На следующий вечер меня посетили Клэй Дэбни и старая Кэролайн. Я открыла дверь, ожидая увидеть Тиш, а вместо этого обнаружила, что смотрю на два лица, которые были и не были лицом Тома — голубые глаза, длинные подбородки и крепкие кости. Лица были старыми, одно — утомленное, со следами беды, другое — маска светской любезности, нарисованная на мелко потрескавшемся фарфоре цвета слоновой кости. Секунду я бессмысленно таращилась на них, а затем распахнула дверь. Я знала, почему пришли эти люди. В какой-то мере я ждала их, или, во всяком случае, Клэя. Кэролайн Дэбни в моем доме была столь же чужеродна и казалась попросту недоразумением, как старый декоративный павлин в загоне для скота.

Они отказались от кофе и других напитков и сели на стулья, которые я им предложила. Мое сердце учащенно билось, а руки были ледяными. В голову пришла дурацкая мысль — как бы они поступили, если бы я заявила: „Я хочу, чтобы вы ушли'. Вероятно, они так бы и сделали. Я сидела на диване, освещенном только светом двух настольных ламп, стоящих по бокам, и смотрела на Клэя и Кэролайн. Клэй разглядывал свои руки, сплетенные на коленях, как в молитве. Птичьи глаза Кэролайн скользили по моей гостиной, оценивая и регистрируя мебель, как это делал бы оценщик. Я подумала: возможно, она даже не замечает, что делает это.

Кэролайн улыбнулась мне. Красная помада неровно растеклась по трещинкам вокруг рта, будто дама питалась живой плотью. Ее прическа, словно выточенная скульптором, сверкала, как стекловолокно.

— Вы изрядно поработали над этим скучным старым домом, — заметила Кэролайн голосом замирающей флейты. — Наша голубушка миссис Ливингстон никак не могла сообразить, как бы его обустроить. В этом, конечно, нет ничего удивительного, если вспомнить, что она была дочерью тренера и годами жила над конюшней, прежде, ну да ладно. А это очаровательно. Очень современно. Вы, молодые дамы, предпринимаете такие рискованные шаги, но это очень интересно и мило, не правда ли?

Я смотрела на нее как завороженная. Между нами пролегали ложь, боль, сплетни, изгнание из общества; между ней и ее сыном — чудовищность предательства, и однако она чирикала о декорировании домов и о родословных. Она была настолько похожа на пожилых дам, которых я знала в мире Криса Колхауна в Атланте, что я автоматически ответила ей фразой из того времени:

— Благодарю вас. Нам нравится наш дом.

Клэй Дэбни бросил быстрый взгляд на свою невестку, затем, прочистив горло, начал:

— Мисс Энди, полагаю, вы знаете, что мы пришли поговорить с вами о Томе…

И я, совершенно не сознавая, что делаю, начала отрицательно качать головой.

Клэй поднял свою крупную руку цвета грецкого ореха.

— Пожалуйста, только выслушайте меня. После этого, если вы хотите вышвырнуть нас отсюда пинками, я уйду со спокойной совестью. Но, пожалуйста, выслушайте.

Я посмотрела на Кэролайн. Она сидела, устремив взгляд прямо перед собой, и улыбалась, будто ожидала, что ее сфотографируют для паспорта. Я вновь повернулась к Клэю:

— Простите, пожалуйста. Продолжайте. Безмолвно, через годы и мили, я обратилась к Сэлли Колхаун: „Ты дала мне хорошие уроки'.

— Том в тяжелом положении, — горько проговорил Клэй. — Не знаю, сможет ли он выбраться. Не знаю, сможет ли кто-нибудь помочь ему. Но если кто-то сможет, то только вы. У Гарольда Тербиди есть постановление суда заставить Тома пройти психиатрическое обследование, и начальник полиции говорит, что у него не будет затруднений найти такого психиатра, который присягнет, что Том представляет опасность для себя и окружающих. А это будет означать, что Тома упрячут на долгое, долгое время.

— Но он не представляет опасности… — начала я.

— В наших краях психиатры зарабатывают не слишком много, — мрачно ответил Клэй. — Нетрудно будет разыскать такого, который поймет точку зрения Гарольда.

— Но кто решится на такой ужасный поступок? — возмутилась я.

Но к тому времени, когда на губах Клэя появилась тусклая улыбка, я уже знала. Ледяное серое лицо Френсиса Милликэна в тот день, когда Чип привез его и отвратительного принца Вилли на Козий ручей, задрожало в воздухе передо мной, как на голографии.

