миллионы.

— Ты еще всего не знаешь, — усмехнулась я, перед глазами стоял мой стройный ребенок, поражающий стрелой визжащего поросенка.

— Разве ты не довольна?

— Конечно, довольна. Я бы не позволила ей даже ступить туда, если бы это было не так.

— Ну что ж. Не спеши обратно домой. Я отвезу ее утром в школу, если ты вдруг захочешь… заночевать у Тома.

— Я ее заберу. Тем не менее спасибо. И не ехидничай. Я не остаюсь на ночь на ручье. Никогда этого не делала.

— Жаль, — проговорила подруга и, деликатно выставив меня за дверь, закрыла ее.

Я отправилась на Козий ручей в зимней темноте, покупки лежали в пакете на заднем сиденье, а мое сердце билось чуть ли не в горле.

Я увидела прыгающие блики костра между деревьями раньше, чем остановила машину перед неосвещенным темным домом. Я оставалась в „тойоте' в течение долгого времени, прежде чем выключила двигатель. Ночь казалась давящей, холодной и огромной, содержащей некий смысл, который я не могла, да и не хотела постичь. Пэмбертон, его огни, дорожное движение и торговля, благословенные, мелочные, обыкновенные вещи казались теперь далекими, находящимися за много миль и за сотни лет от меня. Я прибыла на древнее место и в древнюю тишину. Мне хотелось врубить заднюю передачу и выехать из темного леса. Печка в салоне работала в полную силу, на мне был спортивный костюм и пуховая куртка, но тем не менее я не могла унять дрожь. Я подождала еще немного, чтобы посмотреть, произойдет ли что- нибудь или кто-нибудь придет, но все было тихо. В конце концов я вылезла из машины, взяла покупки и пошла по коричневой траве вниз к ручью.

Слева от домика есть такое место, где Козий ручей сужается до черной ленты около четырех футов шириной, задушенный с обоих берегов густым, высотой до талии, тростником и водяными растениями, а зимой — водяным кресс-салатом. Сразу же за этим местом ручей разливается, становится похожим на озеро. Именно здесь расположен причал, стоят на приколе лодки, и именно здесь за много ночей до нынешней ночи Том и Хилари танцевали в лунном свете на берегу Козьего ручья. Но там, где поток сужается, он мелководен и быстр, его можно перейти в два-три больших шага. Здесь мы его обычно переходим, здесь же перебираются на другой берег козы и утки.

Теперь же на моем берегу прыгало, трещало и шептало что-то пламя двух огромных костров. На противоположной стороне ручья стояли плечом к плечу Риз Кармоди, Мартин Лонгстрит и Том. Позади них на некотором расстоянии вверх по берегу находился Скретч Первис. Все четверо не двигались, опустив руки вдоль тела, и смотрели на меня. Одеты они были благоразумно: во что вполне нормальный человек оденется на февральском болоте — брюки хаки, резиновые или болотные сапоги, пуховые или охотничьи куртки. Но на голове каждого из них красовалась корона из листьев дуба, подобная той, что была в День Благодарения. Тогда я подумала, что они надели эти венцы ради шутки. Около Риза Кармоди на земле лежал маленький барабан, на днище которого была натянута кожа, Мартин Лонгстрит держал небольшую серебряную флейту, у Тома и Скретча в руках ничего не было.

Я остановилась, пакет ударил меня по ногам. Сердце подпрыгнуло к горлу, я молча уставилась на мужчин. Несмотря на сапоги и куртки, они не принадлежали ни этой ночи, ни этому миру, а жили в каком-то неизмеримо доисторическом времени, каких-то диких местах, где царствуют огонь и барабаны. Мои мышцы сжались, готовые к бегству.

— Диана, — проговорил Том мягко. — Все в порядке. Ведь это мы.

Он улыбнулся и сделал мне знак приблизиться к ним. Я сделала пару шагов и вновь остановилась, переводя взгляд с Мартина на Риза и Скретча, снова на Тома. Все они улыбались. Чувство необычности до некоторой степени исчезло.

— Что вы затеяли в эту прекрасную ночь? — начала я довольно бодро, но мой голос падал в темноту, как раненная птица.

— Мы приветствуем твой приход в леса, — ответил Том. — Мы делаем тебя частью нас. Это нужно больше нам, чем тебе, поэтому если ты решишь, что что-нибудь не так, то мы поймем. Но я надеюсь, что ты последуешь за нами, не задавая много вопросов. Если ты сделаешь так, как мы попросим, после, за обедом, мы объясним тебе все, что пожелаешь. Если ты сочтешь, что это слишком трудно для тебя, я провожу тебя до машины, и никто не обидится. Сейчас пришло время решать. О'кей?

