— Вы все еще считаете, что это так?

— Ну да. Возможно, да. Немногим из тех, кто знает его, будет до этого дело, а многие, наоборот, заинтересуются, но это не те, кто нужен. Если Том не остановится насчет завода, то спастись от психушки или тюрьмы ему не удастся. А человек, который способен сделать то, что он сделал в прошлую ночь, едва ли остановится.

Но Тим ошибался. Том все-таки прекратил войну против завода. Он не просто остановился; казалось, он просто исчез с лица земли. Никто не видел его в городе, и Риз Кармоди, позвонивший мне, чтобы узнать, имею ли я какие-нибудь известия от Тома, сказал, что не мог разыскать его в доме на Козьем ручье в течение двух недель. В первый раз, когда Риз отправился туда, он нашел записку. В ней говорилось, что животные, которые еще не умерли, пристроены у местного ветеринара, которому поручено раздать их, если это возможно, а маленькие внуки Скретча приходят каждый или почти каждый день, чтобы присмотреть за Эрлом. Риз полагал, что, вероятно, Том вновь отправился в глубь речных болот с одним из своих недельных обходов, как он делал иногда летом, имея при себе только лук, стрелы и спички. Я не должна беспокоиться. Сириус, собачья звезда, уже взошла, и город притих и замер под грузом самых жарких дней года. Вскоре только опустошенное лицо Клэя Дэбни и особая пустота в моем сердце оставались свидетелями всей недавней эпопеи, ужасного Расцвета жизни Создателя мечты.

Все эти события и дальнейший уход Хилари в себя.

Когда Тим Форд во второй раз покинул наш дом, я долго стояла, ожидая, что почувствую прилив огромного облегчения и острой радости, который, как я предполагала, захлестнет меня после того, как выяснится, что вода действительно безопасна и что Том, как он и обещал, покончил со своими безумствованиями. Я закрыла глаза и стояла, повернув ладони кверху, ожидая, что почувствую это так, как обычно ждут первого шквала благодатного дождя после засухи. Но ничего не произошло. Пустота давила на лицо и ладони и свистела в ушах.

— Не одно, так другое, — вслух произнесла я, понимая, что все последнее время бессознательно страстно желала чистого, исцеляющего натиска лета, жаждала этого. Завершения цикла, как сказал бы психиатр Хилари. Именно этого он пытался добиться от девочки.

Но в действительности властвовала ужасная, постоянная тяжесть незаконченности.

Я прошла к комнате Хил и постучала в дверь. Девочка высунула голову.

— Ты можешь перестать пить бутылочную воду и спокойно принимай ванну, дорогая. — Я заставила себя улыбнуться. — Мистер Форд вместе с Томом отправились в то самое место, откуда вытекает вся вода с завода. Форд сделал анализы прямо там, а Том наблюдал за ним. Вода чиста, как слеза. И Том больше не будет устраивать никаких фокусов. Он обещал.

Выражение ее лица не изменилось, но у меня на глазах сама жизнь покинула детское личико так, как — ужасно — я представляла себе, уходит кровь с лица того, кого бальзамируют. Единственное, что я могла делать, это пораженно смотреть на дочку. Мне казалось, что я теряю сознание. К тому времени, когда она заговорила, ее лицо стало белым, как снег, как молоко, как бумага.

— Я не верю тебе, — проговорила Хил. — Не верю ему. Все вы лжете.

Она захлопнула дверь и повернула ключ в замке. Я очень долго стояла в холле, стучала, звала дочь, уговаривала и даже угрожала. Но не слышала ничего, никакого движения, никакого звука. Через некоторое время я отправилась в свою спальню и позвонила Фрику Харперу, терапевту Хилари. Он перезвонил мне после работы.

— Я бы не стал пока беспокоиться, — сказал он после того, как я описала ему ситуацию. — Это обычная реакция при остром разочаровании. Некоторым образом это может быть даже и неплохо. Может, теперь мы подойдем к завершению цикла.

— Разочарование по поводу чего? — спросила я. — Мне казалось, она успокоится, узнав, что вода чиста и Том не собирается… продолжать все это.

— Разочарование, потому что ее идол просто рассыпался у нее на глазах. Как, вы говорили, она его называла? Создатель мечты? Она только что открыла, что ее идол может упасть, быть ужасно не прав и что он не безупречен. Принц умер, создатель мечты исчез, а вместо них появился простой приятный человек, который действовал как набитый дурак. У девочки разбито сердце, и она сердита на вас — старинный обычай убивать гонцов, принесших дурную весть, — и, вероятно, она напугана. Принц или создатель мечты может всегда быть защитой для вас, но обычный человек просто не имеет таких возможностей, независимо от того, как бы сильно он этого ни хотел. Но оставьте ее в покое, и давайте посмотрим, что будет завтра.

