царства. Точнее, он был жрецом, служителем культа, быть может самого древнего из всех, культа той таинственной силы, что воплощена в женщине и сквозь вереницы поколений обеспечивает продолжение человеческого рода. Да и разве его творчество некоторыми чертами не сродни искусству - вероятно, магического свойства первобытных ваятелей, которые, изображая женщин, порой чудовищно преувеличивали их формы? Ренуар с наслаждением моделировал груди, крепкие ноги, переходящие в могучие бедра. Ему нравилось мощными мазками передавать эту плоть, воспевать с характерной для него одухотворенной чувственностью все, что загадочным, неотвратимым образом будит желание в душе мужчины, заставляя его свершить таинство, предначертанное божеством, охраняющим человеческий род.
Ренуар настолько ощущал себя жрецом этого культа, что ему трудно было понять, как может женщина отказаться обнажить перед ним свое тело.
Он трижды писал портрет Мисии, бывшей жены Таде Натансона: разведясь с ним, она вышла замуж за богатейшего дельца, владельца многих зрелищных предприятий Альфреда Эдвардса. Красота Мисии восхищала Ренуара. В июле он написал ей из Эссуа: 'Приезжайте, обещаю на четвертом портрете сделать Вас еще красивей'. Но Мисия огорчила его: позируя, она не хотела расстегнуть кофточку. Ренуар принимался ее умолять, сердясь на ее целомудрие: 'Больше расстегните, больше, прошу вас! Почему, черт побери, вы не хотите показать свою грудь?' - и, разочарованный очередным отказом, он в ярости, чуть не плача кричал ей: 'Это же преступление!'
Долгие месяцы он пребывал в счастливом расположении духа, о чем свидетельствуют его письма. 'Я чувствую себя превосходно', - заявлял он в январе 1907 года. Однако не стоит заблуждаться на этот счет. Руки и ноги Ренуара постепенно костенели. Скрючивались пальцы, в которых он держал кисть. Но все это не сказывалось на его работе, и вот в чем разгадка его оптимизма. Ренуар был весь во власти творческого порыва. Этюды обнаженной натуры, портреты Коко следовали один за другим. Гениальные старцы подобны вековым дубам: ствол расщеплен дуплом, но высоко над лесом, открытые ветрам и свету, шумят густые зеленые кроны. Подобно им, старцы тоже - над миром, над скопищем людских страстей. Они многое пережили, это обогатило их опыт, и, боготворя свое искусство и еще больше - свободу творчества, они щедро, до конца раскрывают свой дар. Щедро и вместе с тем с наслаждением. 'Наслаждение творчеством' - разве это выражение не принадлежит Ренуару? Многие жалели его за монашеский образ жизни. Но с равным успехом они могли бы жалеть любовников, скрывавших свою любовь в уединенном уголке. Подобно этим любовникам, он не терпел отвлечений от своей страсти; стоило ему оставить работу - его муку, его счастье, - и он невыносимо скучал. Как-то раз Амбруаз Воллар сказал в простоте душевной: 'Вот Вальта - он только об одной живописи и думает. Живет все время в Антеоре, куда и кошка не заглянет. Единственное его развлечение - охота'. 'Что? - возмутился Ренуар. - Вальта ходит на охоту? Бросает свою мастерскую? - И, покачав головой, воскликнул: - Посмел бы кто-нибудь предложить папаше Коро пойти на охоту!'
Умерли Жорж Шарпантье и его жена. В апреле распродали коллекцию их картин: за большой холст 'Мадам Шарпантье с детьми' была уплачена самая крупная сумма, когда-либо предлагавшаяся за произведения Ренуара. Картину продали покупателю за 84 тысячи франков [205]. Когда об этом сообщили Ренуару, он как раз писал портрет Мисии. 'А сколько вам заплатили за эту картину?' спросила Мисия. 'Мне? - пробурчал художник. - Мне заплатили 300 франков плюс обед!'[206]
Коллекционеры часто приводили его в исступление. В тот год ему далее не понравилось, что Ганья поспешил купить у него столько картин, и одно время он не хотел продавать ему новые. Слишком много его картин собрано в одном месте, говорил он, это создаст в конечном счете неблагоприятный эффект. 'Приезжайте ко мне!' - ответил ему Ганья. И Ренуар убедился, что его картины попали в руки утонченного знатока: он заключил их в великолепные рамы времен XVIII века и развесил так, что они на редкость выгодно оттеняли друг друга. Художник сказал, что отныне предоставляет Ганья право свободно, даже раньше Дюран-Рюэля, выбирать для себя картины в его мастерской. Ганья широко пользовался этим правом, постепенно он собрал самую потрясающую, самую полную, самую совершенную коллекцию работ Ренуара[207].