— О'кей, — согласилась я после некоторого раздумья. Мой голос был тихим и высоким. — Что я должна делать?

— Пройди между двух костров и положи то, что ты принесла, на землю точно посередине между ними. Затем подойди к берегу и подожди — я приду за тобой.

Том подал знак остальным: Риз наклонился, взял свой маленький барабан и начал отбивать тихий ровный ритм кончиками пальцев. Мартин поднял серебряную свирель ко рту и стал играть. Мотив был подобен тому, что мы слышали на веранде в День Благодарения — атональный, воющий, пронзительный и завораживающий. За ними и Скретч закрыл глаза, поднял голову и тихо запел что-то слабым надтреснутым старым голосом. Ни в мотиве, ни в словах я не могла угадать никакого смысла. Огромная, освещенная кострами черная чаша речного болота, казалось, надвигалась на меня. Время полетело назад, как раскручивающаяся кинопленка.

Я спустилась туда, где горели костры, нагнулась и положила покупки на землю между ними. Затем прошла вниз к краю воды и остановилась. Том на противоположном берегу раздвинул тростник, доходивший ему до талии, спустился к ручью и протянул мне руку. Там, где он раздвинул заросли, я увидела сооружение среди рогоза и тростника, нечто вроде туннеля из ветвей дуба и сосны, покрытого живыми зелеными дубовыми ветками и мхом, сооружение высотой примерно до талии Тома и около пяти футов длиной.

— Диана, если ты не против, мы бы хотели, чтобы ты перешла ручей и прошла сквозь туннель, — сказал Том. — Внутри туннеля нет ничего, кроме свежих веток сосны и дуба. Я сам срезал их сегодня утром. Тебе, возможно, придется наклониться или пройти на четвереньках, но это ничего не значит, обещаю тебе. Я бы показал, как это делается, но… мне не разрешается. Я обещаю, что внутри нет ничего, что могло бы повредить тебе.

— Я знаю, — ответила я. Прежде чем говорить, мне пришлось проглотить комок в горле.

— Ну ладно, — произнес Том. — Начинаем.

Звуки флейты и барабана усилились, голос Скретча стал выше, я вошла в воды Козьего ручья и пересекла его, не чувствуя ледяного холода промокших насквозь носков и мокасин. Я взглянула на Тома. Он стоял у другого конца зеленого туннеля и, улыбаясь, кивал мне головой. Я глубоко вздохнула, нагнулась и вошла в арку из ветвей.

Туннель был точно таким, каким описывал его Том. Внутри ничего не было, кроме мокрой черной земли в тех местах, где Том очистил ее от тростника, и низко нависших, образующих арку, ветвей, прутьев, иголок и листьев. Я глубоко вдохнула запах холодного свежего дуба и недавно срубленной древесины. Я закрыла глаза, прошла туннель и вновь выпрямилась. Том стоял передо мной и протягивал руку. Я ухватилась за нее.

Мой друг провел меня между Ризом и Мартином, и мы остановились перед Скретчем Первисом. Том отступил назад. Скретч с трудом нагнулся, поднял с земли небольшую глиняную чашу и опустил в нее руку. Указательным пальцем он начертал что-то на моем лбу, что-то холодное и влажное. Я закрыла глаза. Я не хотела видеть цвет жидкости на его темной руке. Когда я открыла глаза, то увидела, что Том поднимает корону из листьев, похожую на их венцы, и водружает ее мне на голову. Он улыбнулся и поцеловал меня в обе щеки, затем Скретч, Риз и Мартин сделали то же самое. Скретч закрыл глаза и монотонно пропел короткое заклинание. Все было окончено. Мои друзья сошли с мест, положенных по ритуалу, и, казалось, начали потягиваться и толочься на месте, как это обычно Делают мужчины после захватывающей футбольной игры. Все смотрели на Тома.

— Вот и все. Приветствую твое вступление в леса, Диана Колхаун.

— Приветствую тебя, Диана, — повторил за Томом Мартин. Риз и Скретч также пробормотали свои приветствия.

— Я… благодарю вас, — чуть слышно проговорила я. — Чувствую себя, как дева Марион.[83] И все-таки, кто-нибудь расскажет мне, что сейчас произошло?