал весело выкрикивать какие-то слова. Самое странное было в том, что поверх глаз парня были еще и вторые глаза, по виду стеклянные, с темными держалками, которые цеплялись за уши. Пойгин сразу же для себя назвал парня Тин-лилет — Стеклянные глаза.

Дети были веселы, что-то шаловливо выкрикивали, чувствуя себя вполне привычно и свободно. Вот они выстроились в длинный ряд перед высоким шестом, и лица их стали торжественными. Тин-лилет прошелся вдоль ряда, кое-кого из детей поправляя руками, чтобы стояли ровнее. Тин-лилет снова что-то выкрикнул, и все дети как один повернулись в левую сторону. Снова раздался возглас Тин-лилета, и дети как один повернулись на этот раз в правую сторону. Рыжебородый спокойно улыбался, только изредка бросая пытливые взгляды в сторону Пойгина.

Тин-лилет встал впереди ряда и пошел, высоко поднимая ноги, совсем не так, как надо бы ходить человеку, если он в своем уме. И что больше всего удивило Пойгина: все дети, как птенцы за журавлем, пошли шаг в шаг, точно так же смешно поднимая ноги. Да, если со стороны посмотреть — это мало похоже на проявление здравого рассудка. Тин-лилет, как помешанный, машет руками, и все дети точно так же машут руками под его громкие выкрики.

Рыжебородый, будто завороженный, молча наблюдал за этой странной ходьбой и чему-то улыбался. Дети между тем снова остановились, по-прежнему соблюдая ровный ряд, и по резкому требовательному выкрику Тин-лилета точно в одно и то же время повернулись лицом к Рыжебородому. На этот раз уже Рыжебородый выкрикнул что-то протяжное, вскинул трубу и заревел. Из ряда вышел один из мальчиков, ловко прикрепил кусок красной ткани к веревке. Мальчик тянул веревку вниз, а красный кусок материи, как ни странно, поднимался вверх и вскоре достиг самой вершины шеста.

Дети радостно зашумели, ударяя в ладоши. Некоторые из них кричали в таком восторге, будто увидели восход солнца после долгой ночи. Но снова раздался окрик Тин-лилета, и дети замерли, выравнивая ряд, боясь ступить в сторону даже самую малость. И это всеобщее послушание показалось Пойгину каким-то странным, вызванным сверхъестественной силой, и ему подумалось, что Вапыскат, возможно, говорил истинную правду.

Рыжебородый поглядывал в сторону Пойгина, и на лице его по-прежнему блуждала загадочная усмешка.

Из деревянного жилища, из которого недавно выбежали дети, точно так же, шагая затылок в затылок, вышла вторая группа детей. Только на этот раз у первого мальчика был какой-то странный двойной бубен, в который он отчаянно колотил двумя палочками. Чуткое ухо Пойгина уловило, что мальчик колотил палочками далеко не беспорядочно, он выбивал определенный ритм, под который шагали все остальные дети, так же смешно поднимая ноги. В руках у другого мальчика был новенький карабин, а у остальных, судя по всему, по пачке патронов.

Под выкрики Тин-лилета эта группа детей остановилась прямо перед Пойгином и замерла, словно им приказали не дышать. Однако у каждого из них в глазах было столько радости и благожелательства, словно они присутствовали на самом веселом празднике отела оленей.

Красный кусок ткани трепетал на верхушке шеста, порой хлопая от ветра так, будто раздавались выстрелы. Пойгин кидал вверх тревожный взгляд и снова во все глаза смотрел на детей, переполненный величайшим недоумением, тревогой, подозрением.

Наконец заговорил Рыжебородый: