даже не вспотев. Тим Форд пытался продраться в плотной темноте, стараясь не отстать и не очень шуметь.

— Я провел в лесах всю жизнь, — говорил он мне. — Я успевал за Томом, но почти все время не видел его — только белую тряпку, которую он привесил себе на пояс сзади. Для этого он ее туда и прицепил. И я не мог двигаться даже приблизительно так же тихо, как Дэбни. Я шел, как слон, продирающийся через подлесок, а когда мы добрались до реки, я шумел, как гиппопотам. А этот сукин сын перешел ее, как выдра или хорошая собака для охоты на болотную дичь, — ни плеска, ни ряби по воде.

Когда мужчины вышли из реки, они уже находились на землях завода. Том остановил Форда и показал ему странную, традиционную походку для выслеживания зверя, которой он научил и нас с Хилари: шаг, замирание с поднятой ногой, в то время как ты осматриваешься и слушаешь, затем неизмеримо медленно скольжение ноги вниз с носка на пятку так, чтобы ни одна ветка или сучок не треснули.

— Для этого потребуется вся ночь, — прошептал Тим Тому.

— У меня и есть вся ночь, — ответил тот.

Том рассчитал, что до тех пор, пока они не приблизились к центру завода, где расположены три действующих реактора, места захоронения твердых отходов с низкой радиацией и резервуары для отходов с высокой радиацией, основной опасностью были патрули с собаками. Помимо быстроходного катера, вертолетных вспомогательных отрядов, которые ночью, впрочем, были неэффективны, и специальной команды быстрого реагирования, большую часть службы охраны составляли пешие патрули с собаками и патрули на джипах. Том считал, что самый лучший способ справиться с ними — передвигаться так, будто выслеживаешь что-то смертельно опасное, и оставаться на подветренной стороне. Ветер дул с востока, и это было их великим преимуществом. Луна зашла. Том мог ориентироваться по звездам, как индеец, в его кармане лежал флакон с жидкостью, выделяемой скунсом. „Ненавижу этот запах, но и собаки тоже ненавидят. Если я передам тебе флакон, вотри жидкость в ножу и не задавай вопросов. Это тебя не убьет. Только ты будешь молить Бога, чтоб уж лучше убило'.

Как только они приблизятся к цели похода — центру владения, — служба безопасности сменится: вместо людей будут работать датчики, и даже Том не был настолько отчаянным человеком, чтобы попробовать сразиться с электроникой. Том выяснил, что весь нужный им район окружен высоким забором, по которому пропущен ток, а наверху находится острая, как бритва, проволока. Район, охраняемый людьми с собаками и безжалостно освещенный ярким желтым светом, за которым наблюдали установленные на башнях сканирующие телевизионные камеры.

— Возможно, есть еще какие-нибудь средства „звездных войн', но это не важно, потому что мы не будем пытаться проникнуть внутрь, — заявил Том. — Я просто хочу подобраться достаточно близко, чтобы сделать анализы ручейков и грунтовой воды с внешней стороны забора. Я особо отметил одно место на твоей нарте — вот здесь. Маленький безымянный ручеек, который протекает как раз к западу от забора. Он впадает в Биг Сильвер на две мили выше того места, где река питает Козий ручей. Все, что вытекает из него, неминуемо попадает в ручей. Все, что просачивается в землю там, внутри забора, появляется в грунтовой воде вокруг. И все это не может миновать Козий ручей, даже если бы очень старалось.

Итак, они отправились в темное сердце завода „Биг Сильвер', смуглый невысокий человек и рыжий великан шли часть пути бесшумно, пригибаясь к земле, двигаясь как при замедленной съемке, часть пути бежали быстрой собачьей трусцой, а последние мили проползли на животе. Однажды, в начале похода, Том замер и знаком показал Тиму Форду сделать то же, и они смотрели, как олень, три самки и несколько подрастающих оленят миновали проход в тростнике на расстоянии не более шести футов от мужчин. Ни одно ухо не шевельнулось в их сторону, ни один звук не нарушил тишину ночи. Олени могли бы быть призраками в фантастическом лунном пейзаже: черная вода, набухшие пни кипарисов, поднимающиеся, как башни, корни тупело и завивающиеся полотнища мха.

В другой раз Том остановился и лежал без движения на узкой оленьей тропе до тех пор, пока Тим, послушно замерший за ним, не начал думать, что невероятно, но его спутник уснул или заболел. Он понял все, только когда увидел, как огромный скрюченный корень впереди них на тропинке развернулся и скользнул прочь в подлесок. Тим почувствовал, как на лбу выступил холодный пот, и безошибочно услышал тихий ликующий смех Тома. Впервые с предыдущего дня Форду пришло в голову, что он доверил свою жизнь и будущее сумасшедшему. Пот выступил сильнее и сбежал на глаза. Тим знал, что нет молитвы, которая бы вернула его одного на Козий ручей.

