— Ты можешь снова вызвать его сюда?
Я посмотрела на Тома.
— Ты можешь устроить так, чтобы он приехал ко мне на Козий ручей, например, завтра или послезавтра, к вечеру? Если Форд приедет, я подпишу проклятое заявление Гарольда. Я скажу ему, что навсегда отхожу от дел. Я подпишу бумагу в тот же момент, как ты мне передашь, что Форд в пути. Можешь сказать Клэю, что я сделаю это.
Я молчала.
— Это касается лесов, Энди.
— Я попытаюсь, — медленно произнесла я. — Я сделаю все от меня зависящее. Я позвоню Форду сегодня вечером, как только доберусь домой. Я скажу Клэю…
— Не говори ему насчет инженера, просто скажи, что я подпишу бумагу и пообещаю, что из-за завода неприятностей не будет. Скажи ему только это.
— Том, что ты собираешься делать?
Он встал и отошел к противоположной стене камеры, где на аллею за тюрьмой выходило маленькое, высокое, зарешеченное окошко. Он стоял и смотрел в жаркую ночь.
— Энди, я прошу сделать это для меня, не задавая никаких вопросов. Никаких, — сказал он, не поворачиваясь. — Это последнее, о чем я тебя когда-либо попрошу. Если ты не можешь сделать это, скажи мне теперь же.
Я почувствовала, как вновь потекли теплые, надоедливые и ненавистные слезы.
— Я бы отдала что угодно, чтобы быть такой же уверенной, сосредоточенной и преданной, как ты, — мрачно заметила я. — Всю свою жизнь я была… непростой. Всегда смущенная, настороже, погрязшая в болоте фактов и вежливости и всех многочисленных сторон разных вещей. Я бы хотела, чтобы у меня была твоя… Тиш однажды назвала это „одержимостью одной идеей'.
— „Вы мои особые покровители и покровители всех вновь обращенных, — медленно произнес Том голосом, каким он обычно цитировал, — …всех, кому предстоит совершить утомительное путешествие к истине, всех, кого запутали знания и предположения, всех, кто из-за вежливости делает себя соучастником вины, всех, кто находится в опасности из-за своих талантов'.
Он повернулся ко мне и улыбнулся.
— „Ради Того, кто не отверг твой необычный дар, молись всегда за познавших, за уклонившихся, за слабых, — продолжал Том. — Пусть не будут они забыты у Трона Господня, когда сирые и убогие обретут царствие свое'.
Я ничего не сказала, и его улыбка стала еще шире:
— Это отрывок из Ивлина Во.[104] „Молитва Хелен трем волхвам'. Много лет тому назад я вычитал это в его биографии. Мне всегда нравились эти строки. Когда я встретил тебя, я вновь вспомнил „Молитву Хелен'…
Я закрыла лицо ладонями, но рыдания прорвались сквозь мои пальцы.
Том подошел к решетке, протянул через нее руку и коснулся моей обнаженной руки. Не схватил ее, а просто прикоснулся, легко и нежно, а затем убрал свою ладонь.
— Никогда в жизни я не хотел причинить тебе страдания, — произнес он.
Я встала, повернулась к двери и пошла по коридору.
— Я позвоню Тиму Форду, — проговорила я, пытаясь справиться со своим голосом. — Если он сможет приехать, я оставлю для тебя сообщение у дежурного. Я просто скажу: „Ваша встреча подтверждается' или что-нибудь в этом роде. Если он не сможет, я передам, что встреча отменена.
Я была уже почти у зеленой металлической двери, когда услышала слова Тома:
— Спасибо, Энди!
Он сказал это очень мягко и тихо.
Когда мы приехали обратно на Вимси-роуд, Хилари все еще спала, а Кэролайн Дэбни, пришедшая в себя и улыбающаяся так любезно, будто приглашала в свой собственный дом, поднялась с дивана, держа в руках мою, открытую, наверно, еще с колледжа, книгу „Тропик Рака'.
— Всегда хотела прочесть это, но думала, что мне придется тайком поехать в Атланту в порнографический салон, чтобы купить эту книгу, — весело прощебетала она. — Господи, наверно, это далековато от пристойности.