— Я понимаю, — проговорила я.

— Надеюсь, что нет, но это не имеет значения, — ответил Клэй. — Гарольд заявил, что это будет либо тюрьма, либо государственная больница в Милледжвилле. Том может выбирать. У Гарольда есть подписанное распоряжение о невыезде, и, если Том только высунет голову за пределы города, когда этот документ будет ему предъявлен, он окажется в тюрьме за неуважение к органам власти и будет сидеть там до тех пор, пока не станет слишком старым, чтобы поднять лук. А если это не удастся, у Гарольда имеются три-четыре дамы, готовые поклясться, что они испытали серьезное душевное потрясение при виде мертвых коз, одна заявит, что у нее был сердечный приступ, а еще одна — что у нее случился выкидыш.

Тошнота подступила к моему горлу.

— Кто же настолько может ненавидеть Тома? — прошептала я. — Почему недостаточно просто… заставить его прекратить все это?

Клэй не ответил. В наступившем молчании в моем мозгу зародилось нечто чудовищное, разросшееся постепенно до отчетливой уверенности. За лицами Френсиса Милликэна и принца Вилли я видела взбешенную и любезную улыбку Чипа Дэбни. Я не сказала ни слова, но поняла, что Клэй заметил в моих глазах отражение его сына, в его взгляде я увидела муку, а затем старин быстро опустил глаза на свои крепкие веснушчатые руки.

— Гарольд сказал, что он еще раз отпустит Тома, если тот подпишет заявление, что остановится. Но Том не будет этого делать, — проговорил Клэй. — Я передал ему все, что сказал Гарольд, я уговаривал его, пока не потерял голос. Его умоляла мать. Я даже думал привезти сюда его сыновей, чтобы и они попросили. Но я не могу сделать такую подлость по отношению к нему. Кроме того, Том говорит, что в какой-то мере поступает так ради них, говорит, что, как только Гарольд выпустит его, он отправится домой и убьет остальных коз. Многие из животных и так умирают. Он сказал, что Гарольд и все остальные… никогда и не знали, что в мире так много дохлых коз.

Я закрыла глаза от боли и усталости. Я хотела бы просто встать, пойти в спальню, забраться в постель, натянуть одеяло на голову и спать бесконечно. И я сделаю это в ту же минуту, как эти люди покинут мой дом.

— Я не могу вам помочь, — произнесла я. — Том будет слушать меня не больше, чем вас. Не могу. Я не могу помочь вам.

— Том сказал, что поговорит с вами, — возразил Клэй. — Он не обещал послушать вас, но сказал, что хотел бы поговорить. Сейчас он отказывается видеть кого-либо еще. Вы — последняя надежда, какая только у него осталась. Я не пришел бы сюда, если бы это было не так. Знаю… вы и мисс Хилари каким-то образом пострадали. И могу себе представить, что это было очень серьезно.

— Клянусь Богом, я не могу сделать то, о чем вы просите.

Мои глаза все еще были закрыты. Если бы Клэй Дэбни произнес хотя бы слово, я бы начала визжать, как сумасшедшая.

Наступила густая, ужасная тишина, и затем — невероятно — я услышала слабый мяукающий звук, плач или очень юных, или очень старых людей. Я открыла глаза и посмотрела на Кэролайн Дэбни. Ее неподвижное лицо все еще было обращено вперед, глаза плотно закрыты, а рот — распахнут в безнадежной гримасе детского, неудержимого горя. Ручейки черной туши оставили глубокие следы на ее старых щеках, как подтеки грязного снега, а лицо, мертвенно-бледное, покрытое багровыми пятнами, выглядело так, будто кто-то надавал ей пощечин. Безупречные блестящие волосы сидели на голове как-то невероятно ужасно, и я внезапно поняла, что это был парик. Кэролайн так боролась с неровным дыханием, что мне казалось — она может умереть. Затем дама справилась с ним, втянула воздух глубоко в легкие, и я слышала, как в ее груди что-то захрипело. Она открыла глаза и взглянула на меня. Не думаю, что в этот момент Кэролайн меня видела.

— Он был прекрасный маленький мальчик, — пропищала она еле слышной скороговоркой. Черные слезы продолжали бежать по щекам. — Он всегда писал разные вещи. Однажды ко Дню Матери он написал для меня поэму. Я вставила ее в рамку; она все еще у меня. А его награды за успехи… Он получал все возможные награды одну за другой. Вам бы нужно было посмотреть на них.

Я почувствовала, как по моему лицу тоже побежали слезы. Я посмотрела на Клэя, его глаза были