Как раз перед тем как мужчины достигли края огромной просеки, которая окружала реактор и склады, они впервые столкнулись с пешим патрулем. Конечно, Том засек его первым и снова замер. Тим, лежавший прижавшись к земле, с набитым перегнившими листьями ртом и с глазами, залитыми потом, услышал его на целую длинную секунду позже. Через несколько мгновений патруль был достаточно близко, чтобы Том и Тим могли слышать шаги людей и быстрый пружинящий бег собак. Патруль, возможно, чувствовавший себя в безопасности от самой заурядности ненарушаемой темноты вокруг и невозможности проникновения в огромный комплекс, разговаривал в полный голос, звеневший, как пулеметный огонь в фильме, который охранники смотрели по телевизору; теперь они обменивались резкими высказываниями о Мишель Пфайффер, отчего Тим, чье лицо было прижато к сырой лесной земле, почти задохнулся от идиотского, неподдающегося контролю веселья. Собаки не нарушили своего бега.

Но вот одна замерла, потом еще одна. Люди и собаки остановились. Тим почувствовал, что у него начинает кружиться голова, тьма перед глазами взорвалась кружащимися огненными колесами, как при фейерверке. Он попытался перестать дышать, расслабиться и заставить себя „полностью раствориться в лесах, просто слинять в них', как учил его Том. И невероятно, фантастично: на самом краю страха Тим почувствовал, что так и произошло, почувствовал, что его плоть разверзлась, и земля вошла в нее, почувствовал, как вены раскрылись, чтобы принять саму дикость природы, ощутил, как лес и ночь влились в него через уши, закрытые глаза и поры тела. И Тим знал, что в этот момент он невидим. Он знал, что, если поднимет голову и посмотрит на Тома, лежащего прямо перед ним, он ничего не увидит, кроме земли, корней и деревьев. И он знал, что для патруля они невидимы и неслышимы.

— Я не могу объяснить это, — говорил Тим мне. — Я просто… растворился. Он сказал мне, что я смогу это сделать. Я был частью всего этого. Я был ночью, деревьями и водой…

Я безмолвно посмотрела на Форда, волосы у меня на голове зашевелились, кожа на ладонях и шее похолодела. Я знала. Со мной подобное случилось только однажды, но все-таки случилось. Том сказал, что так будет, и так было. Я слилась с природой. Я знала, что это такое.

— А что произошло потом?

Я поймала себя на том, что говорю шепотом.

— А потом мы услышали, как кто-то помочился в кустах, застегнул молнию, и патруль пошел дальше. Ну вот. Вот и все. Мы добрались туда, где протекал маленький ручеек, как раз в тридцати ярдах за пределами светового круга, я взял образцы, и мы отправились обратно. Казалось, что прошло всего полчаса или около того, а мы уже снова переходили реку вброд… Но к тому времени, когда мы вернулись, перейдя ручей, появились первые лучи солнца. Том принес бутылку виски, а я сделал анализ воды.

Я молча смотрела на Тима.

— Она была чистой, — ответил Тим Форд. — Она ни на йоту не отличалась от первой серии анализов.

— И… что тогда сделал Том? — с трудом смогла я протолкнуть слова сквозь тиски, сдавившие мне грудь.

— Открыл бутылку, сделал большой глоток, передал ее мне и сказал: „Похоже, я сам купил утку'. — Тим широко усмехнулся, а я безмолвно боролась со слезами. — Я предложил взять пробу воды из Козьего ручья там, где он видел огни, но Том сказал, что не важно, каковы результаты анализов, ведь он знает, что вода была ядом. Но Том не производил впечатление человека, выведенного из равновесия. Просто… констатация факта. После этого мы прикончили бутылку, добрались до кровати и легли спать. Когда я уехал, Том все еще спал. Возможно, он прав насчет воды. Слишком много больных и умирающих животных, чтобы утверждать, что ничего не было. Может быть, это канализация, химические стоки, все, что угодно. Но что бы это ни было, это не завод „Биг Сильвер'. Тем не менее, Бог ты мой, что за ночь! Я никогда не смогу никому рассказать, иначе меня самого посадят под замок. Но, клянусь Богом, я ее не променял бы ни на что иное. Вам нужно было видеть этого сукина сына. Никогда не встречал я в лесах никого похожего на Тома. Это было нечто! Жаль, что он чокнутый.