В этот вечер я уже не чувствовала себя способной заниматься играми Кэролайн Дэбни — утонченным злым поклевыванием. Очевидно, Клэй понял это, потому что произнес:
— Ну, мы пожелаем вам спокойной ночи, мисс Энди, и отправимся дальше. Пойдем, Кэролайн, я оставил мотор включенным.
Он взял невестку под локоть, вывел из гостиной и помог сойти с крыльца раньше, чем она смогла удержать его или возмущенно захлопать ресницами.
У двери дома она повернулась и сказала:
— Не знаю, как семья Дэбни может отблагодарить вас за то, что вы сегодня сделали, не знаю, чем и отплатить вам за эту услугу. — Но раньше, чем я смогла ответить, Клэй усадил Кэролайн в машину и плотно захлопнул дверцу. — Честное слово, нет, — прозвенела она из темноты.
— Именно это я и имел в виду, — отозвался Клэй, открывая дверцу со своей стороны и глядя вверх на меня. — Мы этого не забудем. Никто из нас не забудет.
— Возможно, я совсем ничего и не сделала, — ответила я. — Пожалуйста, не благодарите меня. Том может не остановиться, слышите, Клэй?
— Но теперь у него есть шанс, — заметил старик, сел в машину и захлопнул дверцу.
Я вернулась в дом и заглянула к Хилари. Она спала неподвижно и спокойно, повернувшись на живот и уткнувшись в подушку, волосы ее разметались и закрывали лицо. Я закрыла дверь, пошла в свою спальню, села на кровать и некоторое время смотрела на номер телефона, который мне дал Том. Я не знала, где он его раздобыл.
Я была уверена, что Тим Форд откажется сразу, раньше, чем я изложу свою просьбу. Если бы он так и сделал, я бы не смогла вдаваться в подробности и все объяснить. Я знала только то, что мне сказал Том, и передала это Форду.
— Том сказал, что выплатит полный гонорар, сколько бы времени ни заняли исследования, — закончила я. Это было все, что мне нужно было добавить.
Но, когда я услышала его протяжную речь страны диких злаков, звучащую через многие мили из Алабамы: „Думаю, смогу быть в Пэмбертоне с восходом солнца', я почему-то не удивилась. Тиш говорила, что в нем было что-то от Тома. Я вообразила, что тоже смогу услышать это: некое сочувствие, некое взаимопонимание.
— Вот только я не знаю дороги на Козий ручей, — сказал Форд. — Не могу найти ее даже на карте Геологической службы. Я смотрел в прошлый раз, когда был в тех краях.
Я предложила ему заехать ко мне и обещала накормить завтраком и рассказать про дорогу. Он ответил, что приедет около шести. Я повесила трубку, позвонила чернокожему полицейскому и сказала, что встреча Тома, намеченная на следующий день, подтверждается. Затем я сняла туфли, тяжело опустилась на кровать и заснула в чем была — в шортах и футболке. В таком же виде я оставалась, когда услышала на следующее утро, как машина Тима Форда прошуршала по нашей подъездной аллее.
Я вышла к двери босиком, убирая с глаз волосы и жмурясь от света. Тим, массивный, как дуб, стоял, загораживая мрачное начало дня. Был конец июля и середина длительного периода тяжелой, перехватывающей дыхание жары. Я уже была влажной от нее. Но Тим казался таким свежим, будто его высекли изо льда. Он был в безукоризненно отглаженных полевых брюках цвета хаки и таких ботинках на шнуровке, какие у меня ассоциировались со старыми телефильмами типа „Зеленые просторы'. Его темно- красные волосы были коротко подстрижены, а над ушами выбриты, его глаза, серые и спокойные, смотрели прямо в лицо собеседнику. Мускулы челюсти выделялись так, что образовывали маленькие симметричные бугорки. Могу поспорить на что угодно, он жевал табак.
— Миз Колхаун? — спросил он медленным крестьянским говором, который запомнился мне по телефонному разговору. — Я — Тим Форд.
— А кто же еще? — Сама того не желая, я улыбнулась. Невозможно было бы не доверять этому
