Было слишком ненастно, чтобы думать о набегах на болото Биг Сильвер, и я убедила Хилари отложить наш следующий визит до улучшения погоды. Но девочка была беспокойной и раздражительной и постоянно приставала с просьбой поехать проведать Тома и Мисси.

В конце концов в воскресенье, когда она, Картер и я в течение долгих часов оставались у камина в нашем коттедже, прислушиваясь к дождю, стучащему по оконным стеклам, и проигрывая Парчизи, приставания Хил обернулись небольшим взрывом.

— Почему ты не хочешь, чтобы я отвез тебя в конюшню, где ты можешь ездить на Питтипэт в манеже? — спросил Картер с терпением, которому я могла только позавидовать. — Я на днях видел Пэт, и она сказала, что уже прошло более двух недель с тех пор, как она тебя видела в последний раз. Питтипэт скучает по тебе. И ты не должна отставать — большая выездка состоится весной.

— Я не хочу ездить верхом, — заявила Хилари. — Я устала от лошадей. Я хочу поехать обратно к Тому. И хочу видеть Мисси и Эрла. Это можно сделать и внутри дома. Я не промокла бы.

— Но, возможно, у Тома найдется дело и поинтереснее, чем развлекать тебя, — кратко заметила я. В присутствии этого мужчины я находила привязанность моей дочери к нему трогательной и милой, но в его отсутствие подобное проявление чувств каким-то непонятным образом раздражало и беспокоило меня. Я чувствовала в Хил огромный запас преданности и понимала, ощущала собственным телом огромную пропасть, которая образовывалась на месте любви дочери к отцу. Кто бы ни занял это место, он станет ее полным и абсолютным властелином. И я удивлялась, что таковым еще не стал Картер. Но хотя он нравился Хилари и она доверяла ему, все же я знала, что потайную дверь своей души девочка держала запертой.

— У него нет более интересных дел, — вспыхнула Хил. — Ему нравится, когда я гощу у него, в любое время. Он так сказал мне. Это ты не хочешь везти меня туда. Не думаю, что Том тебе нравится. Мне кажется, ты боишься Козьего ручья. И олени, и большие деревья в ту ночь напугали тебя до смерти.

— Ну-ну, Хилари, — сказал Картер, — конечно, никто не принуждает тебя идти кататься на Питтипэт, если ты этого не хочешь. Но ты должна прекратить дерзить своей маме.

— Кто это говорит? — Хилари злобно взглянула на Картера.

— Я говорю! — ответил он ровно.

— Вы не мой отец, — закричала девочка. — И я не ваша собственность. Я не обязана делать все, что вы скажете.

Она расплакалась и убежала к себе в комнату. Я приподнялась, готовая пойти следом за ней, причем моя ладонь чесалась нашлепать ее по заднице. Картер остановил меня, положив свою руку поверх моей.

— Оставь. Уже давно пора было ей проявить свой характер в отношении меня. У нас не может быть взаимопонимания, пока она этого не сделает. И меня беспокоило, почему Хил была такой вежливой со мной. Я потеснил ее на ее же территории, и девочка дала мне это понять.

— К чертям ее территорию. — Мое лицо пылало. — Это сущее отродье! Я не допущу подобного. Она распустилась потому, что ни у кого не хватало духу ограничивать ее, пока она была такой хрупкой. Но теперь, когда она чувствует себя лучше, ей предстоит снова придерживаться правил.

— Чьих правил? — спросил Картер мягко.

— Моих, — отрезала я.

— Да, она чувствует себя лучше, в этом нет никакого сомнения, — заметил Картер. — Козий ручей, очевидно, совершает свое хорошо разрекламированное волшебство. А что это она говорила по поводу оленей и деревьев?

Я начала было отнекиваться, но потом, сочтя, что нет оснований скрывать правду, рассказала Картеру о нашем походе к сухой заводи, фантастических парящих воздушных опорах кипарисов и вызывающем суеверный страх шествии безмолвных оленей. Рассказывая, я умышленно все сократила и обесцветила, чувствуя странное недовольство от того, что Картер спросил об этой истории.

— Господи, — произнес он, когда я закончила, — как прекрасно это должно было быть! Почему ты мне сразу не рассказала?

— Думаю, что просто забыла, — соврала я, зная, что он мне не поверит. Можно, скорее, забыть землетрясение или цунами.