Поэтому я не беспокоила Хилари и занималась своими делами, между тем сердце мое было полно страха, а одно ухо всегда оставалось навостренным, чтобы услышать любой производимый дочерью звук. В этот день я не слышала ничего до захода солнца, когда Хил наконец открыла дверь и спустилась в кухню за стаканом молока и банановым сандвичем, которые она унесла к себе в комнату. Предполагаю, что в эту ночь она все же заснула. В четыре утра заснула и я.

Утром, когда я собирала мусор, чтобы выставить его на улицу, я обнаружила в корзине для бумаг толстые плотно исписанные тетради, озаглавленные „Истинная история Тома Дэбни'. На дне корзины лежали черные осколки того, что было раньше пластинкой „Лунная река'. Я вынула тетради и спрятала, не читая, в свой письменный стол, ящик закрыла на ключ, а пластинку вместе с другим мусором выбросила. Я чувствовала слабость и озноб от страха за Хил.

Внешне в ней ничего не изменилось, за исключением того, что раньше Хил закрывалась у себя и страстно писала в своих секретных тетрадях, поддерживая сии бдения над бумагой всеми силами своего существа. Я ждала, окажут ли эти писания, как надеялся Фрик Харпер, терапевтическое воздействие. Тем временем с девочкой не было никаких затруднений, только… это была не Хилари.

Но теперь, закрываясь у себя, дочка не писала. Теперь я слышала звуки работающего телевизора, а иногда звуки эти раздавались допоздна, когда я ложилась спать и даже позже. Иногда это было последним, что звучало в моих ушах перед тем, как меня охватывал чуткий сон. Теперь Хил стала безразличной к своим занятиям и молчаливой в школе, ее отметки ухудшались, начались звонки обеспокоенных учителей. Она перестала есть и похудела. Даже Фрик начал беспокоиться и решил применить лекарство, рассчитанное на три цикла. Он заговорил даже о возможном кратком пребывании в психиатрической больнице, если состояние девочки не улучшится.

— Мы будем лечить ее этим лекарством от трех недель до месяца, а затем посмотрим результаты, — предложил он. — Иногда продвигаешься с очень небольшим результатом или полным отсутствием такового, испытывая то одно, то другое, а потом — бац! — попадаешь на то, что нужно, и депрессия рассеивается, как туман. Если улучшение не произойдет, мы поговорим насчет Крествуда. Это первоклассное учреждение. К тому же мы ведем речь о коротком периоде.

— О Боже! — прошептала я. — Я не могу поместить ее в психиатрическую больницу.

— Возможно, вам придется. Или вы рискуете потерять дочь.

Странно, но по мере того как дела у Хилари ухудшались, они просто расцвели в других сферах моей жизни. Тиш и Чарли вновь приблизились к нам, обволакивая меня и Хилари благословением и заботой своей любви и чисто физической близости. Другие друзья, о которых я не слышала с первого дня осады Пэмбертона Томом, звонили, беспокоясь о здоровье моей дочки, и заходили с гостинцами и другими подарками для нее. Картер принес новый костюм для верховой езды — ручной работы и очень изящный, молча обнял меня и разлохматил потерявшие блеск волосы Хил. Даже Пэт Дэбни прислала что-то — великолепно иллюстрированный альбом всех чемпионов дерби штата Кентукки, начиная с Аристида, чемпиона 1875 года.

Пришла также небольшая формальная записка от секретаря общества „Пэмбертонских дам', в которой говорилось, что леди недоставало меня и они будут рады вновь видеть меня в клубе осенью, если мне это подходит. Я знала, что это была сухая и выверенная плата от Кэролайн Дэбни за то, что я встретилась с Томом в тот вечер, когда она явилась в мой дом. Я смяла записку и выбросила ее в корзину для бумаг. Смысл послания был ясен: Пэмбертон примет меня обратно, как блудную дочь, как только Том сойдет со сцены. Я испытала такое глубокое и мрачное отвращение, что снова стала подумывать о том, чтобы забрать Хилари и переехать во Флориду, как и планировалось в начале лета.

Но теперь, без сомнения, девочка была больна, а я — напугана и самой болезнью, и необходимостью для нее хорошего, продолжительного лечения. Я не могла позволить себе поменять место жительства,