Отныне прочная дружба связала его с Ренуаром, каждый год он на месяц приезжал к нему в Кань. Дружба эта к тому же подкреплялась той особенностью - жизнь наша во многом зависит от подобных мелочей, - что Ренуар и Ганья оба были людьми зябкими. Оба часто пользовались шерстяной одеждой и пледами.
'Пока собирали мольберт и ящик с красками, Ганья обеспокоенно повторял: 'Советую накинуть еще один шарф. Сейчас немного ветрено'. А сам он тем временем спешил облачиться в пальто из плотной шерсти и уже представлял себе, как он, будто ленивая ящерица, забьется в стенную нишу и оттуда станет глядеть, как пишет свою картину Ренуар'[208].
* * *
В Кане Ренуар вдруг спешно покинул дом, где помещалась почта, и временно обосновался на вилле у дороги в Ванс. Причина бегства? Некая строительная фирма начала рубить прекрасную апельсиновую рощу, радовавшую взор художника: ее место должны были занять различные службы. Ренуар негодовал. Вот они, новые времена: только бы все разрушить, уничтожив последние остатки поэзии в мире!
Алина давно уговаривала Ренуара навсегда обосноваться в Кане. Она хотела, чтобы он купил или построил там дом. За рекой Ла Кань на холме продавалась усадьба под названием 'Колетт'. Ренуар хорошо знал этот уголок: большую часть его занимала старая-престарая оливковая роща; прекрасные, налитые соком кряжистые деревья были увенчаны густой листвой. Художник часто поднимался на этот холм, чтобы там писать свои картины. Иногда его сопровождали Габриэль и Коко. Возил его туда на своей коляске местный возница по имени Баптистен. Из оливковой рощи открывался вид на старый Кань. Вырисовывалась гряда Эстереля. Вдали, вплоть до мыса Антиб, сверкало море... Человек, предложивший владельцу 'Колетт' купить у него усадьбу, хотел снести оливковую рощу и на ее месте засеять гвоздикой огромное поле.
Все эти планы варварского разрушения природы раздражали художника. 'Вековые оливы! Коль скоро дерево простояло двенадцать столетий - это же исторический памятник!'. Негодование, настойчивые просьбы жены заставили Ренуара предложить владельцу 'Колетт' сумму выше той, что давал другой претендент. 28 июня художник подписал договор, сделавший его хозяином 'Колетт'.
Усадьба занимала около двух с половиной гектаров. Помимо олив, здесь росли также апельсины и другие фруктовые деревья, виноград, розы. На участке стояла небольшая ферма. Ренуар построил здесь просторную виллу. Алина, в сущности любившая только деревню, решила непременно разбить у себя большой огород и развести кур. Добраться до 'Колетт' можно было лишь по крутой узкой каменистой дорожке. Но художник не захотел расширить ее. 'Может, это и неудобно, - говорил он, - но кто искренне любит меня, тот не поленится взобраться сюда, чтобы со мной повидаться. Зато, возможно, эта крутая тропка избавит нас от многих зевак'.
Работы в усадьбе быстро шли к концу. К тому же Алина не стала дожидаться их завершения: как истая крестьянка, она сразу принялась осваивать землю. 'Мы сейчас заняты посадками, как тот старик из басни Лафонтена, - писал Ренуар в марте 1908 года Жюли Мане. - Старик садить сбирался деревцо. Уж пусть бы строиться, да как садить в те лета... Старику от этого мало радости, зато рада моя жена. Горох у нас хорошо принялся, картошка тоже. Оттого у нас сейчас царит полное счастье'.
Новый год принес Ренуару - как он сам говорил, 'в подарок' - грыжу. 'Это пустяк, но бандаж мне очень мешает'. Затем у него был бронхит, 'легкий, но тянулся долго'. В конце концов ему пришлось заменить свои палки парой костылей. Но по-прежнему он терпеливо сносил недуг и в своих картинах воспевал жизнь. Доминирующим цветом в его холстах стал красный, будто символ его пантеистского экстаза. Самый простой мотив - несколько ягод клубники на скатерти - приводил его в восторг. С каким гурманством он писал натюрморт! Соблазнительней этой клубники ничего не могло быть.
Душевный подъем помогал забывать о болезни. В то лето в Эссуа он мечтал о длительном путешествии по Италии в обществе Жоржа Ривьера: хотел посмотреть разные города, оживить воспоминания о поездке 1881 года. То были не просто смутные мечты. Ренуар долго вынашивал свой план, долго уточнял, выправлял маршрут. Не определена была лишь дата отъезда. Но и спустя полгода художник, передвигавшийся с помощью костылей, по-прежнему мечтал о Неаполе и Венеции...
Разрабатывая план путешествия в Италию, Ренуар одновременно писал для Ганья картину 'Суд