— Может быть, Хилари права, — решил Картер, серьезно глядя на меня. — Ты боишься Козьего ручья… или чего-то еще там, в лесу?

— Нет, — отмахнулась я раздраженно. — Ни Козьего ручья, ни леса, ни воды, ни Тома Дэбни, если ты это хочешь сказать.

— Да, именно это я и хочу сказать, — улыбнулся Картер. — И я не знаю, радоваться мне по этому поводу или сожалеть.

— Картер, мне безразличен Том Дэбни во всех отношениях, кроме одного: я рада, что его маленький лесок, кажется, приносит много пользы Хилари. И до тех пор, пока это будет продолжаться, я буду возить ее туда, и до тех пор, пока я буду это делать, я буду думать о Томе Дэбни так же, как думаю сейчас, — как о приятном, безвредном помешанном, который добр к моей дочери. Все. Точка. Конец истории. Мы уже обсуждали эти вопросы, и мне они изрядно надоели. Не хочу больше говорить об этом. Просто я хочу продолжать работать и растить свою дочь. И быть с тобой. Пусть все остается так, как сейчас. Мне хочется, чтобы мы были… просто продолжали быть самими собой. И я хочу, чтобы ты постарался сделать это и оставил в покое Тома Дэбни в его лесах.

Картер потянулся ко мне, обнял и произнес:

— Прости, Энди. Я никогда не умел хорошо изобразить сцену подростковой ревности. Именно так мы и поступим — просто будем самими собой. Это самые приятные слова, которые я услышал за долгое время.

Мы были вместе каждый день в течение недели или около того, вместе так, как не были никогда раньше. Каждый день он возвращался после работы в наш коттедж, а у меня уже был зажжен намин и охлаждены напитки, и мы вместе готовили обильные ароматные обеды: тушеное мясо, икра, суп и рагу — блюда, которые мне никогда не приходилось есть в других домах Пэмбертона и которые я никогда не готовила в Атланте.

Часто я задерживалась на работе — это случалось теперь почти каждый день, — казалось, что мисс Дебора решила изыскивать все больше и больше дел, которые задерживали бы меня в Бюро. Но когда я входила в дом из промозглых сумерек, Картер уже готовил обед.

Иногда я ненадолго оставалась сидеть в автомобиле перед коттеджем и смотрела сквозь его запотевшие стекла в освещенные окна домика, наблюдая за ними, двигавшимися внутри перед прыгающими языками пламени камина, — за моей дочкой и моим другом и любовником: одна — темный огонь, другой — золотистый медведь, и слезы собирались в узел в моей груди и обжигали нос. Хилари обычно болтала, как белка, а Картер улыбался, помешивал что-то и прислушивался. И тогда меня охватывал прилив благодарности: чего еще в целом мире я могла желать больше, чем этого? Как будто смотришь в магический кристалл, видишь всю твою оставшуюся жизнь и понимаешь, как она хороша, мало того — почти волшебна…

Почти никогда в те дни не слышала я голоса, беспомощно кричащего во мне: „Наполни меня!' Никогда во время наших вечеров, проведенных вместе с Тиш и Чарли и другими парами, ни в течение счастливых, мирских, заполненных домашними хлопотами выходных дней, ни в кино, ни в бакалейных лавках, ни на тренировочных дорожках, ни в пэмбертонской Гостинице. Ни в густой темноте моей холодной спальни под огромным, соскальзывающим стеганым одеялом на гусином пуху, которое Картер выписал из Орвиса и под которым теперь почти каждую ночь он овладевал мной в своей деликатной любви. Почти никогда не слышала я этого голоса. Но только почти.

— Я или должен жениться на тебе, или бросить тебя, — сказал Картер как-то утром в густой предрассветной мгле, когда он встал, чтобы отправиться домой и переодеться для наступающего дня. — Злые языки начнут болтать повсюду — вплоть до Уэйкросса.

— Почему тебя это беспокоит? — спросила я. — Учительница среднего возраста с десятилетним ребенком после всех лет чувственной неумеренности цветущей и изобретательной миссис Пэт Дэбни. Что в этом плохого? Мы для них так скучны, что они падают в обморок.

— Это меня и беспокоит. Я подумал, что ты можешь волноваться. Мне не хотелось бы, чтобы Хилари